Тень Серафима - Наталья Сергеевна Корнева

без исключения неотвратимо настигает пустота, стерильная белизна забвения. Люди уходят, подобно тому, как облетают листья на осеннем ветру, а мир продолжает жить, и ничего не говорит о том, что умершие когда-то существовали.

Никто не скорбит вечно. Никто не тоскует всю жизнь. Никто не отказывается найти утешение и, более того, найти как можно скорее, вытеснить старое, заменить, забыть!

Все клятвы о вечной любви и памяти в конечном счете оказываются ложью.

В глазах Себастьяна это было гораздо более страшным, гораздо более жестоким – не сам факт смерти, а предательство живых, малодушно стремящихся вычеркнуть, не бередить душевных ран, заполнить кем-то другим образовавшуюся полость в сердце. Да и само недолгое страдание по ушедшим было по большей части эгоистическим, даже называясь болью утраты. Людей волновали лишь собственные неудобства, связанные с личными чувствами, потерей радости общения, вынужденным одиночеством. На смерть смотрели с точки зрения тех, кто остался по эту сторону незримого рубежа, который всем суждено перейти однажды.

Судьба ушедших никого не заботила.

Поэтому сам он поклялся помнить и скорбеть вечно.

Но события последних дней, тесно связанные с Софией, сильно тревожили. Юная красавица на самом деле взволновала сердце, и Себастьян боялся дать этому определение. Боялся заглянуть в себя и увидеть, что его кокон изо льда разбился или пошел трещинами.

Нет, он не способен на такое предательство! Он не может поступить так же, как те, кого так горячо осуждал на заре молодости. Неужели столь сильно влияние этой бесцветной, бесчувственной крови, которой ровно половина в его венах?

Всю жизнь Себастьян боролся со своей второй сущностью. Говорят, сильфы легкомысленны и ветрены, как породившая их стихия, и совсем не умеют любить. Мать Себастьяна в полной мере доказала правдивость этих слов, вскружив голову его отцу и бесследно исчезнув, едва разрешившись от бремени. Двое крохотных полукровок, нежданных и нелюбимых, остались на попечение надломленного случившимся мужчины в самом сердце недружелюбных Лесов Виросы.

Сильфы никогда не враждовали с лесными людьми, да и с другой нечистью, для этого они были слишком равнодушны. Но люди одинаково плохо относились ко всем нелюдям, а потому на обманутого мужчину и ни в чем не повинных младенцев смотрели косо и зло. Из общины не изгнали, но вступать в контакт с «нечистыми» настрого запретили. Уже вскоре отца убили в пограничной стычке с вепрями, и юному Себастьяну жить стало совсем худо. С горечью вспомнились ему детские годы, безрадостные, голодные, полные тягот, лишений и откровенной ненависти окружающих.

Ювелир грустно вздохнул, вспомнив и родную сестру-близнеца. Альма родилась слабой и болезненной, совсем не приспособленной для выживания. Особенно для выживания в диких Лесах Виросы. Для общины она всегда была обузой и объектом насмешек, еще большим, чем сам Себастьян. Если бы не забота брата, она давно умерла бы, не нужная никому на земле.

Сосредоточенная только на самой себе, Альма часами перебирала цветные камешки, которые Себастьян находил и приносил ей, или просто смотрела прямо перед собой пустым расфокусированным взглядом. Сестра не могла самостоятельно есть, одеваться или выходить из дома, да и не хотела. Она не запоминала людей, события и почти никогда не говорила: за годы, проведенные вместе, Себастьян слышал от нее не больше десятка самых простых слов.

Тем не менее Альма не была слабоумной. Она жила в каком-то особом мире, который никто, кроме нее, не видел. Себастьян подозревал, что сестра гораздо ближе к сильфам, чем к людям. Даже он сам едва ли понимал ее. Но не мог бросить единственного родного человека, последний осколок семьи.

Себастьян глубоко вздохнул и замер, прекратив беспорядочное блуждание по комнате. Все, довольно самобичеваний и мыслей о былом. Черт побери, он просто на взводе от всех этих неудач с поиском черного турмалина. Не стоит накручивать себя и делать скоропалительные, почти наверняка неверные выводы.

Внезапно что-то отвлекло ювелира от непрекращающейся душевной маеты. Посторонние звуки, негромкие, но совсем не вписывающиеся в чуткую ночную тишину. Кто-то осторожно, деликатно ломился в дом, точнее, в одно из окон на первом этаже.

Не мешкая, Себастьян бесшумно выскользнул из кельи, не забыв прихватить с собой заряженный револьвер и шпагу.

Внизу ждал сюрприз. Не в меру интеллигентный, но ловкий злоумышленник уже успел проникнуть внутрь и теперь беспокойно озирался, крадучись ступая по полу, дабы избежать обличительного скрипа старых половиц. И фигура его, и лицо были слишком хорошо знакомы Себастьяну, чтобы обознаться. Так-так, значит, друг пожаловал в гости?!

Происходящее ему совсем переставало нравиться.

Негоже нарушать священную тишину намоленного места неподобающими звуками: воплями или тем более шумом драки, поэтому Серафим пронесся по лестнице легким дуновением сквозняка, в мгновение ока оказавшись за спиной ночного посетителя.

– Как ты нашел меня? – ласково шепнул Себастьян в самое ухо гостя.

Тот дернулся, но понятливо сдержал непроизвольный вскрик, затылком почуяв характерное давление прохладного револьверного дула. Весьма неприятное, щекочущее нервы ощущение.

– Серафим, это ты? – испуганно выдохнул человек, в знак мирных намерений высоко поднимая руки. – Ты что же, преследуешь меня?

– Я задал вопрос.

– Черт тебя возьми, приятель, убери револьвер! – возмущенно прошипел человек, не делая, однако, резких движений. – Совсем уже нервы у тебя шалят с этим проклятым расследованием. Откуда, скажи мне, вот откуда мог я знать, что ты здесь?

– Неубедительно, Стефан, – резко оборвал его Себастьян. – Ты и вправду надеешься, будто я поверю, что ты оказался здесь совершенно случайно одновременно со мною, да еще и посреди ночи? Случайности не случайны, и я давно не принимаю в расчет непреднамеренные совпадения. А после того как охотники, или кто это был на самом деле, оставили тебя в живых, кредит моего доверия к тебе снизился практически до нулевой отметки.

– Вот как? – Стефан неожиданно разозлился, чуть повышая голос. – Конечно, с мертвыми гораздо проще иметь дело. Если бы меня убили, это было бы и понятно, и логично, и объяснимо. И не нужно было бы гадать, правду я говорю или нет. Ну так убей меня, убей, чтобы не сомневаться! Пристрели меня прямо в своей драгоценной церкви, Серафим, чтобы я уж точно не смог обмануть или предать тебя!

– Успокойся, Стефан. – Себастьян медленно опустил револьвер, желая избежать этой внезапной истерики. Неясно только – настоящей или разыгранной специально, чтобы увести разговор в сторону? Надо сказать, с момента их последней встречи Стефан выглядел намного лучше, хотя следы пережитой трепки по-прежнему проявлялись в излишней нервозности и бегающем взгляде. – Я задал простой вопрос, а ты почему-то упорно уходишь от ответа. Разве так ведут себя добрые друзья? С какой стати я должен слепо доверять тебе?