Судный год - Григорий Маркович Марк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вернемся, однако, к нашим баранам.
– Кого вы имеете в виду? – осторожно интересуюсь я.
– Так вот, я еще хотел сообщить. – Он внимательно, не отрываясь, смотрит на своего подзащитного. Цвет зрачков неожиданно меняется. Из зеленовато-серых они становятся темными и совсем непроницаемыми. Подается вперед, опускает голову. Нос его слегка удлиняется. – В доме, где живет наша Истица, у меня бывший клиент работает. Стефан Питерсон. Вы с ним незнакомы?
Он что, до сих пор меня подозревает? Или это так, на всякий случай?
– Первый раз слышу.
– Нет, вам не о чем беспокоиться. Он тоже никогда вас не видел. Человек он очень общительный. Всех в доме знает. Часто с нашей Истицей разговаривает. На прошлой неделе заехал к нему. Пытаюсь понять, почему она затеяла весь этот странный процесс. – А все-таки Защитник относится к моему делу довольно серьезно. – Так вот, Стефан сообщил интересную вещь. У нее пару месяцев назад неожиданно появился новый знакомый по имени Эрон Штиппел. – Защитник вопросительно смотрит на меня, но и это имя ничем не отзывается в памяти. – Солидный вполне господин, который приходит туда каждые три-четыре дня. Иногда вместе с женой. Оба они тоже недавние эмигранты из России. Эрон преподает в университете в Амхерсте. Недалеко отсюда. Два часа езды… А раньше уже много лет никто ее не навещал… Вчера снова переговорил со Стефаном. Оказывается, на прошлой неделе Истица назначила этого Эрона своим опекуном. – Он обозначает неопределенную улыбку уголками своих извилистых губ. Я не знаю, что сказать, но, к счастью, в этом нет необходимости, так как он сразу же продолжает: – С ним вы тоже незнакомы?
– Да. С ним я тоже незнаком.
– Хотя, насколько мне известно, у нее, кроме вас, других родственников в США нет. – Интересно, как он успел выяснить, что Инна моя троюродная сестра? Неудобно спрашивать. – Но вас она сильно невзлюбила… Кроме того, она рассказала Стефану, что ей лет пять назад большую опухоль в мозгу удалили… Может, вам стоит съездить поговорить с мистером и миссис Штиппел, – подбирается он, как видно, к сути разговора.
– Зачем? Я их не знаю. Они и разговаривать со мной не станут.
Похоже, у адвокатов здесь, как у полицейских: ищут, не зная сами что, пока не найдут.
– Но может, и станут. Вдруг эта семейка связана с нашим процессом? – И, как бы подтверждая свою мысль, медленно провел полукруг раскрытой ладонью и кулаком вдавил под ним в воздухе точку. Обозначил вопрос. Тут уже что-то новое. Фразы у моего всезнающего Защитника вопросительными знаками редко заканчиваются. Этот от меня что-то требовал. Надо бы разобраться. – Речь идет о… Надеюсь, вам ясно, что имею в виду… – Он ненадолго замолкает, видимо раздумав уточнять. Адвокатская улыбка растягивается поперек лица. Плавно перетекает в искореживающий полуоскал и застывает. – На всякий случай вот их телефон.
– Так. Понятно… – Если бы кто-нибудь спросил, что понятно, я вряд ли бы смог объяснить. Но по крайней мере надо делать вид…
– Значит, у вас с Истицей ничего не было? Тут ведь еще вот какая сложность… Алиби на пятое сентября между двумя и тремя часами дня – время, приведенное в полицейском рапорте, – у вас нет… Суд начнет все это рассматривать. Стефана тоже могут вызвать… Уйдет много времени… Мно-го вре-ме-ни… – задумчиво произносит он, с каждым слогом отстригая еще один кусочек надежды на то, что процесс скоро закончится.
Делает неожиданную паузу, поднимает на меня лицо. Это длится, наверное, больше минуты. Все это время пауза, будто на тоненьком волоске, продолжает, раскачиваясь, висеть между нами.
– К вам сюда, в Бостон, сотрудник из ЭфБиАй не приезжал? – наконец небрежно обрывает волосок Защитник.
– Это имеет отношение у делу?
– Когда моего клиента обвиняют в попытке изнасилования, к делу имеет отношение все. В нашей стране это весьма серьезное преступление… Вы никаких подписок о неразглашении не давали?
– Ну, приезжал. Примерно недели три назад.
Действительно, приезжал очень разговорчивый, неистребимо русский человек с густыми усами, красиво закрученными кверху. Из донских казаков. Интересно, как он очутился здесь и попал в такую контору? Отец ушел с немцами, а он уже родился в Америке и дома говорили по-русски? Засланный ко мне казачок расспрашивал о процессах, по которым я проходил в СССР. Про моего ведущего из ГБ, капитана Дадоева. Просил нарисовать план его кабинета. Где вездесущий лысый бюстик стоял? Где портрет Железного Феликса висел? Иногда даже поправлял. А ведь было все это еще задолго до того, как шлепнулся своей острой мордой о лубянский асфальт рыцарь революции… Подготовился, видно, казачок к нашей беседе… Воспоминание о кабинете ведущего, о бесконечных часах, проведенных там, вызвало было к жизни моего Клауста. Но присутствие эфбиайщика успокоило. Оказалось, Дадоев на Запад сбежал, и они перепроверяют показания.
Когда кончили, повел меня в ресторан. Обедали, он вкусно пил водку. «Контора оплачивает». Еще пару часов проговорили. Помню, под конец спросил у него, много ли завербованных среди эмигрантов из России. Он не задумываясь сказал: «Три процента». Я прикинул, цифра получалась такая огромная, что невольно присвистнул. И он объяснил. Подаст человек документы на выезд, его помурыжат полгода. Потом в Большой Дом вызывают и объясняют доходчиво: никуда он не поедет, пока не подпишет бумажку, что будет в Америке Родине своей помогать… Многих тогда вербовали. Кое-кто и соглашался. С позором из любого положения выйти легко. Только вот потом не оберешься… Меня ведущий пытался тоже. А после отъезда и женщину, с которой жил последний год… Приезжает такой «помощник» в Бостон. Ждет месяц, второй. Трясется от страха, что вот-вот принесут ему батон с взрывчаткой и на дело пошлют. А потом не выдерживает – идет сдаваться в ЭфБиАй. Выслушивают там его, номер телефона дают. «Не волнуйтесь. Все в порядке. Вот, звоните, если что». И кончается на этом короткая шпионская карьера. Живет человек спокойно. А друзьям, конечно, не рассказывает…
Казак подмигнул и неожиданно процитировал: «Контора веников не вяжет!» Следующая строчка – «контора делает гробы» – всплыла у меня сразу же. Гримасы и ухмылки памяти. Но вслух произносить не стал. Не уверен был, какую из двух контор мировой закулисы имел в виду мой собеседник. Любое лишнее слово ни к чему… Затем долго прощались…
Закрываю
