Красота требует средств - Галина Балычева

— Ты только посмотри, какая красота! — воскликнул он.

Пузырьки в бокале бегали самые что ни на есть обыкновенные, и я бы даже сказала, что, на мой взгляд, их было несколько маловато. Но, говорят, что настоящее шампанское и не должно пениться, как шампунь. В настоящем шампанском пена — это не главное. Там главное — вкус.

Я оценила всю красоту и необыкновенность пузырьков Морисова шампанского и по приказу Пьера послушно сделала два глотка.

В общем-то ничего особенного. Шампанское, как шампанское, и даже на мой вкус несколько кисловатое. Хотя я, конечно же, знаю, что настоящее шампанское и должно быть сухим, то есть без всяких там ликерных добавок. Но я по своей серости все-таки предпочитаю сладкие напитки.

— Восхитительно! — вдохновенно произнесла я и сделала еще один глоток. — Действительно, ничего подобного я раньше не пила.

Морис Кюнде самодовольно ухмыльнулся. Ему было приятно, что он смог удивить гостью из России. И желая продолжить этот процесс, он предложил пройти в его кабинет и попробовать какой-то совершенно эксклюзивный коньяк.

— Такой коньяк вообще мало кто пробовал, — заявил он. — Одна бутылка на аукционе стоила...

Вспомнив, что при дамах неловко говорить о деньгах, Морис запнулся и, сделав жест «следовать за ним», повел нас в глубь коридоров, подальше от шумной толпы. И правильно сделал, потому что эксклюзивные напитки надо пить за закрытыми дверями. Эксклюзивных напитков на всех не напасешься.

Мы прошли через анфиладу проходных комнат, которые до сих пор еще не были толком обставлены и выглядели полупустыми, и вошли в сокрытый от глаз остальных гостей кабинет хозяина.

Здесь, помимо огромного резного письменного стола с таким же огромным резным креслом, стояли еще два дивана, несколько мягких кожаных кресел и множество маленьких круглых столиков. В камине, несмотря на теплую погоду, пылал разведенный кем-то огонь, и в комнате было довольно жарко.

— Прошу вас, располагайтесь, — Морис указал на стоявшие друг против друга диваны. — Сейчас я угощу вас божественным нектаром.

Может, конечно, он и не нектар вовсе имел в виду, говоря о коньяке, — все-таки французский я знаю не очень хорошо, — но суть тем не менее сводилась к следующему: сейчас нам дадут выпить что-то сверхъестественное, и к этому моменту надо успеть сделать соответствующее лицо.

А поскольку в коньяках я разбираюсь еще хуже, чем в шампанском, то для того, чтобы не опростоволоситься и своевременно выразить свой восторг, я украдкой посматривала на Пьера и на Ленку. Что они будут говорить, то и я им буду подпевать.

А Морис уже разливал по пузатым коньячным рюмкам свой эксклюзивный коньяк.

— Пьер, оставь ты в покое свое шампанское, — сказал он кузену. — Такой коньяк нельзя ни с чем смешивать.

Пьер, будучи и без того уже достаточно пьяненьким, приканчивал прихваченную им из бара бутылку шампанского и, похоже, собирался сегодня напиться всерьез. Потому что, если он и дальше будет продолжать пить в таком же темпе, то ничем хорошим это явно не закончится.

И чего это он сегодня так разошелся? То ли он вообще по жизни выпить не дурак, то ли разговор о наследстве на него так подействовал? Их же с Ленкой Морис приглашал сегодня к себе для разговора о наследстве. Вот только не понятно, чем этот разговор закончился и с чего Пьер, собственно, пьет, с радости или с горя?

— После всего того, что мы сегодня уже выпили, — хохотнул Пьер, — это не имеет никакого принципиального значения. К тому же я до сих пор не могу прийти в себя после истории с тормозами. Ты представляешь, они же все могли погибнуть! — Пьер трагически всплеснул руками, потом взял со стола рюмку, поднялся с дивана и произнес длинный и цветистый панегирик в честь прекрасных дам, коих в комнате было две — я и Ленка. Произнося тост, Пьер поочередно выказал свое восхищение то одной даме, то другой, и, выпив первую рюмку, тут же попросил Мориса налить ему вторую, потому что к этому времени у него уже созрел второй тост.

Второй тост имел примерно тот же смысл, что и первый, и отличался от него всего лишь некоторыми деталями. Потом за вторым тостом последовал третий, а потом Пьер потянулся за четвертой рюмкой и, не удержав равновесие, свалился прямо на сервировочный столик, подмяв под себя все его содержимое — рюмки, бутылки, пепельницы и все остальное. А потом вместе со всем этим грохнулся прямо на пол.

По ковру разлетелись осколки хрусталя.

«Ну вот, оказывается, и французы напиваются, — с ехидством подумала я, — а не только русские. А такой с виду приличный мужчина...»

Морис с Эдькой подскочили к упавшему на пол Пьеру, подхватили его йод руки и, оттащив к ближайшему креслу, как куль с мукой свалили на кожаное сиденье.

Ленка вскрикнула и бросилась было к мужу.

— Что с тобой, дорогой? Тебе плохо?

Однако Пьеру было хорошо. Пьер был пьян. Правда, мы не сразу об этом догадались.

Когда Пьер соскользнул с кожаного сиденья и распластался на ковре, мы увидели его порезанную осколками физиономию. Она вся была в крови. И я так испугалась, что непроизвольно вскрикнула:

— Он умер?!

Услышав мои слова, Ленка тоже вскрикнула и тут же повалилась на пол неподалеку от мужа.

Эдька с Морисом кинулись теперь уже к ней. Но не поспели вовремя.

На нашу беду, а точнее, на Ленкину, она упала до чрезвычайности неудачно. Мало того, что при падении она ударилась головой о бронзовую ножку стола, так она еще умудрилась рассечь себе руку об один из валявшихся на полу осколков.

Зрелище было душераздирающее. Муж лежит весь в крови в одном углу, а жена с разбитой головой — в другом.

Мы, а точнее мужчины, перенесли ее на другой диван, и теперь Эдька на правах родственника пытался привести ее в чувство.

— Лена, — дрожащим от волнения голосом звал он сестру и похлопывал ее по щекам. — Что с тобой?

Как будто бы и без того было не понятно, что с ней. Женщина в обмороке!

Да на ее месте любая бы не устояла на ногах. Это ж надо в одно мгновение потерять мужа и оказаться вдовой.

Наконец Эдькины похлопывания возымели действие, и Ленка приоткрыла глаза. Сначала она тупо уставилась на своего брата, а потом, окончательно придя в сознание, сделала попытку соскочить