Последний полет орла - Екатерина Владимировна Глаголева

свободу только после возвращения Бурбонов. И тем не менее, узнав о возвращении Наполеона с Эльбы, он сразу примчался в Париж, оставив в Риме жену с восемью детьми. Надеялся образумить брата и предотвратить новую катастрофу?

Пока архиепископ Турский служил мессу, император рассматривал толпу в лорнет. Затем церемониймейстер пригласил выборщиков подойти к подножию трона. Их делегат зачитал громоподобным голосом приветственный адрес, в котором Наполеона превозносили как героя, отца и вождя народа и армии. Под звуки фанфар и пушечный гром Камбасерес провозгласил, что «Дополнительный акт к конституциям Империи» был принят народом Франции, и герольд повторил это толпе. Принесли стол с текстом этого документа, император подписал его, потом произнес речь. Начав с того, что он всегда уважал волю народа и вернулся на трон по желанию нации, он принялся обличать алчность коалиции, которая, под предлогом борьбы лично с ним, Наполеоном, на самом деле хочет растерзать Францию. После нового пушечного салюта архиепископ Буржский встал перед императором на колени и подал ему Евангелие; Наполеон положил на книгу правую руку: «Клянусь соблюдать и заставлять соблюдать Конституции Империи». Камбасерес повторил эту клятву, которую затем подхватила толпа. Пропели Te Deum, который с трудом можно было расслышать из-за гомона. Наполеон обратился к знаменосцам:

– Воины Национальной гвардии Империи, солдаты сухопутных и морских военных сил, вверяю вам императорских орлов. Поклянитесь защищать их ценой вашей крови от врагов отечества и трона! Поклянитесь никогда не покидать их!

– Клянемся! – ответили ему.

После вручения «орлов» и военного парада Наполеон вернулся в Тюильри; зрители начали расходиться, обсуждая только что увиденное.

Лафайет перекинулся парой слов с Ланжюинэ, но в подробные разговоры ни с кем не вступал и поскорее поехал домой. На душе у него было муторно.

«Всё, что построено на лжи и лицемерии, обречено на провал», – думал он, уставившись в стенку кареты. Сегодняшний спектакль, возможно, смотрелся красиво из дальних рядов, но если подойти ближе, то сразу видны размалеванные гримом лица, картонные декорации и стекляшки вместо самоцветов. Воля народа свершилась! Как же! За «Дополнительный акт» подали больше миллиона трехсот тысяч голосов, против – четыре тысячи двести, но пять миллионов человек с правом голоса не участвовали в плебисците вообще, то есть две трети этого самого народа либо не имеют своего мнения, либо не желают, чтобы о нём знали. Потому и оглашение результатов пришлось перенести на пять дней – ждали, что молчуны всё-таки явятся в последний момент.

Белые одежды императора-миротворца вызвали одно лишь недоумение, ведь любому ясно, что войны не избежать. Ни о каком союзе с Австрией не может быть и речи, иначе Мария-Луиза с сыном давно вернулись бы в Париж. Наполеон спешно сколачивает армию, способную противостоять полумиллиону союзных войск, но и тут вещи не называют своими именами! Людовик XVIII отменил воинскую повинность, и Наполеон не мог восстановить ее из боязни настроить народ против себя, поэтому всех молодых людей, которым пошел двадцатый год, просто-напросто записали в Национальную гвардию, пообещав, что во время войны они будут служить только в крепостях и по ее окончании вернутся домой. Всех мужчин призывного возраста объявили военнослужащими в отпуску. Кроме того, отменили все ограничения по росту! Теперь императору даже не потребуется никакой закон о мобилизации, достаточно обычных административных мер по «отзыву из отпуска»! Далее: вооружать Национальную гвардию должны департаменты, а у многих из них казна пуста, поэтому кое-где вообще не вывесили объявления о том, что военнослужащие должны явиться в депо. Лазар Карно считает, что только на обмундирование нацгвардейцев уйдет не меньше сорока четырех миллионов, но денег нет и взять их негде. Ветераны, которым не нашлось места в гражданской жизни, с радостью вернулись на службу, но ведь и им нужно платить жалованье! Одной любовью к императору сыт не будешь. Наполеон рассчитывает на то, что после первой же одержанной им победы деньги появятся сами, – иными словами, записывает будущий грабеж в статьи государственных доходов, пока же он продает казначейские билеты, проводит реквизиции, изымая золото в обмен на долговые обязательства, распродает имущество, принадлежащее коммунам, и лес, принадлежащий государству, ввел «военные сантимы» (по двадцать сантимов с каждого франка налогов), которые должны принести ему шестьдесят миллионов франков… Как говорится, пушинка к пушинке – и выйдет перинка. Вот только пух давно ощипан. В Вандее снова вспыхнуло восстание, часть войск и ресурсов придется перебросить туда, как бы газеты ни пытались представить повстанцев трусами, разбегающимися от первого выстрела.

Наполеон уверен в победе, но из его маршалов рядом с ним остались только Ней и Сульт. Удино подал в отставку, Макдональд живет в Париже затворником, Монсе уехал в свое имение, Бертье просит разрешить ему вернуться во Францию, но не скрывает, что не намерен больше служить. Только генерал Рапп еще в строю, правда, его отправили в Мец. Они все хотят наблюдать со стороны, чтобы не участвовать самим в «священной войне за сохранение французского народа», как пафосно называют грядущую бойню, которая еще больше обескровит и разорит Францию, заставив новые поколения выплачивать долги нынешнего.

Газеты раскрывают «заговор» европейских держав, собравшихся на Венский конгресс, мечтая расчленить Францию и навсегда покончить с нею, как с Польшей, Бельгией и Саксонией, чтобы даже имя французов исчезло из обращения. Интересно, что мешало им сделать это раньше, когда казачьи лошади ощипывали листья с деревьев на парижских бульварах? Как только некий отважный издатель опубликовал брошюру Шатобриана – доклад королю о состоянии Франции, – во всех газетах стали печатать гневные отповеди возмущенных читателей. Какой-то учитель математики доказывал теорему о том, что Бурбоны и составляющие их свиту феодалы хотят отомстить за свое унижение и восстановить прежние порядки: ограбить половину землевладельцев, вновь обложить крестьян церковной десятиной и заставить исполнять феодальные повинности, вернуть в армии телесные наказания, производить в офицеры только дворян в четвертом поколении, назначать полковниками царедворцев на красных каблуках, предоставить фаворитам грабить казну, а монахам – отуплять народ религиозными предрассудками, причем к концу доказательства теорема превратилась в аксиому. Любой, кто обратился бы к оригиналу, увидел бы, что Шатобриан ни к чему подобному не призывал, но разве кто-нибудь даст себе труд читать, сопоставлять, размышлять, думать самостоятельно? Ложь – это калиф на час, однако за этот час она способна наделать много бед, а всё потому, что никто не хочет ей препятствовать. Лучше промолчать…

* * *

Мерзкая, отвратительная картинка! Шатобриан брезгливо отодвинул ее, потом