Люди долга и отваги. Книга первая - Борис Елисов

— Эссен, эссен, кушайте, — говорил он матери, — киндер совсем плех, — солдат кивал на нас и втягивал щеки, изображая крайнюю степень исхудания.

…Никто сейчас точно не знает, как это произошло. Одни говорят, что отца увидели знавшие его локотские полицейские, на беду оказавшиеся в Дмитровске. Другие считают, что за ним охотились специально. Как бы то ни было, но отца схватили фашистские прихвостни.

Откуда-то, словно из-под земли, тотчас же появился Гнидин. Тот самый, что в тридцатом году обещал встретиться с отцом на узкой дорожке. Со слезящимися, в прожилках глазами, обрюзгший, он прыгал вокруг отца, захлебываясь собственным криком:

— Ну что, чья взяла? Не твоя — наша!.. Уж теперь-то мы с тобой сочтемся!

Несколько дней отец просидел в Дмитровской тюрьме. Обезумевшая от горя мать решилась на отчаянный шаг. Несмотря на снег и мороз, пешком отправилась со своей сестрой в Локоть, чтобы найти там людей, которые, как ей казалось, могли бы хоть чем-нибудь помочь отцу. Тщетная надежда!..

— Попался наш соколик, — встретил их на улице начальник локотской тюрьмы, известный конокрад, а потому старый недруг отца. — Пора, пора! Веревка для него давно свита… Постойте, а вы-то почему на свободе гуляете? Родственнички милиционера — и не за решеткой?! Непорядок!..

И мать с теткой тоже очутились в тюрьме.

А потом отца повезли в Локоть. У дома, где мы жили, сани остановились. Приземистый кривоногий полицай заскочил в сени:

— Эй, вы, одевайте своего… Да поживее! — Затем оглянулся и, увидев, что кроме меня и сестры, на него никто не смотрит, распахнул сундук и начал совать себе в карманы и за пазуху все, что попадалось под руку.

Я выбежал на крыльцо. Отца было трудно узнать: все лицо в синих кровоподтеках, без шапки, без сапог, побелевшие на морозе руки туго связаны за спиной.

— Папка! — закричал я и бросился к нему. Один из полицаев отшвырнул меня прикладом винтовки.

— Не смей прикасаться к ребенку, подонок! — неожиданно громким и твердым голосом выкрикнул отец и, изловчившись, ударил полицая ногой. Секундой позже враги набросились на него всей сворой, повалили на дорогу, начали топтать…

Они везли его до Локтя почти двое суток — раздетого, голодного, избитого. На ночь оставили на морозе, а сами пьянствовали до утра в жарко натопленном доме. Доставив наконец в поселок, полуживого бросили на каменный пол одиночки.

Незадолго до этого партизаны совершили на Локоть отважный налет. Фашисты не досчитались после него более полусотни полицаев. Вот почему враги особенно зверствовали в те дни.

Страшные вещи рассказывают люди, сидевшие в локотской тюрьме: бывший партизан Семен Сергеевич Кузнецов, вдова погибшего от рук фашистов директора заготконторы Дмитрия Ивановича Русакова — Елизавета Андреевна Белоцерковникова и многие другие (мою мать к тому времени все-таки выпустили). Враги схватили председателя одного из местных колхозов «Новинка» А. Зайцева, вырезали на его спине пятиконечную звезду, а потом казнили. Раненого председателя другого колхоза — «Новый путь» — К. Литвинова они еще живым посадили на заостренный кол.

Изощренно истязали и моего отца. Приносили в камеру горшочек с едой, которую мать, отрывая от нас, заботливо готовила дома, и якобы нечаянно опрокидывали его на пол… Пороли шомполами, докрасна раскаленными на огне. Закладывали его пальцы между дверью и рамой, в том месте, где находятся петли, и с силой затворяли дверь…

Но отец держался! Более того, во время минутного свидания, что тайно устроил один из потрясенных его поведением полицаев, он сказал матери:

— Я бы мог попытаться бежать. Но ведь тогда вас всех повесят…

В зимний морозный день отца полураздетого привязали к саням и приволокли по снегу на центральную площадь. А здесь уже была сооружена виселица.

…Трое суток раскачивал ветер давно окоченевшее тело, стучал превратившейся в лед нижней рубахой. Исхудавший, с босыми ногами, отец был издали похож на четырнадцатилетнего подростка…

Во время моей поездки на Брянщину мы много говорили об этих тяжелых днях с нашей бывшей соседкой Дарьей Петровной Гуреевой, уже совсем старенькой, седой. И она повторила слова, впервые сказанные более сорока лет назад моей матери:

— Герой он у вас, истинный герой… И в моей семье тоже горе, — обняла меня за плечи Дарья Петровна, — меньшой-то мой тоже погиб. А ведь Толику едва-едва шестнадцать минуло… И он за Советскую власть боролся, партизанам помогал… Но люди за них отомстили.

Дарья Петровна минуту помолчала, потом, смахнув слезу, как-то очень торжественно заключила:

— Знаешь, хожу я теперь по Локтю, смотрю на небо, на солнце, слушаю, как люди смеются, ребята песни поют, и думаю: вот за это Толя и жизнь отдал. И тебе советую: как об отце подумаешь, почувствуешь, что слеза глаза щиплет, по сторонам погляди, жизни порадуйся. И ясно тебе будет, что не напрасно твой отец Станислав Филиппович муки принял, на смерть пошел…

…Мой отец, милиционер Седаков, навсегда остался здесь, в своем родном Локте, где по утрам тихо шепчутся столетние деревья, а веснами поют соловьи.

Он живет тут во всем: в каждом хлебном колосе и в любой задушевной песне, в мудрых традициях дедов и в прекрасной нови молодых. А главное — в благодарных сердцах людей…

Герман Литвин

СЧАСТЬЕ В НАСЛЕДСТВО

В сквере на площади Партизан в городе Рузе, что к западу от Москвы, высится увенчанный пятиконечной звездой памятник, каких множество на нашей земле. На гранитной плите высечены имена тех, кто не дрогнул в бою и отдал жизнь за свободу и независимость Советской Родины. Первым в этом списке значится имя Сергея Ивановича Солнцева.

Память о нем увековечена и в названии одной из улиц районного центра.

Каждое лето приезжают в Рузский район юные москвичи — дети рабочих локомотиворемонтного завода. Их пионерский лагерь носит имя Солнцева.

Память о павших — святой долг живущих.

А к востоку от столицы, в другом районном центре Московской области — городе Раменское — живет семья Солнцевых. В 1906 году у рабочих местной текстильной фабрики Ивана Федоровича и Ефимии Егоровны Солнцевых родился сын Сергей. Здесь, на той же фабрике, в советское время получившей название «Красное знамя», Сергей начал прядильщиком, вырос до заместителя директора. Сюда, в Раменское, слал он короткие письма осенью 1941 года. В семье Солнцевых их хранят как дорогую реликвию, помнят как отцовский наказ.

Письма Сергея Солнцева не предназначались для печати. Он просто и коротко сообщал о себе из Звенигорода 3 ноября 1941 года, не предполагая, что эти строки окажутся последними:

…Еще раз привет, моя милая Маруся и сыночек Женя. Оказался проездом в Звенигороде по делам службы и посылаю тебе 1400 руб. для расходов.

Жив и здоров. Того и вам желаю. Не скучай. Как говорят, судьба опять заставила нас быть врозь. Все, что было в квартире и отделе, пришлось оставить в Рузе при отступлении 24 октября. Живу сейчас в лесу, где — потом увидимся, расскажу…

В этот день, 3 ноября, Солнцев в очередной раз перешел линию фронта. Это было уже обычное для него рискованное дело, привыкнуть к которому было невозможно.

Но он привык к другому: к слову «надо». Таков был приказ его собственного сердца, а ссылка в письме на судьбу — лишь для успокоения жены.

Он сам выбрал свою судьбу, когда в 1930 году стал коммунистом, когда позднее пошел на трудную работу в органы внутренних дел.

К этому ответственному выбору его привела жизнь. Он с юных лет понял, на какой стороне баррикад следует находиться.

Еще свежи были в памяти предреволюционные годы, ранняя смерть отца.

— Твой отец был настоящим человеком, — говорила Сергею мать. — Он болел за рабочее дело, не сгибал головы перед хозяевами. Вот и невзлюбили они его. Поставили за плохой станок, вот и покалечило его насмерть…

Не скрывал своих мыслей и младший Солнцев. Эту черту — несгибаемость характера и гордое чувство собственного достоинства — он пронес затем через всю жизнь. Мальчонкой, на уроке закона божьего, когда «законоучитель» соловьем разливался о справедливости всевышнего, Сергей спросил:

— Почему же бог позволяет, что люди так плохо живут?

Солнцева выгнали из школы за богохульство. Восстановили только в 1917-м…

Выбор в пользу справедливости продиктовали Сергею Солнцеву и события гражданской войны, когда он, совсем еще подросток, отправился из голодного Подмосковья на Украину. По дороге поезд остановили бандиты. Один из них вел проверку задержанных:

— Куда едешь?

— В Николаев, к родным…

— Оружие есть?

— Нет.

— Врешь, красный выкормыш! Вон, каким волчонком смотришь!

Но у бандитов были другие интересы. Их привлекали состоятельные пассажиры, а с пацана что возьмешь?..