СССР. Книга 1. С чистого листа - Анатолий Бурак

Пыль сама себя не вытрет. Да и проветрить затхлое помещение с изрядно застоявшимся воздухом было не лишним. Но, эту, безо всякого сомнения, нужную и, я бы даже скал, крайне необходимую, оздоровительную процедуру, я решил отложить на потом.

Просто представил, что сделает сквозьняк с припорошившей всё в квартире пылью и, вот честное слово, даже в носу засвербело и немедленно захотелось чихнуть. Так что, найдя в ванной комнате ведро и сняв с полотенцесушетеля половую тряпку, я принялся за дело. Хотел бы сказать, что засучив рукава но, поскольку работал с голым торсом то, чего нет — того нет.

На всё, про всё ушло минут сорок пять, и в середине этого временного промежутка позвонил Сергей. Поинтересовавшись, как доехали и всё ли хорошо, он осторожно спросил, как продвигаются дела с увековечиванием моего, так называемого «творчества», на нотной бумаге. На что я прямо и честно ответил, что занят более важным делом, а Виктория Ивановна отбыла восвояси.

Как-то сдавленно пискнув, Сергей отключился, а я продолжил начатое. Когда закончил, несмотря на съеденный в госпитале обед, почувствовал зверский голод и, натянув рубашку поплоше, занялся готовкой.

Пельмени пошли на ура, исчезая в довольно урчащем желудке со скоростью, сравнимой разве что с перемещением в пространстве света. Ну а сладкий ароматный чай, да вприкуску с бутербродами, достойно завершив этот гастрономический праздник.

«Уф». — Довольно и сытно рыгнул я, заваливаясь на диван. — «Что там Сергей говорил, про запись партитур?..»

Но, обилие впечатлений и сытный перекусон сделали своё благое дело и, спустя пару минут я уже тихо сопел в обе дырки, предавшись объятиям Морфея.

Вместе с насытившимся хозяином, квазиживой организм испытывал чувство глубочайшего удовлетворения. Всё шло, если и не по плану то, по крайней мере, в более или менее задуманной канве, и нужном для успешного встраивания в здешнее общество, направлении.

Носитель хорошо показал себя и им уже заинтересовались нужные и, надо сказать, далеко не последние в местном социуме, люди. Так что, требовалось закрепить успех и постараться внушить хозяину необходимость выполнить пожелание Синельникова.

Собственно азы а, вернее, полный пакет всей информации, связанной с музыцированием, он внедрил в моз реципиента. Прада тот, со потерявший вместе с памятью и связью с биопроцессоромм как-то, очень уж быстро, «очеловечился». И, со свойственной всем условно-разумным манерой поведения, отнёсся к этому весьма наплевательски.

В общем, пользуясь тем, что их общее тело спало, симбиот усилил давление, пытаясь внушить носителю необходимость овладения нотной грамотой и навыками игры на фортепиано. Которое, так кстати, имелось в любезно предоставленной для их совместного проживания, однокомнатной квартире.

Канал прохождения информации был слишком узок. Хозяин, впрочем, как и всё последнее время, тоже не выказывал особого желания и активности. Вернее, он был глух и прочти недосягаем, словно сидел в танке за плотно закрытыми бронированными люками.

Но, как известно, вода камень точит. Вот и квазиживой организм, не теряя настойчивости и терпения, раз за разом ломился в узкую щёлочку на мииллиметр приоткрытой двери и, как и следовало ожидать, всё-же добился успеха. По крайней мере, в подсознании носителя было прописано если и не горячее желание то, по крайней мере, осознанная необходимость, после пробуждения выполнить вполне определённые действия.

После чего обновил алгоритм, раз за разом прокручивающий запись событий последних месяцев, в надежде, что, рано или поздно, а к реципиенту всё же вернутся воспоминания. И, как следствие, так некстати утраченные им магические способности.

Проснулся я часа через два и, сладко зевнув и довольно потянувшись, направился в туалет. После чего побывал в ванной, где почистил зубы и, поплескав водой и немного полюбовавшись на свою слегка помятую от дневного сна рожицу, недовольно поморщился.

Так как снилось мне что-то странное. Нечто, чего просто не может быть в повседневной, размеренной жизни, обычного советского человека. Какие-то парни и девушки в серебристо-голубой форме. Стреляющие огненными шарами и порхающие по воздуху, словно бабочки.

А так же смутные образы двух девчёнок. Одна, лет семнадцати, вызывала нежные щемящие чувства и выматывала нервы, наполняя душу тоской от невосполнимой утраты. А вторая, мелка шебутная пятилетняя пичуга, заставила умилиться и навеяла совсем уж невероятные и загадочные образы. Где мы втроём путешествовали между мирами и, словно в фантастических романах, летали на, в принципе невозможных для теперешнего уровня технологий, двигающихся с космическими скоростями, небольших но, юрких и послушных воле сидящего за штурвалом пилота, дисковидных аппаратах.

Попытавшись сосредоточится на стремительно исчезающих из памяти картинках, я вернулся в комнату и, окинув взглядом стандартный интерьер, задержал его на пианино. Волшебные видения сами-собой отошли на второй план а я, подняв крышку и немного размяв кисти рук, положил их на клавиатуру.

Потом прикрыл глаза, глубоко вздохнул и из-под моих пальцев полилась просившаяся наружу и переполнявшая сознание музыка.

Одна мелодия сменяла другую, чёткие и гармоничные строчки всплывали в памяти и, поиграв больше часа, я понял, что Сергей прав и нужно срочно перенести только что сыгранное и пропетое про себя, на бумагу.

Закрыв крышку я, ещё раз, как следует осмотрелся и, так ка выбора особого не было, задержал взгляд на шкафу для книг. Где-то с полсотни томиков стояли на полках и, как и положено всякому уважающему себя предмету мебели такого плана, у него, конечно же, имелись закрытые сделанными из лакированной дерево-стружечной плиты, дверями, отсеки.

В одном их которых я, нисколько этому не удивившись, и обнаружил несколько чистых нотных тетрадей, разлинованных в мелкую полоску с скрипичным ключём вначале.

Удивительно, правда? В доме, где жила бабушка окончившей консерваторию Вики, есть пианино. И — кто бы мог подумать! — на полках я без труда нашёл всё, что нужно для нотной записи! Волшебство, наверное. Ну или, просто чрезвычайно удачно стечение обстоятельств!

В основном воспроизводя по памяти, которая, на удивление, у меня оказалась очень и очень хорошей, я переносил на бумагу все нюансы будущих песенных шедевров.

Записывал вступление, которое в народе именуют проигрышем, увековечивал, сопровождаемыем нотными знаками строчки припева. Усеивал разлинованный листок значками гитарной импровизации, и потом переписывал ещё раз, производя модуляцию, в которой звучание моего голоса повысится на тон.

За час с небольшим я, прерываясь и перескакивая, наиглал более двух десятков песен. Если быть точным, целых двадцать шесть. Но, чтобы перенести всё это богатство в нотную тетрадь, естественно, потребовалось гораздо больше времени.

В законченном виде полноценная композиция звучит где-то четыре-четыре с половиной минуты. Так что, произведя нехитрое арифметическое действие, и просто умножив затраченное на исполнение время на количество песен, получим сто семнадцать минут. В общем, почти два часа непрерывного звучания «нон стоп».

Это если исполняет слаженный, хорошо сыгранный коллектив, проведший не один десяток часов в студии. Ну а, записывал я, разумеется, гораздо, гораздо дольше. В ансамбле четыре участника, играющих на разных инструментах. И солист с двумя бэк-вокалистами, поющими вторым и третьим голосами.

Так что, даже если упустить из виду барабанную партию, получалось, что для одной песни нужно начертать шесть партитур. Нотная бумага вскоре закончилась и я, словно варвар, начал использовать всё, что попадётся под руку. В дело пошли несколько чистых тетрадей, и даже два альбома для рисования.

В целом, на одну композицию, включая запись текста, уходило около получаса. Так что, вы сами можете подсчитать, что на двадцать шесть у меня ушло около тринадцати часов чистого времени. Ну, а если учитывать перерыв на сварганенный на скорую руку перекусон, а так же посещение туалета и кратковременный отдых, то в конце-концов вышло все пятнадцать.

Итого, взяв в руки карандаш, который, кстати, периодически приходилось подтачивать, в пять часов вечера, и работая как проклятый, я закончил только в восемь утра. И, забыв обо всём на свете, с чувством выполненного долга, завалился спать. Надеясь наверстать упущенное и проваляться в постели минуток шестьсот-семьсот.

Наивный… Не тут-то было! В процессе творческого угара я напрочь забыл, что живу не сам по себе. А являюсь частью некой, причём довлоно-таки хорошо организованной, и очень серьёзной, структуры. Которая не забывает про своих, пусть даже трижды