Желтый саквояж - Николай Дмитриев

— А дальше что было? — теперь Змий уже без улыбки смотрел на Остапа.

— Дальше вынесли меня на хутор и по цепочке сюда.

— Сюда?.. А почему ты один? Где связник? — насторожился Змий.

— Мы сначала на русские танки нарвались, а потом под бомбёжку попали, я под кустом до тямы[165] пришёл…

— И что, пешедралом сюда? — удивился Смерека.

— Нет, дальше меня пан майор подобрал… — Остап замолк, вспоминая, как всё было, и покачал головой. — Откуда он только взялся…

— Какой майор? — Змий и Смерека переглянулись.

— Тот самый, — подтвердил Остап.

— Везёт тебе, друже Левко, — ухмыльнулся Змий. — А с какого такого дива он о тебе заботиться начал?

— А он, друже Змий, — Остап перестал жевать и, в свою очередь, в упор посмотрел на Змия. — С вами хочет встретиться.

— С нами? — искренне удивился Змий и уточнил: — А что, этот пан майор сейчас здесь, в городе?

— Не знаю, — покачал головой Остап. — Мы сначала в Подгайчики ездили, а уже потом сюда.

— А в Подгайчики-то вас чего понесло? — спросил Смерека и недоумённо посмотрел на Остапа.

— Тут, значит, такое дело… — Остап немного помялся. — Брат мой Дмитро из тюрьмы, как её разбомбили, втик и с того переляку сознался, что той жёлтый чемайдан, который тогда искали, таки у него. Дмитро его в клуне сховав и не казав никому, даже мени.

— Вот так номер… — от удивления Змий даже присвистнул. — А ты сам видел, что в том чемодане?

— Видел, — Остап кивнул. — Гроши. Богато…

— Так… Гроши, значит…

Змий задумался и довольно долго молчал, а потом принялся рассуждать вслух:

— Выходит, пан майор всё ещё здесь. Больше того, жёлтый саквояж, который нас просили найти, тоже у них… А если там не только гроши, а? Опять же майор хочет встретиться… Ладно, встретимся. Только этот саквояж он отдаст нам… — и, как бы подтверждая окончательность решения, Змий стукнул по столу кулаком…

Соломинка ткнулась в нос Зяме, он чихнул, открыл глаза и недоумённо уставился на неизвестно откуда взявшуюся деревянную стену сарая. Потом повернул голову, увидел наваленную рядом груду соломы, из-за которой доносился храп одного из спутников, и в его памяти всплыло всё, произошедшее накануне.

Случилось так, что во время очередной жесточайшей дневной бомбёжки он оказался на восточной окраине города. Войск на идущем по центру стратегическом шоссе почему-то не было, но немцы всё равно бомбили город, отчего один за другим загорались домишки предместья, и с пойменного луга, где спасались горожане, сначала поодиночке, а потом толпой побежали люди.

Кто-то из них, заметив испуганно жмущегося под стеной милиционера, крикнул:

— Чего торчишь тут?.. Германцы входят в город!

По зрелом размышлении под такую бомбёжку никакие бы немцы не полезли, но перепуганная толпа подхватила Зяму, и он, сам того не заметив, оказался на опушке ближнего леса. Здесь Зяма попробовал сообразить, что к чему, но по шоссе уже густо шли беженцы, волоча на себе немудрящий скарб, и это решило дело.

Вдобавок в общем потоке Зяма увидал пару знакомых, которые с самым решительным видом шли, целеустремлённо глядя вперёд. О них Зяма знал мало. Однако ему было известно, что в прошлом оба — члены КПЗУ, и один из них занимался сбором контингента[166], а второй служил на какой-то должности в городской управе.

Зяма бросился к ним, надеясь узнать, что же произошло, но те ничего толком сказать не могли. Сборщик налогов упрямо твердил, что надо скорее уходить, потому как все уходят, а управленец вдобавок сообщил Зяме, будто в милицейскую управу попала бомба, и там всё разрушено.

Последнее сообщение убедило Зяму, что так будет правильно, и он присоединился к кэпэзушникам. За оставшееся светлое время они прошагали километров пятнадцать, а когда начало смеркаться, свернули с опустевшего шоссе и устроились на ночлег в каком-то счастливо подвернувшемся сенном сарае.

Вспомнив всё это, Зяма вылез из своего логова, отряхнулся и решил разбудить спутников. К его удивлению, сборщика налогов на месте не было. Пока они вдвоём с управленцем прикидывали, куда тот мог деться, сборщик сам объявился и, заглянув в открытые ворота сарая, показал бутылку молока:

— Во, достал в селе на завтрак!

Бутылка была встречена должным образом, и, отхлебнув в свою очередь парного ещё тёплого молока, Зяма спросил:

— А что в селе говорят?

— Разное… — сборщик вытер тыльной стороной ладони молочные усы. — Правда, сельские хлопцы, те, что сидели заполночь, уверяют, над лесом парашютистов видели…

Услыхав такое, беглецы быстро покончили с завтраком и, выйдя назад к шоссе, буквально остолбенели. По брусчатке, где ещё вчера вечером не было ни души, в сторону города плотными колоннами шли войска. Пехота придерживалась левой стороны, а по правой, обгоняя солдат, один за другим, натужно гудя моторами, ехали грузовики.

Какое-то время все трое созерцали впечатляющую картину, а потом дружно решили возвращаться. Зяма, кое-как отряхнув помятую форму, заспешил к шоссе, надеясь сесть на попутную машину, а его спутники, наоборот, свернули сначала на полевую дорогу, а потом пошли лесом, где было не в пример прохладнее.

Впрочем, в смысле транспорта вскоре повезло и им. Не прошли они и километра, как сзади послышался слитный конский топот, и их догнали сразу две сытых упряжки. На бестарках поверх наваленных туда каких-то мешков сидело человек восемь селян, а возница первой, едва завидев поспешно отошедших к обочине двух мужчин, придержал коней и обратился к попутчикам:

— А вы, часом не из города?

— Из города, — подтвердили оба.

— И нам в город, — дружелюбно улыбнулся возчик и пояснил: — Вот только мы улиц не знаем и опять же войско идёт…

— А мы чем поможем? — сборщик и управленец недоумённо переглянулись.

— Так покажете, как проехать, — пояснил возчик, — а мы вас опять же завезём в город, а то пешком намаетесь…

— А вам куда надо? — деловито спросил сборщик.

— На Черчице, — пояснил возница и, видя, что попутчики согласны, подвинулся, давая им место.

В кабинете начальника райотдела НКВД был полный раскардаш. Сдвинутый на самый край стола массивный письменный прибор чуть ли не падал со стола, а из стоявшей рядом ученической чернильницы-непроливайки торчала школьная ручка.

Вокруг в беспорядке валялись бумаги, а сам начальник то лихорадочно брался просматривать разбросанные по столу листки, а то вдруг плюхался в своё кожаное кресло и, тупо уставившись в одну точку, сидел неподвижно.