Призванье варяга (von Benckendorff) (части 3 и 4) - Александр Башкуев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну, а раз было - чего ж тут стыдиться? Я даже нарочно сделал сей эпиграмме рекламу, представляясь незнакомкам и их мужьям: "Полковник Скалозуб!" - так что меня не особо клевали.
А "Молчалина" злые языки съели чуть ли не с потрохами. Но он - сам виноват. По жизни.
Так вот и наша беседа кончилась - грустнейшим образом. Когда наше молчание к нему (я сел пить с друзьями, а Нессель - сидеть меж нас, как забытая клизма) стало попросту неприличным, он наклонился к моему уху и очень громко - на всю комнату прошептал:
- "Откгою вам мою стгашную тайну! Я - евгей!"
Стакан с водкой чуть не выпал из моей ослабевшей руки. Петер сделал вид, что это - не для его ума, а Андрис подчеркнуто громко зашуршал вощеной бумажкой, отрезая кусок запеченой говядины. (Я с детства не ем свинины.)
Когда я пришел в себя, я, поманив эту гниду ближе, шепнул в ответ:
- "Так уж и быть, - открою Вам и мою самую страшную тайну. А я - нет!" - нужно было слышать как громко и обидно заржали мои Петер с Андрисом, чтоб понять, как вмиг переменилось лицо Нессельрода...
В тот вечер Нессель не мог более оставаться среди нас и пулей вылетел в коридор, чем вызвал новый взрыв смеха. (Случайные люди на лестнице, увидав все это, тоже не удержались от хохота.) Вот такие сотрудники работали в нашем посольстве!
Дня через три в посольстве был новый бал. А где еще дамам "искать объект", а нам - волочиться за дочками, иль женами якобинцев? Работа такая...
Мы обязывались ходить на танцульки - по долгу Службы. Нашим "Вергилием" по кругам сего рукотворного ада стал Чернышев. Он со мной был в Колледже, но по Крови своей - "с Польского Роду" для него не стояло трудностей с католичеством. Отношения наши так и сложились, - бывшими одноклассниками, игравшими роль "добрых знакомцев", но... Иным стоило знать, что в Колледже мы (мягко сказать!) немножечко враждовали.
Такова была суть "политики Александра": не имея чисто русских агентов, коим он мог бы без памяти доверять, Государь любил посылать двух разведчиков - католика с протестантом. Чтоб они помимо собственных миссий присматривали за напарником. Нервировало это ужасно, но и дисциплинировало.
Как я уже доложил, это был для меня - не первый напарник. Но, как показал опыт, - лучший. В отличие от Воронцова, много нагадившего мне на Кавказе, Чернышев оказался больше "службистом" и не ревновал меня к "миссии".
С другой стороны, - я ни на миг даже не сомневался: стоит мне "закрутить с жандармерией", иль что еще - Чернышев первым всадит шпагу мне в спину и... Рука его не дрогнет при этом.
Чего я в жизни не ожидал - когда в жандармерии укрепились мнения обо мне и до провала остался какой-нибудь шаг, Чернышев сумел "стянуть на себя одеяло", был арестован и провел целый месяц в жандармском застенке. (Его выслали из страны как "персону нон грата" сразу после моего ареста.)
Жандармерия не желала признать, что месяц потратила на "сосание пустой соски" и обвинение Саше так и не было выдвинуто. Ну, - а пара сломанных ребер, да чуток отбитая печень - мелочи в ремесле. Главное, - противник не смог ничего доказать.
Когда я "в железах" вернулся в Россию, Саша был с теми, кто встретил меня у причала. Мы просто обнялись, расцеловались и... Я еле ходил после раны на горле, Саше не стоило обниматься после жандармских допросов - так что мы не очень-то тискались.
Был удивительный день, - только что прошел дождь и пахло родимой Ливонией: морем, осеннею сыростью и - немножечко тлением. Странно, я никогда не считал Санкт-Петербург своим родным городом, а тут...
Недаром во Франции правил Король-Солнце, а символ страны астрологический Лев. Во Франции я всегда страдал от жары и немыслимой духоты, а тут - живительный холодок милой Осени... Едва заметными капельками моросит дождь и они будто капельки пота проступают на кандалах...
Когда сбили оковы, я долго тер затекшие руки и всем телом пил живительный дождь после тьмы тюремного трюма. Я люблю Осень и Велса - Бога Осени и Осенних дождей. И я ненавижу Перконса и его жаркое Лето. Возможно, мое отношение к Франции берет начало и - в этом.
В сей прекрасной стране слишком жарко, душно и потно на мой характер. (А на Руси слишком сухо, морозно и холодно.)
"Всяк кулик свое болото хвалит", но мы ни разу не лезли ни к французам, ни - к... Так что - всем им надобно в наших болотах?
Но я отвлекся...
В тот день на дороге - домой, к тихому зданию на Фонтанке, я спросил у напарника:
- "Меж нами не могло не быть розни... Зачем же ты "потянул не свое"? После всего, что было в Колледже?"
Поляк и скрытый католик усмехнулся в ответ:
- "Ты был на шаг ближе. Я тоже мог сделать что-то подобное, но позже... А дорого яичко - к Христову дню.
Цель оправдывает Средства. Из нас двоих только ты мог достичь Цели, стало быть мой арест...
Я не люблю тебя и не строю иллюзий по твоему поводу. Ты, конечно, немножечко вырос: научился прятать клыки, да острые когти... Иные уж думают, что ты - круглый интернационалист, но я помню тебя - маленького. И потому я знаю, - за что мои предки умирали при Грюнвальде и жгли вашу Ригу...
Ведь черного кобеля - не отмыть добела. Иль нет - Тиберий?"
Я вздрогнул. Сей человек помнил мое коллежское прозвище. Прозвище, данное мне католиками. И я осознал, что мы - враги. Государь знал - кого ставить в напарники, чтоб они не снюхались за монаршей спиной.
- "И все ж ты дал арестовать себя - за меня?!"
Поляк, иезуит и несомненный католик с мукою посмотрел мне в глаза:
- "Почему тебе так везет? Я из кожи лез, в струнку втягивался, чтоб на йоту приблизиться к Миссии! А ты - надрался до чертиков с одною свиньей, переспал с другой, третьей - и тебя уж вводят в такие сферы... А там преступление за преступлением! Против всех законов - человечьих и Божеских!
И после всего - ты Добился. Ты получил доступ к важнейшим тайнам противника. Ты - вербовал самых важных из них... Стало быть - ты, а не я, праведник, верней исполнял нашу Миссию! За что?! За что, - тебя Тиберия больше любит Господь?"
Я не знал, что ответить. Что тут можно сказать? "Ты - хреновый разведчик?" Это - не так. Саша всегда был лучше меня и в Учении и в Работе.
"Ты не умеешь входить в доверие к людям?" Опять - не то. Меня обожают немногие. Люди моего круга, - "нацисты", "северные евреи", Академики, жандармы и... мужики. Всем остальным по душе - Чернышев. Он - порядочный, исполнительный и (чего греха таить!) обязательный. А я за все время моего сенаторства побывал в том же Сенате - раз десять. Каждый раз - выступал там с докладом. Всякий раз доклад кончался скандалом...
Я никогда не скрывал от сенаторов, что они - не важней дурных газов от моего таксуса Вилли. Любого из них я могу взять по абстрактному обвинению, докажу вину и присужу посадить на кол на турецкий манер! А все остальные сенаторы единогласно поддержат это решение и будут рукоплескать под вопли несчастного на колу...
И уж тем более я могу на глазах у них всех подтереться любым их решением, ибо реальную Власть в Империи имеют не Сенат, и не Канцлер, но Тайный Совет. А там у меня - один из трех решающих голосов. Два других у Государя и у Сперанского. Недаром же Государь хозяйствует над Первым, Миша Вторым, а я - Третьим Управлениями Канцелярии Его Величества. А чем управляет Сенат и сенаторы?!
Этого сильно не любят. А вот Саша делает вид, что от сенаторов что-то зависит. Так что...
Я не знаю, - почему мне всегда больше везет. Видно, - такова Божья Воля. Но и тут...
Саша - весьма набожный человек. Он - истый католик. Послушать его, так - каждый обязан подставлять еще щеку... Его Господь - Воплощенье Любви, Нежности и Всепрощения... Еще бы - принять Муку за весь Род Человеческий! Да только - не Верю я в этого Господа.
Я вырос в иудаистско-лютеранской семье. Матушка моя - иудейка. Из "академических". Поэтому к Господу она всегда относилась хоть с пиететом, но и - легкой иронией.
Отец - ревностный "нацист" протестант. В лютеровом учении сказано, что каждый обязан восхвалять Господа на родном языке, сообразно - народным обычаям. Поэтому Карлис наряду с Господом верил и в Велса - Повелителя Осени, и Ель - Королеву Ужей и все прочее - во что испокон веков верят балты.
Поэтому Господь для меня сохранил некие черты грозного иудейского Яхве, преобразившись на лютеранский манер в соответствии с - нашей этикой.
Господь для меня - этакий нелюдимый, ворчливый, угрюмый старик... Я знал одного такого.
Он жил на хуторе вблизи Вассерфаллена. Его не любили. Он всю жизнь копался на полоске его личной земли, не пил, не курил, с женщинами не общался, а с прохожими - не разговаривал. Да к нему и не ходил никто, кому нужен настолько - бирюк?
Три раза в год он приходил в Вассерфаллен, садился на скамью у нашего дома, развязывал холщевый мешок и... раздавал детям подарки. Видно, после долгой работы одинокими вечерами ему нечем было заняться и он всю жизнь вырезывал игрушечки для детей. Из обычных полешков.
Не знаю почему, - в его игрушки было приятно играть. Они как-то по особенному удобно ложились в руку и были... будто живые. У меня никогда не было сих игрушек, ибо...