Утро новой эры - Алексей Доронин

Александр Доронин

Утро новой эры

Одиноко незрячее солнце смотрело на страны,

Где безумье и ужас от века застыли на всем,

Где гора в отдаленье казалась взъерошенным псом,

Где клокочущей черною медью дышали вулканы.

Были сумерки мира.

Но на небе внезапно качнулась широкая тень,

И кометы, что мчались, как волки, свирепы и грубы,

И сшибались друг с другом, оскалив железные зубы,

Закружились, встревоженным воем приветствуя день.

Интермедия 1. Панорама

Когда Эбрахаму Сильвербергу доложили о находке, он был в бешенстве. Но длился приступ иступленной ярости не больше пяти минут. Его психика давно стала инертной, и эмоции не держались долго; это же он замечал в последнее время за другими. К тому времени, когда нарушителя привели к нему, ярость капитана сменилась обычной апатией, а про желание первым делом тряхнуть недоумка как тряпичную куклу он и вовсе забыл.

Жалкий идиот. Естественно, этот Брешковиц не мог предполагать, что все, что он вытворял наедине, не оставалось тайной для командования, и что священное privacy на борту грубо нарушалось. Никто из экипажа, кроме капитана и старшего помощника, не знал, что во время переоборудования в Испании в каждой каюте была установлена скрытая камера. Изображение с них не отслеживалось в режиме реального времени (хотя для профилактики самоубийств и это первоначально делалось). Но при возникновении подозрений можно было просмотреть запись за любой из последних дней. А подозрения возникли.

Взять хотя бы остекленевший взгляд, с которым калифорниец часто приходил на мостик. Или тот случай, когда он ночью разговаривал сам с собой, будто беседовал с кем-то по телефону. Половину свободного от вахт времени он проводил в комнате отдыха, где смотрел старые комедии – с убранным до минимума звуком. Смеялся до слез, глядя на безмолвные выкрутасы Джима Кэрри или Майка Маерса, один в пустом зале.

Кого же этот долбанный Центр Национального Спасения прислал?

– Как это понимать? – только и спросил капитан, когда Роберта привели к нему в каюту. Джон Ковальски, старший помощник, выполнявший на борту функции блюстителя закона – дюжий поляк – встал за спиной нарушителя режима, хотя вряд ли в том была необходимость. Вид у пойманного с поличным был спокойный, глаза не бегали. Он, казалось, ожидал этого со дня на день и давно смирился со своей судьбой. Капитан не думал, что тот способен схватить со стола ножницы и всадить ему в грудь.

Он потряс перед лицом Роберта Брешковица пакетиком с белым порошком.

– Вы, надеюсь, не будете отрицать, что это ваше?

– Это мое… сэр.

– Когда вы начали?

– Еще в Австралии. Каждый снимает боль, как может.

– В медпункте вам могли назначить антидепрессанты. А вы, похоже, нашли кое-что посильнее, чем прозак. Знаете, хоть вы и гражданский специалист, я могу отдать вас под трибунал. Черт побери, согласно новым полномочиям я и сам могу вышибить вам мозги. Понимаете?

Мерзавец кивнул. «Если вы считаете нужным», – говорил его взгляд. Он знал, что незаменим.

Хорошенький выбор. Доверить ядерное оружие неуравновешенному человеку или провалить задание. Этот гражданский, разрабатывавший программное обеспечение для крылатых ракет, ввиду чрезвычайных обстоятельств был зачислен в экипаж в качестве оружейника[1]. Именно он должен был готовить полетное задание для ракет, которые поставят точку в этой долбанной войне.

Хотя в разрушенном мире он вряд ли мог сделать что-либо еще хуже. Он мог угрожать прежде всего тем, кто находился на борту. Но именно за них капитан и отвечал, поэтому решил держать Брешковица под контролем каждую секунду.

– А это что? – он показал Брешковицу внешний жесткий диск, старую модель размером с сигаретную пачку (новые были не больше флэш-карты). Диск нашли там же, где и героин – в нише, куда убиралась складная койка.

– Я думаю, вам стоит это посмотреть, сэр.

– Как будто у меня нет других дел. Так уж быть, я закрою глаза на ваши шалости. Если надо, я прикую вас к компьютеру, как галерного раба. Я хочу, чтобы каждая наша ракета попала в цель и мы, наконец, убрались из этой задницы. А до этого вы будете каждую секунду под надзором. Отправляйтесь спать. Завтра у вас будет трудный день. Джон, – обратился капитан к старшему помощнику, – отведите его на гауптвахту. А эту дрянь сожгите.

Оставшись один, капитан тяжело опустился в кресло – единственное на судне, где экономия веса и пространства заставляла обходиться компактными складными стульчиками.

Приказом по флоту все видео-, аудио – и иные материалы, касающиеся ядерной атаки на США, были запрещены к показу и распространению. Но ничего существенного добавить к вине оружейника это не могло.

Сильверберг хотел было убрать винчестер в стол, но в последний момент любопытство пересилило. На всякий случай он подошел к люку. Вдруг кому-то придет в голову подслушивать? Но никого снаружи не было, и по пустым коридорам корабля капитана Немо гуляло эхо.

Капитан вернулся к компьютеру, вставил внешний HDD в разъем и нажал на «просмотр изображения».

Он перевел взгляд на экран монитора и тут же почувствовал, как сердце сбилось с ритма. Это надо было видеть. Перед ними разворачивалась панорама мертвого города с высоты птичьего полета. Можно было различить одноэтажные дома, автомобили, но не людей. Даже когда камера наплыла на широкий проспект.

«Они слились с асфальтом, – вдруг понял он. – Да нет, даже не слились. Они с ним сплавились».

Город был, скорее всего, американский, но не было ни одной детали, за которую мог бы ухватиться глаз, чтоб определить, какой именно.

Надпись вверху экрана, которую он сначала не заметил, объяснила все. Washington, D.C.

А через секунду он опознал в груде камней останки Капитолия. Сначала он решил, что снимали с неподвижно висящего вертолета, но в следующую секунду изображение скакнуло выше – и вот уже внизу остались кучевые облака. Невидимый наблюдатель продолжал подниматься. С такой высоты проглядывавшая сквозь прорехи в облачном покрове земля казалась испещренной оспинами.

Беспилотный самолет-шпион? Нет, за кадром звучал голос. Камера чуть дрожит, значит, ее держат в руках, а не жестко зафиксировали.

Разрыв. Затем объектив бесстрастной камеры начал неумолимо приближаться к новому мегаполису. Он снижался до тех пор, пока не стало возможным увидеть действительно все. Затаив дыхание, два человека смотрели последний видеоклип. Армагеддон non-stop. Это зрелище относилось к числу тех, к которым трудно привыкнуть.

Мартиролог войны сопровождался обволакивающей музыкой в стиле эмбиент. Звуки электронного реквиема то покалывали нервы иголочками, то давили прессом, хотя громкость была минимальной.

А небесный оператор продолжал облетать города северо-восточного побережья.

Бостон. Чикаго. Нью-Йорк. Почти неотличимые друг от друга горы развалин. С трудом в этом лунном ландшафте угадывались прежние достопримечательности. Несколько уцелевших пролетов Бруклинского моста. Остатки небоскребов «Эмпайр-стейтс-билдинг» и «Утюг». Крохотный Liberty island – от Статуи Свободы остался только постамент. Капитан заметил, что оператор или режиссер намеренно фиксирует внимание зрителя на том, что для каждого американца являлось символом.

Наконец, он узнал Филадельфию, которая напоминала большое болото. Заснята она была, похоже, через неделю после атаки, потому что пожары успели потухнуть, и оператор не боялся подлетать к выжженной проплешине эпицентра. Эти кадры были одними из самых тяжелых. Потом приближение стало таким, что можно было рассмотреть отдельные здания, точнее, руины. Массивный фасад Художественного музея уныло торчал из подернутой ряской воды, в которой плавали автомобильные покрышки, пластмассовые стулья и то, что могло быть как бревнами, так и раздувшимися трупами. Капитан спокойно и отстраненно пробегал взглядом по знакомым очертаниям улиц. Даун-таун был разрушен почти до основания, словно его долго и с остервенением громил огромный ящер из глупого японского кино.

Города сменяли друг друга, но пейзаж оставался прежним. Черная выжженная пустыня. Атомная бомба свела к общему знаменателю и негритянские гетто, и роскошные пригороды.

Что там за надпись внизу? Он пригляделся.

Цитаты из Апокалипсиса («The fourth angel poured out his bowl on the sun, and the sun was given power to scorch people with fire…»)[2] и какая-то мистическая чепуха, которая перемежалась риторическими вопросами.

Непрерывный заунывный вопль по погибшему человечеству.

Капитан усмехнулся. Вот и здесь опять англо-саксонский шовинизм. Сообщение было адресовано «всем живым людям планеты», но надпись бегущей строкой шла только на английском. Ему хотелось возразить неведомому плакальщику: «Рано вы нас хороните!», но тут на экране снова появился сгоревший Нью-Йорк. Запись пошла по второму кругу?