Изольда Великолепная - Карина Демина

– Ласточка моя, – дядя взял ее за руку, сверяя пульс с собственным, – мурана – очень… своеобразное существо. Ее пыльца не в каждом прорастет.

– Я избранная, – как-то мрачно сказала Изольда. – Поздравляю. Всегда мечтала.

– Скажем так, она ищет тех, кто предрасположен… способен выдержать изменение. И эта способность во многом наследуема. Считается, что пыльца уже есть в крови ребенка, но спит. Лет в шесть-семь просыпается. Не у всех. Меня вот обошло. А моего брата угораздило. Или вот его. – Дядя указал на Кайя. – Ты у него спроси, он пережил это и тебя поймет.

Сначала жутко чешутся руки, Кайя, помнится, расцарапал их до крови. Болит голова, точно ее в тисках зажали. А кожа вспыхивает. Зуд невыносим, и любое прикосновение мучительно.

– А я не знаю, что будет с тобой, дитя, – закончил дядя, выпуская руку.

– Ну, определенно ничего хорошего.

Она еще пыталась улыбаться, маленькая смелая женщина, которую Кайя должен защищать и беречь, но ни с тем, ни с другим не справился. Он вообще ничем не способен ей помочь. Единственное средство, которое доступно, нельзя назвать лекарством, скорее уж шансом на отдых. Вода. Вино. Две… три капли шиасской смолы. Прошедшие годы ничуть не уменьшили вонь, напротив, запах стал крепче, ядреней.

– Я это пить не стану, – предупредила Изольда, зажимая нос.

– Все лекарства имеют мерзкий вкус, ласточка моя. А тебе надо поспать. Сон дает силы.

Края пореза склеились. И Изольда со вздохом подставила другую руку.

– Позволь мне. – Дядя взялся за нож, и Кайя был ему благодарен за услугу. – Не надо смотреть на нож. На меня вот гляди. Или на него.

Изольда последовала совету. Взгляд у нее растерянный и все равно упрямый. Она отступать не собирается.

– А у меня тоже будут… – свободной рукой она коснулась лица, – рисуночки? Нет, вы не подумайте, они милые и все такое. Вам весьма к лицу. Своеобразненький такой мэйк-ап. Но я бы предпочла естественный цвет кожи. Привыкла вот как-то.

– Они проявляются не сразу. Год… два… иногда пять. – Кайя вытер клинок и вернул нож в шкатулку. Закрыв, набрал код стерилизации. Завтра придется все повторить.

И послезавтра.

– Но проявляются? Кажется, я паранджу изобрету… вам нравится паранджа? Ах да, вы не знаете, что она такое, и, наверное, к счастью. Но все-таки лиловое лицо – это как-то неженственно.

Похоже, этот вопрос заботил Изольду куда сильнее, чем собственное состояние. С другой стороны, мысли во время лихорадки странные.

– Вы будете очаровательны с лицом любого цвета.

Изольда откинулась на спинку кресла. Дышала она часто, но дыхание не было хриплым, и это – хороший признак. Если легкие и сердце выдержат, то обойдется.

Должно обойтись.

– Вы льстец.

– Стараюсь.

Дядя не мешал. Он умел становиться незаметным, и Кайя очень ценил это умение. Забрав миску с кровью, красной, но еще недостаточно чистой, Кайя поднес к губам Изольды кубок.

– Выпей, – попросил он. – Пожалуйста. Это не настолько противно, каким кажется.

Это было ложью, но сейчас Кайя готов был врать. Изольда сделала глоток и поспешно зажала рот ладонью. О да, вкус был непередаваемый, одновременно и кислый, и горький, и сладковато-тухлый, вызывающий тошноту.

– Носом не дыши. Вот так, умница.

Дядя знаком показал, что подождет внизу. Там у него дела неоконченные и даже не начатые.

– И еще глоток.

Изольда отчаянно замотала головой.

– Иза, это надо выпить. До дна.

– А давай я просто умру? Без мучений? – сказала она, не отнимая руки от губ.

– Тебе нельзя умирать. Мы же только познакомились. И свадьба впереди. Хорош я буду на свадьбе без невесты.

Ее щека была прохладной, даже чересчур. А сердце билось почти нормально, но это затишье продлится недолго. Изольде следует отдохнуть.

– Другую найдешь.

Она упрямо сжала губы.

– Я не хочу другую. И если ты не будешь пить сама, мне придется применить силу.

Сама мысль об этом внушала отвращение.

– Кайя, других пугай. Я тебя не боюсь! – Изольда обняла чашу леденеющими пальцами. Пила она крупными глотками, почти захлебываясь, содрогаясь от отвращения. Но пила. А допив, отвернулась, уткнувшись носом в собственный рукав. – М-мерзость этот ваш волшебный эликсир.

– Еще какая, – согласился Кайя.

– Я… я на самом деле не хочу умирать.

– Я тоже не хочу, чтобы ты умерла.

Изольда не услышала. Она заснула сразу, и, если повезет, сон этот продлится пару часов. Кайя очень осторожно поднял ее – хрустальная кожа сохранит все отпечатки прикосновений – и перенес на кровать, слишком большую для такой маленькой женщины.

И рыжий кот занимает столько же места, сколько Изольда, свернувшаяся во сне калачиком. Ее рубашка мокра от пота и крови. Ткань рвется с тихим треском, который вряд ли разбудит ее, но Кайя все равно прислушивается к дыханию. На спине кожа пошла мелкими водянистыми пузырями, но лопнувших нет, и значит, впереди по крайней мере три неприятных дня. А на четвертый все решится.

– Присмотри за ней, – шепотом говорит Кайя коту, и тот щурится. Он сам знает, что ему делать. – Я скоро вернусь.

Дверь он запирает.

Служанка спала, вытягивая губы, причмокивая и вздыхая до того томно, что Кайя становилось неудобно, словно он подсмотрел этот чужой сон. Урфин сидел рядом с ней, прислушиваясь к дыханию. Выглядел и вправду запыхавшимся.

– Им сыграли колыбельную. – Урфин оттянул веко, демонстрируя синеватую пленку, которая покрывала глазное яблоко. – Играли внизу. Но пока я спустился, Мюрича увели. А пока поднялся, то… маг ушел.

Кайя сам слышал эхо, но решил, что Урфин провалил очередной эксперимент из тех, которые дурно сказывались на самочувствии замка. Кайя даже прикинул, во что ремонт обойдется.

– Люди не виноваты, – добавил Урфин, опуская завесу чужого века.

Никто не виноват, а Изольда едва не погибла. И, быть может, еще погибнет. Скорее всего, но эта мысль вызывала такое глухое бешенство, что Кайя предпочел задвинуть ее на край сознания, благо там уже имелось мыслей разных, опасных. Одной больше, одной меньше…

Лучше думать о деле. Тот, кто привел Мюрича, не идиот. Он знает про Урфина и сейчас залег на дно. В ближайшее время он будет вести себя тихо-тихо.

Торопиться некуда.

Разве что наверх, к Изольде.

Сначала дело.

Мюрич лежал, подтянув ноги к подбородку, вывернув руку, по виду сломанную, да и голова его завернулась так, что становилось понятно – мертв.

– Не следовало убивать.

Это не упрек, Кайя сам не был уверен, что сумел бы сдержаться. Скорее, замечание: допросить не выйдет. И Сержант кивком подтвердил, что замечание принято.

– Как он до нее вообще добрался?

Гнев следует контролировать. Упрек беспочвенен. Кайя сам определил границы, за которые охране переступать было запрещено.

– Он пришел не этой дорогой. – Сержант указал на дверь, которая повисла на одной петле. – Вашей светлости следовало бы упомянуть, что выходов в комнате больше одного.

Упрек был заслужен. Хотя и звучал несколько издевательски.

Закончив с обыском тела, дядя велел:

– Переверни-ка…

Кайя перевернул… ногой – руками к этому существу он прикасаться брезговал. В груди Мюрича, слева от сердца, торчал шип. Губы посинели, веки набрякли. Мертвец производил впечатление куда как отвратительное.

– Пахнет… – Склонившись над трупом, словно собираясь поцеловать его, Магнус замер. – Пахнет… знакомо так. Урфин, мальчик мой, подойди сюда.

Второй шип торчал из-под подбородка. Он почти скрылся в складках кожи и выглядел этакой черной родинкой, но Кайя точно помнил: у Мюрича не было родимых пятен на лице и шее.

– Волчья травка, – вынес заключение Урфин. – У него было где-то полчаса.

Которые кто-то подарил.

Спустился в подземелье. Сыграл колыбельную, и так, что Урфин полетел вниз. Разбудил Мюрича. И привел сюда по расчищенной свирелью дороге. Дал Мюричу нож, велев убить Изольду.

Зачем?

– Почему ты не спишь? – Дядя переключил внимание на Сержанта.

Все-таки эта его идея с охраной, прежде видевшаяся Кайя лишенной смысла, смысл имела. И фризиец – меньше всего хотелось видеть фризийца рядом с Изольдой – оказался полезен. Второй раз Кайя оказывается в долгу перед ним. Хотя это еще не значит, что Кайя должен испытывать к фризийцу симпатию. Держится он как-то свободно, и это раздражает.

Фризия жива. Помнит. Ждет.

Чего ждет? Уж не его ли? Подставить. И спасти, получив… что? Благодарность семьи? Доверие?

Благодарность есть и будет. Доверие – вряд ли.

– По той же причине, по которой и вы не спите, – ответил Сержант.

– Младшая ветвь, значит… пощадили. – Дядя вернулся к Мюричу.

– Была младшая. Стала единственная. И не ветвь, так, лист. Ваш брат был так добр, что пощадил.

В нем хватило силы, чтобы выдержать взгляд. Кайя разглядывал фризийца пристально, отмечая характерные для Биссотов черты. Узкая переносица. Резкая линия подбородка. Скулы высокие, плоские – сказывается след южной крови.