Поколение пепла - Алексей Доронин

После этого тот наконец справился с замком и вошел.

– Ого, какие люди и без охраны!

– Привет, сестренка. Чё-то ты не в духе сегодня… Дай обниму тебя.

– Очумел? – Она отстранилась, уворачиваясь от его рук. – Забыл, кто я теперь? И с кем?

– Как знаешь, – слегка разочарованно произнес Серега Морозов. – Этот твой штандартенфюрер, конечно, мужик суровый, но о старых корешах тоже забывать не надо.

– Так ты ко мне или адресом ошибся? – Мария нехотя подняла на него глаза от журнала.

– К тебе.

– Я слушаю.

– Почифирим? – предложил гость. – Можно и чего покрепче.

– Да ты прям как Винни-Пух. «И того и другого, и можно без хлеба…» Скромнее надо быть, – произнесла Богданова, в девичестве Чернышева, показывая, что подхода к ней не найти. – Будешь еще мою заварку переводить. У тебя дело какое или просто зашел?

– Дело на полмиллиона.

Морозов протопал по комнате, засунув руки в карманы, надув щеки и придав лицу выражение, как он думал, непомерной крутизны и вольготно расселся в ее кресле. Маша скривилась, но ничего не сказала. Постоянного поста охраны в здании не было. А зря.

Серега Морозов, также известный как Морозко, был одним из тех, с кем она делила воспоминания о первых днях в Убежище. Особой теплоты к нему не чувствовала, но и негатива тоже. Простой нормальный парень, не обезображенный воспитанием. Росту он был среднего, телосложения крепкого. Про таких говорят: неладно скроен, да крепко сшит. У него был массивный квадратный торс, кривые ноги, непропорционально длинные руки, выдающаяся нижняя челюсть, приплюснутый боксерский нос и довольно низкий лобик. Картину дополняли маленькие бегающие глаза под сросшимися бровями, похожие на маслины. И последним штрихом был длинный, хотя и бледный шрам на левой щеке.

«Тюрьма? – любил он говорить. – Бывал я там раз. Но меня оттуда выгнали за плохое поведение». Ему обычно не верили, хотя в подтверждение он демонстрировал татуировки, похожие на блатные.

Великий Чезаре Ломброзо посчитал бы Серегу доказательством теории преступного человека, но это был всего-навсего недоучившийся менеджер, и его самым серьезным правонарушением было разбитое окно.

Вот с такими субъектами Чернышева когда-то водила знакомство. Чем-то они привлекали ее раньше. Может, с ними было не так скучно. А теперь они казались ей просто сопляками, заигравшимися в крутых парней. Реальность спасательных операций в городе показала, что совсем не такие обычно показывали себя молодцами.

Надо было давно разорвать старые связи, послав их всех раз и навсегда к собачьей матери. Теперь она расплачивалась за это упущение необходимостью отваживать каждого в отдельности. Владимир, если бы увидел, спустил бы таких гостей с лестницы, а ей бы потом весь день канифолил мозги разговорами о «порочащих связях».

Поэтому Маша и не хотела поднимать шум, а надеялась дождаться, пока он уйдет сам.

– Ну так что, идешь с нами в Новосиб… за покупками? – второй раз повторил свое предложение Морозов. – Маршрут безопасный. Халявы много.

– Интересный вопрос, – наморщила носик девушка. – А зачем мне оно надо?

– Могла б развеяться, – ответил парень, хитро подмигивая. – Я ж тебя знаю, Марусь. Достал он тебя, поди, фашист этот.

Она улыбнулось, но не весело. Развеяться? А ведь попал в точку, паршивец, хоть и туп, как дуб. Да, в семейной жизни было не все так гладко, на то она и семейная. «Гранитный», «железобетонный» и прочие слова, характеризующие мужчину, это, конечно, важно для его спутницы. Но недостаточно. Иногда хочется и нарушения порядка, легкости, которая железобетону не свойственна.

Но надо быть полной дурой, чтоб променять тихую гавань на море в шторм. Тем более в такое время, как теперь. Буря за окном, кстати, была самой настоящей. Как бы провода не пообрывало.

– Кто ж вас выпустит, скажи мне? – покрутила головой она. – Тут вообще Масленников хочет карантин установить.

– Тебе можно, – гнул свое Серега. – Ты ведь, это самое, представитель власти.

– Ага. Представитель. И знаешь, поэтому я вам запрещаю, – решительно сказала девушка, поднимаясь со стула. – Уходи лучше по-хорошему. По старой памяти никому не скажу, но только если свалишь прямо сейчас.

Он не двинулся с места. Похоже, такой поворот разговора был для него неожиданностью, и Маша знала, что сама дала к этому повод. Был за ней грешок, или даже грех без всяких уменьшительных суффиксов. Несколько раз, даже будучи связана семейными узами, она вырывалась с ними за город, чтоб хорошо провести время.

Но сейчас не собиралась. И никогда больше.

Морозов продолжал смотреть на нее как-то странно, и тут же Машу кольнула неприятная мысль, что она не узнает своего старого знакомого. Или просто никогда не знала?

Это человек не сидел в тюрьме. До войны он никого не убивал и не держал в руках оружия. У него даже не было знакомых, сидевших за ограбление или убийство. Но его мысли были мыслями зверя, скорее скользкого, чем покрытого шерстью. Он был недоучившимся менеджером, а не уголовником, и до августа 19-го не совершал ничего серьезнее «отжима» телефона у лоха на автобусной остановке. Но он действительно представлял опасность для окружающих, потому что не переступал грань только из страха возмездия. Ломброзо не ошибался.

Сергей не двигался, а продолжал нагло пялиться на нее. Чернышева уже собиралась попросить его снова и погромче, когда услышала крадущиеся шаги за спиной.

– Привет, крошка, – пробасил сиплый голос ей прямо в ухо.

Маша не успела ничего понять, а сильные цепкие руки уже схватили ее поперек талии и втащили в соседний смотровой кабинет. Вслед ей хихикнул Морозов.

В комнатке, где раньше пахло лекарствами, дышать было трудно от едкого неприятного запаха чужих людей. Тут было что-то иное, не просто прогорклый пот на давно немытых телах.

«Окно, – вспомнила она. – А за ним козырек. И пожарная лестница рядом. Трудно залезть, но можно, если постараться. Вот они и залезли. Он впустил их».

Окошко действительно было приоткрыто, но даже струйка свежего вечернего воздуха не могла разогнать затхлую вонь. Мария пыталась сопротивляться, и тогда ее ударили наотмашь по лицу. Слегка, но достаточно для того, чтобы пошла кровь. Закричать она сначала просто не смогла, а когда ступор прошел, в рот уже затолкали тряпку, завязав по всем правилам кляп.

После этого ее швырнули на смотровую кушетку, а руки стянули проводом от телефона.

Ошеломление прошло, и она узнала этих людей.

Один из них – Рома Гермогененко по кличке Гематоген или просто Гема. Предки его – не в сленговом смысле, а дальние – происходили с Запорожья, но сам он другого языка кроме русского матерного не знал. Поговаривали, что он сколотил из своих приятелей нечто вроде криминальной группировки. Состав ее был непостоянным, но человек пятнадцать самых бедовых жителей Подгорного она объединяла. В Убежище им было не развернуться, но, оказавшись наверху, они получили больше свободы действий. «Люмпены» – вспомнила Маша словечко мужа. А по-русски – подонки. Любая человеческая популяция содержит фиксированный процент подобных особей. Не был исключением и Подгорный.