Святые из Ласточкиного Гнезда - Донна Эверхарт

считаю, мы все должны делать, что положено. А кто не делает, тех надо учить.

– Смотри ты, какой умник.

Большая Шишка опустил голову, словно извиняясь. Рэй Линн чувствовала, что вот-вот упадет в обморок. От страха ее бросало то в жар, то в холод.

Ворон крикнул:

– Кому-нибудь еще есть что сказать по этому поводу? Валяйте! У нас тут суд. Какой будет вердикт? Ваш новый босс ни черта с этим не сделает, точно вам говорю.

Мужчины переминались, чувствуя себя неуютно в той роли, которую им навязали. Всю жизнь их учили, как вести себя с белыми: не поднимать головы, помалкивать, пока с ними не заговорят. Надеяться и молиться, чтобы никому из белых не показалось, будто ты чем-то провинился.

Однако Ворон гнул свое:

– Ну же! Не хотите сами говорить – я сейчас одного из вас выберу. – Он отстегнул от пояса кнут и распустил до земли.

Работники заговорили: сначала негромко, но потом один за другим начали с жаром выкрикивать:

– Он ни разу не выполнил норму с тех пор, как пришел!

– Конечно, нечестно!

– Каждый должен делать свое дело!

– Он уже почти взрослый. Пора работать как мужчина!

Ворон одобрительно кивал:

– Вот так. Хорошо.

Потом десятник поднял руку, и все затихли. Рэй Линн осталась стоять в одиночестве: люди Балларда потихоньку отошли от нее и смешались с группой Ворона.

Суини склонил голову набок и спросил, обращаясь к Рэй Линн:

– Все по справедливости, так ведь?

Он поигрывал кнутом, и Рэй Линн охватила паника. Она пыталась что-то сказать, но не могла.

Ворон ткнул в нее пальцем и бросил через плечо:

– Язык проглотил. Или смолой приклеил?

Он рассмеялся собственной шутке, а затем взмахнул кнутом над Рэй Линн. Плетка хлестнула ее по правому плечу – едва задела, но Рэй Линн не удержалась и вскрикнула. И сразу поняла, как прозвучал ее крик. Не по-мужски. Ворон удивленно оглянулся на остальных, а потом снова повернулся к ней и отвел руку назад, готовясь нанести новый удар. Рабочие, казалось, были потрясены не меньше ее самой.

«Я не мужчина! Я женщина!» Признание уже готово было сорваться с языка, но ведь она была здесь совсем одна. Среди стольких мужчин. Есть ли среди них хоть кто-то, кому можно довериться? Балларду можно было, но он умер. Дэл Риз и Пиви Тейлор, кажется, тоже ничего, но их здесь нет. Суини изогнул брови, опустил хлыст и ждал, что она скажет. По плечу, на которое пришелся удар, стекала струйка – Рэй Линн не знала, пот это или кровь, знала только, что пробовать еще раз ей не хочется.

Стараясь говорить ровным голосом, ни к кому не обращаясь, она сказала:

– Я стараюсь как могу.

Несколько человек за спиной Ворона покачали головами, а сам десятник грубо захохотал, хлопая себя по бедру. Ткнул в нее рукояткой кнута.

– Говорит, старается как может. А вам как кажется?

Все обескураженно молчали.

– Ну-ну, – подбодрил Ворон, – мы ведь только что выяснили: вы каждый день идете в лес и делаете свою норму, а тут появляется этот молодой хлыщ и думает, что ему все можно. Пора ему отведать или вот этого, или ящика.

Рэй Линн пробормотала:

– Это неправда. Я…

– Что? Что ты?

– Я выбираю ящик.

Ворон прищурился. Повернулся к рабочим и указал на нее.

– Что скажете? Справедливо?

Они что-то пробурчали, но трудно было разобрать, что именно. Все это было для них в новинку: они не привыкли высказывать свое мнение по какому бы то ни было поводу, а уж тем более о делах белых. Обычно высказываться против белых строго воспрещалось. Ворон оглядел их с отвращением.

– Давайте-ка я внесу ясность. У нас тут завелся сачок. А я их терпеть не могу. Ну, давайте, это ваш шанс. Говорите!

Наконец кто-то из задних рядов высказался:

– Нам за такие дела три дня дают.

Суини широко улыбнулся Рэй Линн и сказал:

– Пошел.

Рэй Линн послушно двинулась к лагерю. Ворон насвистывал по пути какую-то мелодию, словно все это доставляло ему удовольствие. Рэй Линн подумала – может, попробовать бежать? Она посмотрела налево, потом направо. Ничего: деревья и деревья. На востоке тянулись болота с островками бурой воды и кипарисами. На западе, вероятно, было то же самое. Рэй Линн шагала медленно, надеясь, что вернутся Дэл Риз и Пиви, но сообщать такие новости семье покойного – дело небыстрое. Ворон шел позади с таким видом, будто ему совершенно не о чем беспокоиться. Он вызывал у нее острую неприязнь, но сильнее неприязни был страх. Вот ведь влипла! И вмешаться некому. Из бондарного сарая доносились удары молотка, из перегоночной шел крепкий запах дыма. На дереве неподалеку пел пересмешник, а цикады словно с ума посходили: их жужжание переходило в дрожащий гул и тут же начиналось снова.

В тяжелом воздухе витали резкие запахи смолы, дегтя, скипидара и мужского пота. Вскоре Рэй Линн увидела сооружение, с виду такое же неприметное, как любая другая деревянная постройка, если не знать его назначения. Неподалеку несколько цветных женщин занимались своими обычными вечерними делами. Рэй Линн засмотрелась на них и замедлила шаг, но Ворон ткнул ее в спину.

– Шевелись, парень.

Одного взгляда на ящик, осознания того, что там не будет ни еды, ни воды, ни возможности удовлетворить самые элементарные потребности, оказалось достаточно, чтобы снова пришла мысль бежать – или сказать Ворону, что она передумала, что уж лучше кнут.

– Можно мне перед этим воды попить? – Она выпалила просьбу хрипло, понимая, что терять ей уже нечего.

Ворон насмешливо посмотрел на нее.

– Воды попить? – И снова, еще более изумленным тоном: – Воды попить? – Он повернулся к своим работникам, подошедшим следом: – Кому-нибудь когда-нибудь давали пить воду?

Ответа не последовало, только слышно было, как подрубщики переминаются с ноги на ногу, словно всем стало не по себе при виде того, что внушало им такой страх. Казалось, все они хотят одного: поскорее вернуться домой, поужинать и забыть обо всем.

Суини пустился в объяснения:

– Дело не только в нормах, парень. Дело в том, что ты идешь против природы, как я уже говорил твоему приятелю, Дэлу Ризу. Ну, полезай и устраивайся поудобнее.

Теперь, когда наступил момент истины, Рэй Линн решилась сказать:

– Ризу не понравится, что ты распоряжаешься его людьми. Это не твоя работа.

Ворон хмыкнул.

– А он и знать не будет. Будет думать, что ты сбежал. Так, парни? Ну, говорите, чтобы я слышал. Ведь если я узнаю, что кто-то из ниггеров сболтнул, то он не жилец. Я это устрою.