Живая вода времени (сборник) - Коллектив авторов

Натерпелись…

Через год тренировок пилоты авианосцев умели играючи, как циркачи, выполнять взлеты-посадки, даже ночью экипажи были готовы к ответственным боевым операциям. Вдруг нежданно свалился приказ – эскадрилью разогнать. Каким-то высоким чинам затея с авианосцами показалась дурью, пустой тратой государственных средств. Военная служба – судьбина разбросала Ложкина и Тучина по белу свету: одного на юг, другого на восток. За три года до войны они потеряли друг друга из виду…

…Тяжелый бомбардировщик с грохотом ползет в кромешной тьме возле самых звезд – на максимальной высоте, какая доступна бомбовозу с двумя истребителями, прижавшимися к крыльям. Капитан Иван Ложкин уже три часа дремлет в открытой кабине биплана, периодически грея нос в кулаке. На пилоте меховой комбинезон, унты-сапоги, ушанка. По другую сторону фюзеляжа бомбардировщика прижух в кабине истребителя напарник Ложкина, капитан Павел Тучин. Офицеры встретились две недели назад. Ложкина сняли с боевого вылета и под секретом доставили в штаб воздушной армии. Смотрит Ложкин и глазам не верит: сидит в красном уголке живой и невредимый Тучин и листает от скуки замусоленные газеты! Вот была радость! Офицерам заявили в штабе, что надо вспомнить былое, и что они вновь становятся участниками «верховой езды». Но чтоб ни-ни! Никаких разговоров.

Возле «ишачка» Ложкин растрогался. На И-15 он начинал служить, воевал в Испании. Отличная боевая машина для тех лет. Время было победное, со звоном рекордов, блеском славы. Летали – сколько желали. Курсанты быстро становились мастерами. Но после гибели Тухачевского в ВВС хлынули люди, равнодушные к воздухоплаванию, истинные враги Отечества. Они, они сгубили боевую авиацию. Мало сказать, что чиновники свели до нуля летную подготовку, так они еще поставили под негласный запрет выполнение фигур высшего пилотажа: боялись, что будут ЧП. А без ЧП – все тихо, спокойно! Самыми лучшими летные показатели считались у тех авиачастей, где не наблюдалось и намеков на происшествия. Но, как правило, там и не летали.

Тучин смотрел на своего «ишака» с неприязнью, даже отвращением. На этом истребителе он был сбит в начале войны. Никакой самолет. Телега. А был массовым в сорок первом. Налет часов у немцев и у нас был разителен: наши почти не летали. Лишь немногие «старики», такие как он и Ложкин, выходили из боев невредимыми – сказывался опыт, мастерство.

Наконец начались тренировки. Высший пилотаж, воздушные посадки на крылья бомбардировщика, старты с крыла, учебные воздушные бои, бомбометание. Через две недели изнурительной подготовки начальство приказало «кончать игру».

Летчиков доставили к командующему – живой бритоголовой легенде воздушного флота. Командарм изложил суть дела и поставил задачу. На большой высоте их доставят в Румынию, там они бесшумно спланируют к нефтяному району Плоешти, приблизятся к нефтепроводам через Дунай и уничтожат их к чертовой бабушке. Под конец монолога генерал сказал так:

– Тощий «ишак», конечно, не газель, но… Никакой другой истребитель тут не годится, требуется ведь длительное планирование с максимальной бомбовой загрузкой. С вашими навыками можно сотворить чудо. Слышите? Операция на контроле у Ставки.

Командующий поскреб лысину, вздохнул и неожиданно тепло добавил:

– Вот что, ребятки, я вам скажу. Одно из двух – или прорветесь, или сгорите. Надо, парни, прорваться.

«Уж над Румынией, – взглянув на светящийся циферблат, подумал Ложкин. – Скоро Плоешти. Подкрасться бы ловчее, а там… Порушим систему. За месяц не очухается фриц. Без нефти он, как без кислорода».

«Скорее бы, – посмотрев на часы, подумал Тучин и усмехнулся. – Отбабахать километровый мост с пятью трубопроводами – это тебе не пять пива выхлебать. Стратегически все верно: в канун масштабного фронтового наступления лишить врага нефти. Главное – подкрасться, не обнаружить себя раньше времени».

Звучит команда запускать движки. Тучин облегченно вздыхает, трогает тумблеры, кнопки, сектор газа. Неслышно в рокоте бомбардировщика чихает и просыпается мотор – задрожал фюзеляж, замерцали сигнальные лампочки. Отвалив от бомбардировщика, «ястребки» делают несколько поворотов и глиссад и, найдя невидимую, нужную им траекторию, начинают пологий спуск с огромной воздушной горы.

…В тяжелом и мутном осеннем рассвете еле проглядывалась цель. Ложкин вышел на нее, к своей радости, просто снайперски. Его самолет стремительной тенью скользнул над зенитными батареями, пошел над мостом и вывалил бомбы. Следом за ним – Тучин. На середине реки оба истребителя расшвыряла страшная взрывная волна: казалось, вспучился, вздыбился в огне и в дыму весь Дунай!

…Бомбардировщик барражировал еще около часа, поджидая самолеты. Потом прощально качнул крылом и ушел в тыл – за Кубань…

…Тучин сгорел, а Ложкин чудом спасся. Его схватили румынские крестьяне и продали местной полиции, а полиция – немцам. До конца войны Ложкин пребывал в фашистском лагере смертников. После Великой Победы американцы передали Ивана советской стороне. Десять лет он отбывал заключение в приполярных лагерях, раскинутых вдоль рождавшейся в конвульсиях и муках железной дороги Салехард – Игарка. Это было чуть южнее уренгойских и ямбургских ягельных мест. Потом «железка» и лагерные бараки заросли травой и деревьями. Лишь опрокинутые на бок паровозы, словно мертвые кровожадные ящеры, еще долго служили напоминаньем о мрачных временах.

…В 1965 году Ложкина наградили. Медалью!

Георгий Босняцкий

Царица

Спасибо за еще один привет,

Царице красок – матери-природе.

С благодарением рождается сонет

Чудесной осени, как украшенье года.

Царица красок – мать-природа

Дает надежду на приход весны.

Прорвемся через зимние невзгоды —

И будут сниться нам грибные сны.

С благодарением рождается сонет —

Плодам земли и многоцветью леса,

За льющийся с небес волшебный свет,

За проливных дождей туманную завесу.

Чудесной осени, как украшенью года,

С благодарением рождается сонет.

Царице красок – матери-природе

Спасибо за еще один привет.

Мойра

Слабеет человек, когда нет цели.

А, может, цель была в разбросе сил?

Работали, дурили, пили, пели —

Оглянешься назад: нет, не напрасно жил.

И в круговерти многое сбывалось,

Я мир не по картинкам познавал.

И штиль, и штормы в памяти остались,

Себя любовью и добром я создавал.

Я замерзал у топок паровозных,

Бросало в жар на нарах ледяных,

Учился выживать без жалоб слезных,

Держать удар предательства – в под дых.

Не скрою, поиграл я с риском,

Дабы познать, как страх преодолеть.

Я был и месяцем, и лунным диском,

Чтоб Землю-матушку ночную ободрить.

Я солнечным лучом набаловался вволю,

На всех широтах принял дар небес,

И радость бытия открыла все пароли,

Чтоб бурной страстью услаждался бес…

Во многих я могу покаяться грехах,

Но грех уныния не брал на душу.

С молитвой православной на губах,

Я Божий Промысел извечный не нарушу.

Тебе

Однажды… Когда это будет?

Мы в Завтра наше вернемся.

И музыка наша будет,

С которой не расстаемся.

Сегодня – наш мост мятежный,

Вчера и Завтра стыкует.

Дороги к мосту заснежены,

В пролетах ветры бушуют.

Но вера пробьет дороги,

Надежда снега растопит,

Любовь приведет к порогу —

Сердце к нему торопит.

Я знаю, что Завтра будет.

В нем наше Вчера узнаю.

И наша Музыка будет,

С которой я дни встречаю.

Закат

У каждого свои коллекции,

А я закаты и восходы пестую.

И небу не нужны протекции —

Я по планете просто голым шествую.

Вчера восход я встретил на Оби,

В нем запах кедра и призыв оленя.

Сегодня солнце на Манеже застолбил

И провожаю в тучу, сожалея.

И день сегодняшний не повторится вновь,

Уже другой восход врачует небо…

А мне еще закат волнует кровь,

Как в детстве волновал кусочек хлеба.

Краски

Как отличают люди красоту?

Не все, что окружает нас красиво.

Глаза иных буравят пустоту,

Глаза любимых – радости приливы.

Закатов и восходов алый цвет,

Как отблеск кровоточащих столетий,

Как угрожающий прибытием комет,

Огней церквей горящих и мечетей.

А неба синего – надежды цвет

Поддержит даже сквозь решетку,

Когда годами давит желтый свет,

И ком горячий шевелится в глотке.

Зеленый – вот заветный цвет,

Жива планета этим цветом.

Ему мы отдаем приоритет —

Зимой, весною, осенью и летом.

Иван Цуприков

«Прощай, лейтенант…»

Дым светло-серыми красками закрывает рубиновые листья рябины и отяжелевшие от седого мха темно-зеленые ветви исполина ели. Даже черный рюкзак с упертым в него карабином окрашивается в молочно-серые тона.