Вертикаль жизни. Победители и побежденные - Семен Малков

Свешников был видным мужчиной, похожим на киноартиста Николая Черкасова, но таким же долговязым и нескладным, как его Паганель в фильме «Дети капитана Гранта». Читая лекции, он непрерывно был в движении: бегал по аудитории, отчаянно жестикулируя, и если хотел почесать правое ухо, то почему-то делал это через голову левой рукой. Гончаров тоже был высок и строен, но очень рассеян и всегда небрежно одет. У него почему-то всегда на брюках одна штанина оказывалась короче другой, и иногда, начиная лекцию, он забывал, на чем остановился в прошлый раз. Профессора-оригиналы были друзьями, и столь близкими, что ходили студенческие байки о том, что профессора по рассеянности перепутали своих жен.

Довольно много хорошеньких девушек в МАИ попадалось лишь на экономическом факультете, и с ними можно было познакомиться на студенческих вечерах, которые регулярно устраивались в клубе института. Однако, несмотря на то, что у Тёмы отнюдь не угас интерес к прекрасному полу, полуголодное существование вкупе с напряженной учебой и активными занятиями спортом не способствовали амурным успехам, и в этот период не нашлось никого, кто потревожил бы его влюбчивое сердце.

Весной вернулся домой дядя Илья. Его разыскал-таки ставший уже инженером-майором НКВД Борис Наумов. Двигаясь вместе с наступающими войсками на Запад и строя укрепления там, где им приходилось переходить к обороне, он не переставал запрашивать все инстанции о пропавшем без вести брате. К запросам сотрудников компетентных органов повсюду относились с повышенным вниманием и в конце концов установили, что потерявший слух и память после тяжелой контузии старший лейтенант, которого безуспешно лечили в далеком алтайском госпитале, это — разыскиваемый Илья Ильич.

Чтобы убедиться, не произошла ли ошибка, Борис Ильич добился командировки в Барнаул за стройматериалами, и произошло чудо. Илюша узнал брата, и к нему вернулась память. Однако он по-прежнему почти ничего не слышал, и врачи настойчиво рекомендовали ему остаться в госпитале до полного излечения. Но старший брат на это не согласился, потребовав его направления в столичную клинику.

Илюше оформили инвалидность первой группы, и старший брат привез его в Москву. Однако энергичный инженер-майор на этом не остановился. Жить в Лосинке стало совсем плохо: старый барак совсем обветшал, крыша протекала, не было дров. И Борис Ильич, используя связи во всемогущем НКВД, сумел добиться, чтобы его брату, как инвалиду войны, дали в Москве комнату. Причем не где-нибудь на окраине, а в самом центре, в Кривоколенном переулке, куда и перевез его вместе с матерью.

Тёма прибежал повидаться с дядей-инвалидом, как только узнал об этом от Бориса Ильича, тот, не имея времени, сообщил ему все по телефону: он уже просрочил свою командировку и очень торопился.

До Кривоколенного от Покровки можно было пройти пешком минут за двадцать, а бегом еще быстрее. Переулок оправдывал свое название и на всем протяжении два раза сворачивал на девяносто градусов. Фасад дома, в котором теперь жили дядя Илья с бабой Адой, выходил на улицу Кирова, бывшую Мясницкую. Это была старая двухэтажная постройка, и в их квартиру с улицы вела отдельная дверь. Она состояла только из одной комнаты, но выше по лестнице была еще антресоль.

Илья Ильич узнал Тёму сразу. Он уже немного окреп и что-то мастерил за верстаком у себя на антресоли. Одним ухом дядя немного слышал. Увидев племянника, радостно заулыбался и крепко обнял.

— Ну и большой ты стал, Тёмка! — сказал он, отстраняясь и оглядывая его с ног до головы. — А я, по правде сказать, и не чаял живым вернуться.

— Да не очень-то уцелел, раз оглох и память отшибло, — покачал головой Тёма.

— Ты говори мне в это ухо да погромче, — попросил его Илья Ильич. — А то я не слышу. Лишь догадываюсь по губам.

…Весна наступила в обстановке всеобщей эйфории от побед. Фашистскую гадину добивали. Союзнические войска соединились на Эльбе. Уже германские города и столица гитлеровского рейха лежали в руинах, сам бесноватый фюрер был загнан в бункер, и наконец победоносная советская армия взяла Берлин и водрузила Красное знамя Победы над рейхстагом. Германия безоговорочно капитулировала!

Прогремели залпы победного салюта девятого мая. Что в этот день творилось в столице! И откуда взялось столько народу? Все прилегающие к центру улицы и площади заполнили толпы людей. Всюду счастливые лица. Казалось, радости и ликованию москвичей не было предела. Совершенно незнакомые люди целовались и обнимались. Повсюду кричали «ура», пели и танцевали.

Все стремились на Красную площадь к древним кремлевским стенам, к памятнику Минину и Пожарскому — символу изгнания иноземных захватчиков с русской земли. Площадь была запружена людьми до отказа. Там были и Тёма с Василием. Так же, как и всех, их переполняла гордость за свой народ, сумевший одолеть и повергнуть в прах жестокого врага. И не только изгнать со своей земли, но и освободить от его гнета другие народы. Но особенно счастливы были люди от сознания того, что каждый из них внес посильную лепту в эту великую победу.

В обстановке всеобщей радости и духовного подъема незаметно подошла летняя экзаменационная сессия. Она далась Тёме и его другу Назарову с еще большим трудом и нервным напряжением, чем зимняя. Недооценив зачет по марксизму-ленинизму, они пропустили много занятий и, хотя подготовились к нему хорошо, мстительный преподаватель принял его лишь с третьего раза, из-за чего в деканате их едва не допустили к сдаче экзаменов. Тем более Тёма ее успешно преодолел и вновь стал круглым отличником, пересдав на этот раз два экзамена. Василия тоже перевели на второй курс с одним хвостом, который он должен был досдать осенью.

К радости от успешного перехода на следующий курс прибавилось огромное счастье, которое они испытали, став свидетелями подготовки и проведения в столице парада Победы. Все, что они увидели и услышали в эти славные дни, врезалось в память на всю жизнь. Еще накануне в Москву стали прибывать войска, отобранные для участия в параде. Это были гвардейские части, в основном танковые, а также самоходки и мотопехота. Они выстроились длинными колоннами вдоль центральных магистралей, ведущих к Красной площади.

Погода подвела лишь в день праздника, когда пошел дождь, а накануне она была отличная, и москвичи любовались грозной боевой техникой и бравым видом овеянных славой гвардейцев. Многие подходили к участникам парада и подолгу разговаривали с солдатами и офицерами. Тёма с Василием пришли на улицу Горького, где стояла колонна знаменитых танков «Т-34», доказавших свое преимущество на полях сражений. Однако их поразила не столько техника, сколько свежий вид, уверенность в своих силах и боевой дух танкистов.

Это была уже не та армия и не те солдаты, которых видел Тёма в госпиталях. Она научилась воевать и побеждать сильного и умелого противника. А солдаты и офицеры, испытав вкус побед, были вполне готовы к новым сражениям с любым врагом, как будто за плечами не было столь кровопролитной и тяжелой войны. Это не поддавалось объяснению, это был факт.

— Так, как сейчас, воевать можно, — твердили они в один голос. — Когда, перед тем как идти в атаку, тяжелая артиллерия в сотни стволов взламывает оборону врага, огненным шквалом его выжигают «катюши», а сверху вдобавок бомбит авиация, не давая поднять голову.

— Но они же наносят ответные удары, — спрашивали любопытные. — Ведь и у них есть артиллерия, танки и авиация.

— Куда там! — весело отвечали фронтовики. — Немец уже совсем не тот. У нас теперь полное превосходство во всем, и особенно в артиллерии. Смеялись над нами, когда у них было все, а нам приходилось обороняться голыми руками. Но теперь фрицы драпают почище нас, хотя у них еще всего дополна!

— С фрицами все ясно, — говорили люди и осторожно интересовались. — А что, ребята, смогли бы вы вдарить сейчас по союзникам, если те зарвутся? Неужто у нас на это еще есть силенки? Неужто не надоело воевать?

— Нет вопроса! Конечно, домой хочется. Но если будет надо, так дадим по англо-американцам, что сбросим их в море почище немцев! — уверенно говорили бойцы, и по их суровым обветренным лицам было видно, что они отнюдь не шутят. — Наша армия сейчас намного сильнее.

Боевой дух солдат и офицеров людей радовал, однако новой войны никому не хотелось. Наоборот, все только и мечтали о счастливой мирной жизни. Через несколько дней друзья расстались до осени. Василий отправился к родным в подмосковную деревню, а Тёме предстоял более дальний путь. Он получил от своего отца документы, необходимые для проезда во Львов, где ему предстояло провести остаток лета.

Поезд выбился из графика и пару часов простоял в Киеве. Когда пассажирам объявили о задержке, Тёма даже обрадовался: появилась возможность прогуляться в центр города. Но та картина разрушений, которую увидел, добравшись до Крещатика, была ужасающей! Все прилегающие кварталы лежали в руинах. От когда-то прекрасных зданий остались одни кирпичные коробки. Говорили, что их взорвали отступающие немцы по приказу Гитлера.