Святые из Ласточкиного Гнезда - Донна Эверхарт

class="p1">Она отступила на шаг. Пальцы десятника постукивали по кожаной плетке-змейке, свисавшей с пояса. Баллард заслонил Рэй Линн собой.

– Это мой работник, – сказал он.

Пиви вмешался:

– Правила есть правила, Баллард, ты это прекрасно знаешь, так что у него остается последний шанс. Суини, мне с тобой нужно поговорить.

Баллард пообещал:

– Он будет выполнять норму.

Ворон сверкнул на Рэй Линн своими темными, как ночь, глазами и двинулся за управляющим. Рэй Линн выдохнула, глядя им вслед. Повернулась к Балларду, чтобы поблагодарить, и увидела, что тот держит руку на животе, словно борясь с болью. Это напомнило ей Уоррена и то, как он держался за бок.

Баллард наклонился к ней и сказал:

– Не подводи меня больше, парень. Раз уж ты у нас, надо работать как полагается, иначе я ничего не смогу поделать, шестнадцать тебе или сколько там. – Глаза у него были налиты кровью и блестели, как стеклянные.

– Да, сэр, – ответила Рэй Линн. – Спасибо вам.

Баллард, сгорбившись, отошел, а цветные работники из обеих команд уставились на нее. У большинства вид был безучастный, но некоторые смотрели сердито. До нее донеслось негромкое ворчание, и она невольно разобрала слова:

– Он нам всем тут свинью подложит.

– Вот увидите, найдут на кого его работу свалить.

– Помнишь, что с Боунсом сделали, причем за меньшее.

– Несправедливо.

– Да уж.

– А Дабья? Его тогда выпороли, а потом еще и в ящик засадили.

Дэл Риз тоже не уходил – стоял неподалеку, засунув руки в карманы, с лицом настолько отрешенным, что Рэй Линн не могла расшифровать его выражение. Измученная, с раскалывающейся головой, она побрела к своей хижине. Там она первым делом направилась в уборную. Днем она все время боялась, что ее застанут за отправлением нужды: еще одна проблема, о которой она не подумала заранее. Не хотелось рисковать, присаживаясь на корточки прямо в лесу. Она старалась пить поменьше и отчасти поэтому чувствовала себя такой изможденной. Потом она пошла в дом, намереваясь смыть с себя дневную пыль и грязь, поесть и лечь спать, но у ограды стояла Корнелия, держа в руках что-то, прикрытое тонким чайным полотенцем.

Не поднимая глаз, женщина тихонько проговорила:

– Я не успела как следует поблагодарить вас за то, что вы сделали. Да еще и нагрубила. Но вы не должны были вступаться за меня, а тем более платить за эту ткань. Деньги я вам потом верну, а пока принесла вот это.

Она протянула то, что было у нее в руках, и Рэй Линн взяла. Гостинец был еще теплый, и от него пахло ванилью.

– Ничего такого особенного, – пробормотала Корнелия. – Водяной пирог[7].

– Спасибо, – ответила Рэй Линн. – Давненько я такого не ел.

– Вот бы с фруктовой начинкой испечь – я фруктов в прошлом году насушила, да их какие-то твари погрызли. Тут ничего долго не хранится. – Наконец она посмотрела Рэй Линн в лицо и прикрыла рот ладонью. – Что это у вас такое с глазом?

– Да ерунда, – отмахнулась Рэй Линн. – Щепка от коры попала.

– Розовой воды у вас, конечно, нет, – предположила Корнелия.

– Нет.

– Тогда чаем попробуйте. Замочите несколько чайных листьев в тряпочке, положите на глаз и подержите несколько минут.

– Хорошо.

Рэй Линн поднесла пирог к носу, чтобы понюхать, а Корнелия все смотрела на нее, словно решаясь на что-то, но потом перевела взгляд вдаль, словно рассматривая что-то за плечом Рэй Линн.

Рэй Линн сказала:

– Вам не обязательно было это делать. Вы мне ничего не должны.

– Еще как должна. А я уже сказала: не люблю ни перед кем в долгу оставаться.

Она скрестила руки на груди и стала покатывать камешек носком стоптанной туфли. Рэй Линн подумала, не сказать ли ей что-нибудь насчет Отиса, но, помолчав еще несколько секунд, повернулась, чтобы уйти.

– Ну ладно. Приятного аппетита, мистер Кобб.

– Это уж непременно, – сказала Рэй Линн.

Корнелия нервно пригладила прядь волос и поспешила прочь. Вид у нее был такой, словно она не хочет, чтобы к ней кто-то прикасался. Рэй Линн смотрела ей вслед и жалела, что не может сказать: «Распрямись, погляди на мир без страха».

В животе у нее урчало от голода. Она снова повернулась, чтобы идти в дом, и тут увидела на крыльце Дэла Риза. Прислонившись к перилам, он смотрел Корнелии вслед. Жена лавочника, при всей своей застенчивости, могла привлечь внимание любого мужчины, так что Рэй Линн не удивило, что сосед на нее заглядывается.

Он бросил:

– Интересно, почему она не уйдет от этого мерзавца Отиса? Она же просто красотка, правда?

Рэй Линн сделала вид, что не слышит, ушла в дом и закрыла дверь.

Глава 13. Дэл

Что-то было не так с этим Рэем Коббом. Дэл не мог понять, что именно, хоть и знал теперь, что парень прибавил себе лет. Это-то ладно, пытался выдать себя за взрослого – так делают многие мальчишки, которым не терпится поскорее стать мужчинами. Осторожно наблюдая за соседом, Дэл среди прочего обратил внимание на его руки. Ну да, костяшки красные, ссадины кое-где и грязь под ногтями – обычное дело при их работе. А у Кобба еще и фаланги пальца не хватало. Но дело не в этом, а в том, что кисти казались очень уж маленькими. У самого Дэла в этом возрасте, на пороге возмужания, руки уже были не просто мозолистые: за годы работы бок о бок с отцом они сделались широкими и сильными.

Были у Кобба и другие странности. Например, он вечно делал круглые глаза, когда кто-то из других мужчин пукнет, рыгнет или отпустит слишком уж крепкое словцо. Еще и рот ладошками прикрывал, будто девчонка. Может, рос в очень строгой семье, где его приучили к хорошим манерам. А может, просто неженка. Так или иначе, лагерная жизнь ему не подходила. Черт, да будь у самого Дэла хоть половина того, что есть у Кобба, – грузовик и пачка наличных, – он бы позаимствовал у Нолана его кличку Поминай-как-звали и немедля ее оправдал бы.

Риз вышел на крыльцо. В доме соседа было еще темно. Дэл прислонился к перилам и закурил, прислушиваясь, не появится ли повозка. Заслышав ее приближение, он вернулся в дом, чтобы взять ведро с обедом и ополоснуть чашку. Встретил повозку у ограды и запрыгнул в кузов, как делал каждое утро с тех пор, как поселился в Ласточкином Гнезде, только в этот раз молча – не здороваясь с Ноланом, Эрлом, Лероем или еще кем-нибудь из цветных. Это был знак уважения