Желтый саквояж - Николай Дмитриев

Не ответив, Вепшик встряхнул вожжами, упряжка пошла рысью, и за бестаркой потянулся длинный хвост пыли…

Часть вторая

Выбор

Дымная туча висела над опустевшим городом. Было ясно, что улица Легионов и дома вдоль Киевского шоссе продолжают гореть, а на другой стороне пойменного луга ещё продолжался бой. Там вразнобой стреляли пушки, и их снаряды то и дело рвались на улицах, разрушая уцелевшие после жесточайшей бомбёжки полуобгоревшие здания.

В одном из таких чудом уцелевших домов, от страха забившись под подоконник, прятался милиционер Зяма Кац. Вид у него был плачевный. Правый рукав гимнастёрки разорван до локтя, а всё остальное обмундирование из тёмно-синего превратилось в грязно-белёсое из-за осевшей на него известковой пыли, столбом стоявшей в помещении.

Как он очутился здесь, Зяма не помнил и вообще после неудачной попытки вырваться из оказавшегося под обстрелом района бедняга милиционер был не в себе. Единственно, что он уяснил точно, было понимание безысходности положения, потому как, если бы ему и вышло проскочить зону обстрела, миновать заслоны немецких войск, окруживших город, никакой возможности нет.

Стрельба за рекой внезапно оборвалась, разрывы снарядов, падавших вокруг, прекратились, и Зяма, ещё не веря в то, что остался жив, выглянул в окно. Улица была пустынной, над свежими воронками, разворотившими мостовую, курился дымок, а полуразрушенные дома из-за разбитых оград как будто таращились на весь этот разгром выбитыми окнами.

Постепенно к Зяме вернулась способность соображать, и он решил, что пока тихо, надо унести подальше ноги. Милиционер выпрямился и вдруг понял, что появляться на улицах в таком виде нельзя. Зяма растерянно огляделся и, заметив за спиной открытую дверь, вышел в другую комнату.

Похоже, хозяева покидали дом в страшной спешке. На полу валялись разбросанные в беспорядке вещи, стул, опрокинутый взрывной волной, лежал ножками вверх, а у стены косо стоял большой шифоньер с полуоткрытой дверцей.

Ещё не веря в такую удачу, Зяма подошёл ближе, открыл шкаф и сразу увидел там комком сваленную в углу ношеную одежду. Дрожащими руками перебирая брошенное тряпьё, Зяма отыскал застиранную рубашку, почти приличные брюки и залоснившийся от долгой носки пиджак.

Торопливо стянув с себя форму, Зяма переоделся и тут же столкнулся с проблемой. Найденная одежда была явно велика, и если пиджак просто висел на Зяминых плечах, то штаны натуральным образом спадали. К тому же гражданской обуви не было, и Зяма недолго думая выпустил штанины поверх голенищ, замаскировав таким образом сапоги.

Потом, немного подумав, Зяма расстегнул снятую амуницию, а когда широкий ремень не пролез в петли брюк, затянул его прямо поверх штанов. Экипировавшись таким образом, Зяма решительно шагнул к двери и вдруг, нечаянно зацепив ногой оставшиеся валяться на полу ремни, потянул за собой брошенный им револьвер.

Немного поколебавшись, Зяма поднял оружие, достал из кобуры наган и сунул его за ремень, прикрыв насколько возможно полами пиджака. Теперь можно было идти, и Зяма, на ходу приноравливаясь к своему новому облику, заторопился наружу.

Топая тяжёлыми сапогами по мостовой, он помчался прочь из разбомблённого центра, где почти не осталось целых зданий. По мере удаления от главной улицы следы бомбёжки становились менее заметны, и Зяма наконец-то перешёл с бега на шаг.

Здесь вдоль дороги тянулись неповреждённые ограды, из-за которых уже кое-где выглядывали осмелевшие обыватели. Дома тоже казались целыми, и даже стёкла в окнах не были выбиты. Убедившись, что этот район вроде бы не интересовал немецких лётчиков, Зяма с мостовой перешёл на тротуар и заторопился к себе, в предместье Лидавк, где он перед самой войной снял обывательскую квартиру.

На ходу его мысли вернулись к неудачной попытке покинуть город. С утра ему казалось, что путь к отступлению свободен, и Зяма теперь на все корки клял свои колебания на предмет уходить ли немедленно или немного подождать. Кто ж знал, что немцы обойдут город и перехватят магистраль, по которой уходили остатки войск?

Впрочем, теперь жалеть об этом было поздно, и следовало подумать, как быть дальше. Решение напрашивалось самое простое: вернуться к себе домой, а там, прикинув как и что, или попробовать всё-таки выбраться из города, или же, затаившись где-нибудь, выждать время.

Под эти невесёлые размышления Зяма миновал предместье и, подойдя к мосту через небольшую речушку, отделявшую слободу Лидавк от собственно города, вздрогнул от неожиданности. На другой стороне, преграждая ему путь, стояло человек пять ражих парней.

У каждого за спиной был чем-то набитый мешок, и Зяма понял, что это не иначе как мародёры, которые, не убоявшись бомбёжки, ходили грабить брошенные дома. Посчитав, что своим оборванным видом он для парней не представляет интереса, Зяма вступил на мост, но его тут же остановили окриком:

— Эй ты, жидок, а ну погодь!

Один из парней, видимо, главный, скинул с плеча мешок и, сделав шаг вперёд, с неприкрытой угрозой процедил:

— И куда это ты, сучий сын, топаешь?

— Домой… — испуганно озираясь, машинально протянул Зяма и, сбившись с шага, остановился.

— Ах, домой… — насмешливо передразнил его парень и повернулся к своим приятелям. — А что, хлопцы, не показать ли жиду, где его дом?

— Это можно… Покажем, — загоготали те и дружно двинулись вперёд с явным намерением скинуть Зяму с моста.

Ясно обозначившаяся опасность придала Зяме силы, и тот, на секунду вспомнив, что он всё ещё милиционер, выхватил спрятанный под полой наган.

— А ну назад!

Видимо, недавно пережитая опасность сказалась, нервы Зямы не выдержали, и он сам того не ожидая, нажал спуск. Гром выстрела и неожиданный отпор ошарашил мародёров, а их старший, зажимая рукой окровавленное ухо (похоже, выпущенная наобум пуля всё-таки зацепила его), первым бросился наутёк с воплем:

— Тикаймо, хлопцы, то комуняка!

Его приятели, не заставив себя упрашивать, так и сыпанули в разные стороны, а Зяма, как-то внезапно успокоившись, спрятал наган и зашагал дальше…

Через разбитый центр сплошным потоком шли воинские колонны немцев. Сапёры вермахта довольно быстро расчистили проезжую часть, и теперь мощные «бюсинги», «мерседесы» и трёхтонные «оппель-блицы» ехали один за другим, обдавая всё вокруг сизыми облачками газойля.

Это были уже не передовые войска, а тыловые подразделения, везшие к фронту боеприпасы, горючее и ещё много всего того, что требовалось там, на линии фронта. И странным образом, как раз эти бесконечные снабженческие колонны создавали впечатление непреодолимой мощи.