Изольда Великолепная - Карина Демина

– Реши для себя, стоит ли то, что ты имеешь и чего желаешь, нескольких неприятных часов.

Она говорит о казни, и она права. Мне придется быть. И делать вид, что все нормально.

Или все-таки заболеть?

– Иза, я знаю, о чем ты думаешь. Но запомни: прямого ослушания их светлость не потерпит. Не доводи его до края. Никогда и никого не доводи до края.

Ох, что-то возникли у меня сомнения по поводу той охоты, на которой супруг Ингрид расстался с жизнью. С другой стороны, в его-то возрасте приличные старики дома сидят, а не по охотам шастают.

Приличные старики не женятся на двенадцатилетних девочках.

А отцы не расплачиваются дочерьми за оказанные услуги.

– Кайя – хороший человек. Но никогда не становись между ним и законом.

Ингрид набросила на волосы отрез шелка и поднесла зеркало.

– Видишь? Тебе идет белый. Лучше думай о платье, ты уже решила, каким оно будет?..

Кот смотрел на Ингрид зелеными глазами. Некоторые женщины были умны, почти как кошки.

Глава 22

Обстоятельства

Что делать, если вы обнаружили в вашем будуаре незнакомого мужчину?

1. Убедитесь, что это ваш будуар.

2. Убедитесь, что мужчина действительно вам не знаком.

3. Познакомьтесь с ним. Теперь в вашем будуаре пребывает знакомый мужчина!

Юго симпатизировал объекту, а такое случалось нечасто. И подлежи объект ликвидации, Юго постарался бы убить его быстро.

Смерть без боли. Разве возможен лучший подарок?

А придется дать боль без смерти. Это плохо. Юго не любил так. Но договор был заключен, и слово сказано. Юго оставалось лишь дождаться команды. А команды все не было. И мир постепенно присасывался к Юго, окружая тончайшими нитями, которые весьма скоро станут прочны. Впрочем, Юго умел избавляться от подобных связей.

Позже.

Пусть мир привыкнет к нему и винтовке, которая ждала, как верная жена. Когда-нибудь время придет. А пока оно идет, Юго сам подыщет себе развлечение.

Заодно и проверит кое-что.

Скрытая дверь была именно там, где указал наниматель. И отворилась она со скрипом, жалуясь на то, что давненько не находилось желающих воспользоваться тайным ходом. Тоннель был узок, темен и сыр. Свет фонарика скользил с камня на камень, выхватывая крысиные гнезда и клочья старой паутины. Сами крысы предпочитали разбегаться, чуя в Юго соперника.

Вот и лестница.

Идти придется далеко, но тем лучше. Холод приятен: можно представить, что Юго дома.

Оказавшись в подвалах – проход стал шире и чище, – Юго сунул фонарик за ухо и достал свирель. Он давненько не играл колыбельных, но пальцы помнили последовательность. Тонкий, едва различимый звук отразился от стен, выплеснулся в широкий проток хода.

Спите, люди… вам повезло.

Юго не хочет убивать.

Спите крепко. Спите долго.

Звук проникал сквозь слои кладки, наполняя замок, как вода наполняет чашу. Свирель же пила силу. И Юго не без труда оторвал ее от губ. Проклятье! Он ведь умел рассчитывать площадь покрытия. Время растворяло знания Хаота?

Хотя… может, и лучше, что спят все. Меньше шансов, что какой-нибудь случайный невезучий человек встретится в самом неожиданном месте. Лишняя смерть – лишние вопросы.

Юго переступил через тело стражника и наклонился, чтобы снять с пояса ключи.

Второй… третий…

А вот и нужная дверь. Мюрич спал, как и прочие. Выглядел не сильно поврежденным. Ногти на руках содраны. Ссадины на лице. Верхние резцы аккуратно спилены. Но руки целы и ноги тоже. Мюрич не шелохнулся, когда Юго снял кандалы и когда разорвал грязную рубаху, чтобы воткнуть в подреберье шип. Вторым, куда меньшего размера и иной формы, он проколол губу.

– Тише, – шепотом сказал Юго, когда Мюрич открыл глаза.

– Т-ты?

После пробуждения тело некоторое время оставалось парализованным.

– Завтра тебя казнят. – Юго с интересом разглядывал человека, отчасти жалея, что лишает себя иного развлечения. Местные казни отличались занимательной изощренностью. – Это она виновата.

Мюрич заплакал.

Все плачут, когда приходит смерть. А Юго не станет. У всех свой срок. И разве стоит из-за этого лить слезы?

– Ты должен ей отомстить.

– Как?

– Убить. Пойдем.

Мюрич поднялся. Он сам не мог бы сказать, где заканчивается его воля и начинается другая, та самая, которая обрывает нити боли и заставляет идти. Мимо спящих стражников и тюремщика, что обнял пустую бочку. Мимо крыс, которые лишились возможности бежать. Вверх по лестнице.

И до двери.

– Иди, – сказал Юго, вкладывая нож в ослабевшие пальцы. – Убей ее. Это будет честно. Она ведь хотела, чтобы ты умер.

Вибрирующий звук коснулся раскрытой книги, перелистнув страницы. Пламя свечи вдруг накренилось, словно собираясь сбежать с восковой колонны. Дрогнули чернила в чернильнице. И перо, выскользнув из пальцев, упало на лист.

Урфин выругался – он не любил портить бумагу, но, глянув на черное пятно излишне идеальных для пятна очертаний, замолчал. Он закрыл глаза и, заткнув уши, прижался затылком к каменной стене.

Звук шел снизу, и сила его опаляла.

Вытащив из ножен палаш, Урфин покинул комнату. Мертвый компас в его руке застыл, указывая на подземелья. Урфин надеялся, что успеет добежать прежде, чем колыбельная окончательно пропитает стены замка. Но увидев спящую стражу, понял, что опоздал.

А стрелка компаса качнулась, меняя направление.

Вверх. И влево.

Замерла. Маг перестал использовать магию.

– Вот задница! – Урфин заткнулся. При беге по лестницам следовало беречь дыхание.

Мне было жарко.

Это потому, что лето и Настька снится. Она приходит каждую ночь, но больше не дразнит меня. И играть не зовет. Мы просто сидим, раскладывая цветы.

– Куколка.

У Настьки с собой коробок спичек. Куколок делать легко. Бутон одуванчика – голова, главное, стебелек расщепить на тонкие полоски, которые сами по себе завиваться станут. А цветок – это платье. У нас богатый выбор платьев. Желтые, белые, красные… роза – самое красивое.

– Хочешь? – Я отдаю его Настьке.

– Хочу! А у тебя какое будет? Белое?

– Белое. И серебряное.

Я спичкой рисую вышивку на песке. И Настька одобряет.

– А фата будет?

– Здесь не принято.

– Прими, – советует она.

Я вздыхаю и прилаживаю очередной куколке голову.

Но все-таки жарко. Солнце сегодня особенно жгучее. Самое странное, что я прекрасно понимаю: это сон. И солнце, и песок, и цветы, и сама Настька. А наяву лишь платье из той, расшитой серебром ткани.

– Ты только не надевай украшение из хохолков цапли, – просит Настька. – Как в сказке. Все захотят такое, и цапли погибнут.

– Не буду.

Платье отказывались делать. Точнее, не отказывались, были рады сшить для нашей светлости хоть сотню платьев, но вот таких, какие привыкли шить.

Чем нашу светлость не устраивает?

Всех ведь устраивает. Все вон рады. И ткань можно побогаче выбрать, и даже нужно выбрать побогаче, потому как скажут люди, что их светлость совсем порастратился, ежели жену в этакое вырядил. Пожалела бы я мужа…

Я жалела.

И себя тоже. И отчаянно пыталась втиснуть понятия новой моды в тугие головы придворных портных – к третьему дню препираний их собрался консилиум, утверждавший, что мой вариант ну никак не возможен. И нечего тут блажить.

Это, в конце концов, неприлично – высокородной даме платья без корсета носить! Так я и от панталон откажусь за ненадобностью, поправши приличия…

– Тяжело? – Настька сочувствует.

– Ну… нормально.

Стыдно жаловаться. У Настьки-то платья уже не будет. А мы ведь любили в невест играть. Белая простыня, кружевная накидка, которой Настькина бабка накрывала подушки. Букетик незабудок и ожерелье из крашенных под жемчуг бус.

– А с остальным что делать будешь?

Она про мир. Рабы и паладины. Закон. Казни и двенадцатилетние невесты.

Это неправильно!

Но что я могу? Что-то ведь могу… Настька смотрит, требуя ответа.

– Я поменяю. Если получится. Сначала мне надо выйти замуж. Пока я – никто. Меня в любую минуту могут просто выгнать. Нет, Кайя, конечно, не такой, но… но я найду способ. Честное слово!

– Найдешь. Ты, главное, не сдавайся, – говорит Настька, перевязывая цветочное платье длинной травинкой. – И не спи…

– Я… мне жаль, что тогда…

Она вдруг зачерпывает горсть песка, белого и жесткого, как толченое стекло, и швыряет мне в глаза.

– Не спи!

Песок рассыпается, ранит кожу. И та полыхает огнем. Я вскакиваю на кровати, пытаясь потушить пожар. Сон. Всего-навсего сон… а мне показалось, что мы с Настькой нашли общий язык. Но жар не проходит. Я все-таки где-то простыла, и следовало бы еще вчера позвать доктора.

А теперь вот жарко.

Кожа действительно пылает. Нельзя расчесывать… я чешу. Я поднимаюсь с кровати, чтобы подойти к окну. Служанка спит. Не надо будить человека… мысли такие путаные, как будто не мои. Но комнату явно перетопили. Окно молча распахивается навстречу ночи.