Подарок коллекционера - М. Джеймс

ни одну из них своей похоти, пока Ана не набросилась на меня. Я пытался не поддаваться никому, но ни один из способов не удерживал никого из них. Прикасался я к ним или нет, брал их в свою постель или нет, все они уходили.

Кажется, это не имеет значения. Но Ноэль осталась. Почему?

Я не могу заставить себя остановить ее. Ее рука снова скользит вниз, ненадолго отрываясь от моего члена, чтобы обхватить мои яйца, и я снова беспомощно стону. Ее пальцы слегка поглаживают меня, снова скользят вверх, чтобы обхватить мой член, поглаживая теперь более уверенно, и я чувствую, как пульсирую в ее кулаке, так близко.

Я не хочу кончать. Я не хочу, чтобы это заканчивалось.

— Так хорошо? — Ноэль смотрит на меня, ее глаза широко раскрыты и полны беспокойства. — Я никогда… так что я не знаю…

— Это невероятно, — выдавливаю я. — Я не могу описать… о боже. Это так хорошо, черт возьми.

Я стону, мои бедра вздрагивают под ее прикосновениями, и она нежно кладет левую руку на мою тазовую кость, смещаясь. Ее прикосновения кажутся почти нежными, успокаивающими и в то же время доставляют мне самое сильное сексуальное удовольствие, которое я когда-либо испытывал в своей жизни. Ее рука вокруг моего члена сжимается, как будто удерживая меня там, а затем, к моему шоку, она наклоняется и высовывает язык, скользя им по головке моего члена.

Все мое тело дергается, содрогаясь.

— О боже, Ноэль! — Я вскрикиваю, мои руки невольно сгибаются, и боли, пронзающей мои руки, почти достаточно, чтобы перекрыть удовольствие, но не совсем. Ее язык снова скользит по мне, теплый и влажный, и мои бедра беспомощно дергаются вверх, еще сильнее прижимая мой член к ее языку. — Блядь, блядь, дерьмо — я ругаюсь по-английски и по-французски одновременно, слова срываются с моих губ, и она поднимает на меня взгляд. Одного взгляда ее широко раскрытых глаз, отрывающихся от моего члена, достаточно, чтобы поток предварительной спермы потек с моего кончика, и когда она слизывает ее, я чувствую, как мои яйца предупреждающе сжимаются.

— Я просто хотела узнать, какой ты на вкус, — шепчет она, ее губы и язык все еще касаются меня. — Мне это нравится…

— О… Я чувствую, как первая волна проходит по мне, дрожь удовольствия пробирает меня до костей. — Черт возьми, Ноэль, я собираюсь… я не могу остановить это, я…

Ее глаза расширяются, когда она понимает, и я ожидаю, что она отстранится, даже перестанет прикасаться ко мне вообще. Но пока я смотрю на нее сверху вниз, содрогаясь от самого сильного удовольствия, которое я испытывал за последние месяцы, а по ощущениям, гораздо дольше, чем даже это, она берет в рот первые несколько дюймов моего члена, ее губы сжимаются вокруг меня, и она начинает сосать.

Она сосет и гладит одновременно, сбиваясь с ритма, так неловко, как и следовало ожидать от любого первого раза, но я едва замечаю. После нескольких месяцев отсутствия прикосновений к женщине, месяцев мучений себя отказом в освобождении, тепла ее рта и посасывания ее губ, давления ее руки, кажется, что все это может убить меня от интенсивности удовольствия. Я дергаюсь и содрогаюсь под ее прикосновениями, не в силах ни за что ухватиться, звуки, исходящие от меня, что-то глубокое и первобытное, когда я начинаю кончать, сильнее, чем когда-либо на моей памяти за последнее время.

И она не останавливается.

Она продолжает сосать, лизать, поглаживать, пока моя сперма струится по ее языку, в ее рот, и я чувствую, как она глотает. Я чувствую, что могу упасть в обморок от чистого удовольствия, когда мои бедра дергаются вверх, толкаясь в ее рот, оргазм захватывает меня настолько полностью, что я ощущаю его своими зубами, костями, самой душой. Я продолжаю кончать, наполняя ее рот снова и снова, и она глотает все до последней капли. А затем, когда Ноэль отрывает свой рот от моего члена, она обводит его языком, слизывая все до последней частички, очищая меня от моего оргазма.

Она откидывается на пятки, отпуская мой член, поглаживая мои бедра, ее пальцы пробегают по моей коже. Я вижу румянец на ее щеках, ее учащенное дыхание, и крошечный намек на мою сперму на ее нижней губе, белую жемчужинку в уголке. Стыд захлестывает меня, горячий и густой, и слезы наполняют мои глаза. Я не заслуживаю этого. Я не заслуживаю жизни. Я не заслуживаю удовольствия.

Почему она не дала мне умереть?

— Иди. — Слово выходит хрипло. Я хочу свернуться калачиком, но не могу даже пошевелиться. Оргазм отнял у меня последние силы, и я вообще не могу пошевелить руками. — Пожалуйста, просто оставь меня в покое…

Ноэль издает тихий вздох.

— Александр…

Звук моего имени на ее губах, умоляющий за меня, ранит меня до глубины души.

— Просто оставь меня в покое!

Она издает тихий звук, слезая с кровати. Я не смотрю, как она уходит, крепко зажмурив глаза, чтобы сдержать слезы, которые угрожают подступить. Я не хотел, чтобы она уходила. Я хотел, чтобы она осталась, легла рядом со мной. Я хотел больше ее нежности, ее сладости, удовольствия даже от того, что она рядом со мной по своей собственной воле. Но Анастасия тоже была такой поначалу. До того, как она ушла от меня.

Я не могу снова кого-то потерять.

Будет лучше, если она меня возненавидит.

18

НОЭЛЬ

Я почти в слезах, когда в спешке покидаю комнату, мои руки трясутся. Я все еще чувствую его вкус у себя на языке, и он кричит на меня, чтобы я уходила? Меня захлестывает волна гнева, и я с трудом сглатываю. Я пробую его на вкус снова и снова, и это вызывает во мне поток эмоций, которые я едва понимаю.

Зачем я это сделала? Когда я проснулась этим утром, после двух дней, когда он снова горел и корчился в лихорадке, двух дней, когда я была уверена, что он умрет, температура спала. Кровать снова была мокрой от пота, и я встала, чтобы принести ему свежего супа, воды и постельного белья… остатки супа. Я мысленно готовила себя к тому, что мне придется обшарить дом в поисках завалявшихся денег, на которые я могла бы купить еще еды, отправиться в незнакомый город, в котором я никогда раньше не была, и попытаться сориентироваться. А потом я бы вернулась к этому.

Я не ожидала, что он проснется, не говоря уже о возбуждении. Но мне стало так жаль его, когда я поняла, насколько он беспомощен, что даже не может прикоснуться к себе. Я помнила те ночи, видела, как он прикасался и