Дело Николя Ле Флока - Жан-Франсуа Паро

Экипаж доставил его в Шатле. Непогода улеглась, и городские фонари засияли как нельзя ярко. Сансон в зеленом фраке и Бурдо во фраке мышиного цвета ожидали его под портиком, коротая время в беседе с Рабуином. Агент продолжал поиски бесследно исчезнувшего Мальво, ибо ни в одном реестре не значилось, что молодой человек покинул пределы королевства. Карета развернулась и покатила в привычном направлении: со времени своего знакомства с Семакгюсом Николя по нескольку раз в месяц ездил в гости к корабельному хирургу. Проехали мост Руаяль, величественную громаду Инвалидов и заставу Вожирар. На небе, в просветах между тучами, загорались звезды. Вокруг Медонских холмов чернильной стеной клубились низкие темно-синие облака. Аспидно-черное небо простиралось до самого горизонта, постепенно захватывая западные предместья. Снег таял, из-под колес фиакра вылетали длинные черные струи грязи, и редким спешившим домой прохожим приходилось от них увертываться.

В тревожной мгле массивный дом Семакгюса выглядел оплотом спокойствия. Снаружи его освещали фонари. Судя по мельканию силуэтов в окнах, друзей ждали. В дверном проеме, ведущем в кухню, высилась фигура корабельного хирурга, сменившего фрак на передник. Лошадиное ржание известило хозяина о прибытии гостей. Сансон, встреченный с особой теплотой, наконец перестал хранить молчание, старательно оберегаемое всю дорогу.

— Я помогал Катрине и Аве, — заявил Семакгюс.

— И что же вы делали? — заинтересованным тоном спросил палач, с любопытством склоняясь над расставленными на столе тарелками.

— О! Меня привлекли для осуществления деликатнейшей операции: я фаршировал кишки фуа-гра и мясом каплуна! Ведь затем кишки надобно поварить в горячем молоке, ни в коем случае не давая ему закипеть, иначе разрушится гармоничное сочетание вкусов ингредиентов или — еще хуже! — кишка прорвется и начинка вывалится.

— Аромат многообещающий, — задумчиво произнес Бурдо, подняв голову и раздувая ноздри, словно охотничий пес, почуявший дичь. — И чем же вы нафаршировали сии хрупкие оболочки?

— Четверть фунта мелко нарезанного свиного сала, фарш из фуа-гра и мяса каплуна, взятых в равных долях, душистые травы, лук-татарка, соль, перец, мускатный орех, толченая гвоздика, шесть сырых желтков. Я смешал все, а потом осторожно начинил сей смесью свиные кишки.

Семакгюс повел друзей к себе в кабинет, куда принесли пиршественный стол. Они устроились возле большого камина из светлого камня, где весело потрескивал огонь. Комнату наполняли редкости, собранные хозяином во время его плаваний в далеких морях: чучела экзотических животных, минералы, ткани, произведенные туземцами, гербарии и прочие диковины. Каждый раз, войдя сюда, Николя погружался в мир дальних странствий, о которых он знал из записок путешественников и мореплавателей, пробуждавших в нем стремление выйти в море.

Катрина принесла бутылку ликера и сочла своим долгом лично наполнить рюмку каждого.

— Этот напиток напомнит нам доброе старое время в «Коронованном дельфине», — произнес Семакгюс. — Тогда Полетта угощала своих клиентов дивным напитком, присланным ее дружком с Антильских островов.

При напоминании о далеких островах у Николя вновь проснулись безответные вопросы. С щемящим сердцем он вспомнил, что корабельный хирург некогда стал случайным любовником Сатин, пансионерки веселого дома Полетты. Однако он быстро успокоился, сообразив, что ребенок, о котором он подумал, родился гораздо раньше.

— Господа, — произнес Бурдо, — мы собрались, дабы почтить нашу дружбу, а также помочь Николя разобраться в печальной истории, всем нам прекрасно известной. Каковы плоды ваших размышлений, и какие новые пути сии размышления перед нами открывают?

— Я, — начал Семакгюс, — совершил маленькое открытие, кое, как мне кажется, должно нас заинтересовать. Вы знаете, я начал работу над объемным гербарием, поэтому мне приходится часто посещать Королевский ботанический сад и знакомиться с его богатейшими коллекциями. Недавно я встретил там человека, почитаемого мною превосходным специалистом своего дела. Это господин Дюамель дю Монсо[34], гербарист и одновременно один из наших лучших кораблестроителей.

— По какому случаю состоялось ваше знакомство? — спросил Николя.

— Он написал труд, где дает советы, как сохранить здоровье моряков на кораблях королевского флота. Я совершил немало морских переходов, и он пожелал воспользоваться моим опытом корабельного хирурга. И вот, в одну из встреч я рассказал ему про наши знаменитые зернышки. Он тотчас ответил, что речь идет о гаитянском жгучем перце, чьи маленькие и круглые плоды, равно как и семена, никак не могут стать причиной отравления[35]. А еще он сказал мне, что, возможно, перец взяли для отвода глаз, чтобы скрыть другое вещество, неизвестное и ядовитое.

— Показания Казимира заставляют нас топтаться на месте, — заметил Бурдо. — Итак, он готовит курицу. Следовательно, яд не может попасть в курицу; яд находят в молочном напитке, предназначенном для госпожи де Ластерье. Николя видел Казимира и подтверждает это. Следовательно, Казимир лжет, что не заметил Николя. Казимир утверждает, что Мальво провел вечер на улице Верней, но отказывается отвечать на вопрос, могла ли его хозяйка питать слабость к этому хлыщу. Не слишком ли много противоречий?

— В самом деле, — подал голос Сансон, — мой скромный опыт, или скорее интуиция, уже во время допроса — а допрашивал его я — подсказала мне, что он лжет.

— Но зачем ему лгать? — спросил Бурдо. — Значит, есть кто-то, кто попросил или же заставил его скрыть истину.

— Подведем итог, — произнес Семакгюс. — Мне кажется, Бурдо задал своевременный вопрос. Кто заинтересован в том, чтобы при любом раскладе все подозрения падали на комиссара Шатле? Ревнивый товарищ по службе, соперник или преступник, разоблаченный некогда нашим другом?

От бессилия Николя кусал губы; он не мог направить друзей в нужную сторону, открыть им изнанку дела, то есть сообщить, что Жюли Ластерье являлась платным агентом тайной полиции. Без сомнения, Жюли испытывала чье-то давление или стала объектом отвратительного шантажа. А покушения на него самого? Он уверен, они каким-то образом связаны с преступлением на улице Верней, но доказательств у него нет. Какой невидимый враг столь яростно ненавидел его? Кто нагромоздил кучу фальшивых улик, чтобы не просто уничтожить его, а обесчестить и втащить на эшафот? И что бы с ним стало, если бы не помощь и не доверие друзей и начальника полиции, не говоря уж о короле?

Тройной раскат хохота отвлек его от грустных размышлений. Облачившись в костюм туземки, а именно: обернувшись красной с желтым тканью, с ярким платком на голове, хвосты которого торчали над ее широким курносым лицом, Катрина явилась объявить, что ужин готов. Из-за спины Катрины выглядывала Ава; увидев изумление на лицах собравшихся, она звучно расхохоталась, хлопая себя по бедрам. Гости заняли места за небольшим столом, поставленным возле окна. Семакгюс вытащил из кармана исписанный листок.

— Господа, — провозгласил он, — это меню. Заливное со щавелем и фасолью по-бретонски. В вашу честь, господин комиссар. Затем свиные ушки в соусе Барб Робер[36] и свиные кишки, фаршированные фуа-гра и мясом каплуна. И, наконец, на закуску, большой рыбный паштет, приготовленный дамой Катриной Госс, бывшей маркитанткой армии короля. Затем, перед десертом — немного цветной капусты с пармезаном, а на десерт баварский пирог и бриошь с начинкой из желе шиповника.

Чтение завершилось под восторженные возгласы сотрапезников.

— А какой нектар оросит это великолепие? — поинтересовался Бурдо.

— Красные бордосские вина с виноградников Фронсака, подарок маршала Ришелье господину де Ноблекуру, который прислал мне несколько бутылок, дабы, благодаря столь деликатному и благородному поступку мысленно присутствовать на нашем ужине. Мы выпьем их за его здоровье, а также…

Он вытащил из ведерка со льдом бутылку удлиненной формы.

— …рейнское белое вино, eiswein, чаще всего именуемое ледяным вином. Представьте себе виноград, естественным образом замерзший на лозе в осеннем тумане. Собранный задолго до рассвета виноград тотчас помещают в traubendrucker, иначе говоря, в давильню, дабы скопившийся в ягодах лед не успел растаять и не разбавил бы вязкий и ароматный сахаристый сироп, выходящий из виноградного жома.

— И где изготовляют это чудо?

— В Германии, в области Рейнгау, возле Йоханнисберга.

— Я не знал, что вы говорите по-немецки, — произнес Николя.

— Вы еще многого обо мне не знаете, — загадочно ответил Семакгюс.

Ужин напоминал великолепно оркестрованную симфонию. Обычно молчаливый Сансон постепенно разговорился и, как отметил Николя, говорил гораздо больше, чем в присутствии супруги. Сладость ледяного вина и тонкость вина из Фронсака оживляли беседу. Снуя вокруг стола, Ава время от времени нежно опускала руку на плечо Семакгюса, отвечавшего ей понимающим заговорщическим взглядом. Неисправимый либертен, похоже, угомонился и остепенился. Николя полагал, что проблемы со здоровьем заставили корабельного хирурга упорядочить личную жизнь и научили находить очарование в том, что он имеет: в гостеприимном доме и давней связи, позволявшей дать выход его темпераменту. Последствия обращения либертена читались на его счастливом багровом лице, где на смену следам бурных бессонных ночей пришло достойное спокойствие довольного жизнью человека. Кульминацией ужина стало появление рыбного паштета. Тотчас призвали Катрину — поведать всем рецепт его приготовления.