Темные тайны - Джинни Майерс Сэйн

его голосе разрывает мое сердце. Меня больно ранит то, что все мы имеем пустоту, которую больше не заполнить. И я не единственный такой человек.

– А затем мы прятались неподалеку, но мой отец так и не пришел за нами. И тогда мама поняла, что он тоже мертв. И с тех пор нас было только двое.

– Почему ты не рассказывал мне раньше?

Зейл пожимает плечами.

– Чувство вины, наверное. – Он откидывает с лица длинные светлые волосы и смотрит на меня. Глубоко в его глазах затаилась боль. И это почти как смотреть в зеркало.

– Я всю жизнь живу с виной оттого, что именно меня мать схватила в ту ночь. – Зейл запинается от волнения, и я протягиваю руку и касаюсь его лица, глажу мягкие волосы. До чего бы я ни дотрагивалась, всегда ощущаю маленькие молнии, от которых захватывает дух. – Поэтому я никогда никому не рассказывал о Аароне. Даже Элоре. Но во многом я вернулся сюда из-за него. Я подумал, что, если сумею найти своего отца и брата, у меня появится ощущение, что я их спас. Словно упокою их с миром. И маму тоже.

Нас было двенадцать. Я пытаюсь решить уравнение наших жизней. Четверо из нас погибли. Умерли. Убиты. Одна треть от дюжины.

Несколько минут мы с Зейлом сидим молча, он водит пальцами вверх и вниз по моей руке, оставляя легкие электрические заряды повсюду, где касается моей кожи.

– Ты не думаешь, что они могут быть связаны? – спрашивает он. – Наши тайны?

– Ты хочешь сказать, что тот, кто убил Эмбер и Орли, убил также и Элору?

– Не исключено. А может, и нет. Но если все это как-то связано между собой? Эмбер и Орли. Мой отец, Элора. – Он фокусирует на мне взгляд своих глаз, и они притягивают меня, будто магнит. – Я часто размышляю об этом.

Это напоминает мне строку из «Бури».

Все прошлое – пролог.

– Мы должны вернуться назад, к началу, Грей.

Позднее Зейл провожает меня к дощатой дорожке, но я не успеваю ступить на деревянные ступеньки, как он останавливает меня в темноте.

– Я чуть не забыл, – говорит он, улыбается и достает что-то из кармана. – У меня есть кое-что для тебя. Я нашел это в грязи, там, на острове. – Зейл протягивает руку, чтобы коснуться моей щеки. – Я подумал, что она очень красивая. – Зейл улыбается, и мне кажется, что он покраснел. – Она напомнила мне тебя.

Я чувствую, что падаю, словно катаюсь на американских горках в парке развлечений, ощущаю тот же волнующий и захватывающий дух полет.

Зейл раскрывает ладонь, и мое сердце перестает биться. Я ошеломлена. Как зачарованная взираю я на маленький предмет в его руке.

Убеждаю себя, что этого не может быть. Я не вижу перед собой изящную серебряную заколку для волос в форме птички колибри.

– Она немного потускнела, – объясняет он. – Но я ее почистил. – В голове у меня полный сумбур, а Зейл отводит назад пряди моих волос и скрепляет их заколкой. – Тебе идет, изысканная вещь для красивой девушки. – Зейл наклоняется и прикасается губами к моей щеке. Легкий намек на поцелуй.

Потом он уходит, а я двигаюсь к дому, проскользнув в кухню, я внимательно рассматриваю фотографию с мамой. В спальне я роюсь в вещах, пока не нахожу сохранившуюся заколку, затем вынимаю из волос другую, которую Зейл нашел в грязи на острове Келлера.

Я держу их на ладонях. И они – близнецы. Я прячу обе в ящик с нижним бельем и стараюсь не думать о том, что это означает. Я вывожу на прогулку Сахарка, потом принимаю душ и стараюсь уснуть, но не могу.

Постоянно размышляю о том, что сказал Зейл, нужно вернуться к началу.

И что бы там ни творилось с погодой, полагаю, Ева права. Определенно, надвигается шторм, потому что, если мы станем копаться в запутанных тайнах тринадцатилетней давности, кто знает, что мы сможем там найти?

* * *

Я хочу, чтобы болото прикончило меня, я хочу, чтобы оно засасывало меня глубже и глубже, чтобы я не слышала звук его голоса, чтобы от меня не осталось ничего.

18

Когда я просыпаюсь на следующее утро, Лапочка слушает радио, одновременно разгадывая кроссворд. Она указывает мне на несколько маффинов, которые принесла Бернадетта. Шторм, сейчас находящийся в двухстах тридцати милях от Майами, усилился. И синоптик сообщает, что этот шторм получил имя.

Тропический шторм Элизабет.

Я вижу, как Лапочка отрывается от своего кроссворда, чтобы послушать. Но, похоже, она не слишком обеспокоена. Пока. Ненастье еще очень далеко от нас. Кроме того, местным не привыкать к ураганам, даже к мощным. Тут нередко возникает какой-нибудь чудовищный ураган, и штормовая волна выселяет людей из жилищ. Порой дощатый настил разрывается на части, и дома смывает в реку. Потом их отстраивают заново, возвращаются туристы. Как ни в чем не бывало.

Мне было два года, когда ураган Катрина превратил эту местность в часть Мексиканского залива. Это был последний по-настоящему страшный ураган. Я ничего о нем не помню, но знаю, что мы почти год прожили в Шривпорте, у сестры Лапочки, выжидая, пока все высохнет, а местные жители вытаскивали рыбацкие лодки из-под поломанных деревьев, и Ла-Кашетт возвращался к жизни после потрясения.

Сегодня в магазине спокойный день, поэтому ничто не отвлекает меня от мыслей о Зейле, от воспоминания, когда он подарил мне потерянную заколку моей матери. И от его слов, сказанных перед этим, что все наши тайны связаны.

После обеда я ускользаю, мне хочется еще до темноты попасть на протоку Лайл, чтобы расспросить Зейла об этой заколке. Где именно он ее нашел.

Но на крыльце меня поджидает Ева, на лице ее тревога.

– Ты собираешься уехать, верно? – спрашивает она. – Из-за шторма?

– Не знаю, – отвечаю я. – Возможно, придется, если дела пойдут плохо.

Я вижу, что у нее дрожит подбородок.

– Ты собираешься забрать Харта с собой?

– Что? Нет. – Я сажусь рядом с ней на перила. – Разумеется, нет. С какой стати мне забирать Харта?

Ева рассматривает свои ногти с облупившимся лаком и вздыхает.

– Он в тебя влюблен, – шепчет она. – Разве нет?

Ее руки тянутся к волосам, и она наматывает длинную платиновую прядь на пальцы. Ева всегда казалась намного моложе своих лет, но этим летом она словно вернулась в детство. Всякий раз, когда я ее вижу, Ева напоминает потерянную маленькую девочку.

– Нет, – качаю я головой. – Мы говорили с тобой уже об этом, он не влюблен. Харт почти