Пионерский гамбит (СИ) - Фишер Саша

— Ладно, Крамской, пойдем уже спать, — Шарабарина поднялась на ноги одним гибким движением. — Завтра мы дежурим, кстати. На доске расписание, не забудь с утра посмотреть, где твой пост.

Утренний горн я опять не услышал, проснулся от тычка в бок как-то оказавшегося рядом Марчукова. Раз-два, бегом на зарядку, распорядок незыблем, как горные вершины. Три-четыре, клубничный вкус зубной пасты, ледяные брызги и гул множества струй воды в оцинкованное корыто уличного умывальника. Вклинился в толпу своих у отрядной доски объявлений, выяснил, что после завтрака мой пост — дежурить у знамени в Ленинской комнате. Это же парадную форму надо надевать? Почетный караул? Или парадную — только на воротах?

Натянул свежую футболку, понял, что она последняя. Надо бы постирать. Интересно, где это делается? Прямо тут в умывальнике? Или есть какая-то прачечная?

Галстук. Прямой угол — партия, длинный конец — комсомол, короткий — пионеры. «Вступая в ряды всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина...» Даже какой-то кусок клятвы в голове всплыл, надо же.

— Товарищ дежурный вожатый, отряд прометей на линейку построен! — звонко отрапортовала Ира Шарабарина, гордо держа спину прямой, рука — в пионерском салюте. Платиновые волосы заплетены в тугую косичку. И не скажешь, что именно эта девочка, образцовая юная пионерка, вчера ночью сидела рядом со мной у забора и умело дирижировала гормонами в юном организме Кирилла Крамского.

Хрипло заиграл гимн Советского Союза, заскрипел трос под руками двух парней из спортивного отряда, красное полотнище поползло вверх. День в лагере начался.

Дежурить у знамени был ужасно скучно. Сначала я честно стоял на своем посту, почти даже по стойке смирно. Ничего не происходило. По плану никаких мероприятий до обеда в Ленинской комнате не было. Потом я сел на стол и начал болтать ногой, чтобы как-то себя занять. Потом походил вдоль стендов, почитал про подвиги Леонида Ильича, Владимира Ильича и других официальных лиц, но это мне наскучило еще быстрее, чем болтать ногой. Так что я уселся на подоконник и принялся наблюдать пробегающих мимо пионеров. Если увижу, что кто-то идет сюда, всегда успею рвануть до своего места и встать навытяжку, как будто всегда там и стоял.

Перед обедом меня сменил парень из второй палаты.

— Петров пост принял! — сказал он и отсалютовал. — Принесешь мне пожрать, хорошо?

— Заметано, сказал я и помчал к отряду.

Дежурить в столовой мне повезло на полдник. Всего то расставить по столам тарелки с плюшками и налить в граненые стаканы компот из эмалированных чайников. А после полдника наконец-то наступило время купания.

Пляж нашего лагеря представлял собой полосу сероватого песка на берегу неширокой мутной речки, окруженной кустами. Плавать там было особенно негде, в самом глубоком месте дозволенной территории мне было едва-едва по грудь. После обеда вода была уже теплой, так что особенного облегчения от жары купание не принесло. После инцидента с кровью из носа, рисковать и подставлять свою вихрастую макушку злым лучам июньского солнца я больше не стал, так что дисциплинированно носил панаму, не обращая внимания на подначки моих соотрядников. Лучше буду отшучиваться, чем опять все кровищей изгваздаю.

Было хорошо. Я больше не чувствовал той невидимой стены, которая отделяла меня от этой реальности. Мне нравилось бегать, купаться, спать, болтать с ребятами о всякой очень важной ерунде, я даже перестал уже думать, что это ерунда, мне действительно было интересно и прикольно. Жесткий распорядок дня стал уже как будто привычным, хотя сколько тут от начала смены прошло-то всего?

Мамонов, который мне не понравился сначала, оказался отличным парнем. Пожалуй, самым взрослым из всех, видимо ему крепко досталось в жизни. Отряд, который сначала показался мне чуть ли не клубком змей, неожиданно стал производить впечатление слаженного коллектива.

Моя мама, в смысле, ио воспитателя Вера Ивановна никак нас не доставала, мы ее тоже. Игорь не отсвечивал ни в этот день, ни на следующий. И вообще оба этих дня прошли на удивление спокойно и по накатанной. Я честно наслаждался буквально каждой минутой, даже когда скучал возле знамени дружины. Было так пронзительно хорошо, как, наверное, даже в детстве не было.

Мы вернулись в отряд после ужина. Никаких срочных дел у отряда не было, готовиться к мероприятиям было не надо, так что все занимались своими делами — девчонки сплетничали и хихикали, Мамонов, Марчуков и Мусатов играли в подкидного дурака, опять где-то умудрились достать колоду карт. Четверо активистов разложили на столе на веранде лист ватмана и рисовали на нем будущую стенгазету.

Я валялся на диване и смотрел в потолок из крашеной фанеры, прибитой мелкими гвоздиками. С одной стороны, я чувствовал себя совершенно счастливым. С другой... А что дальше? Сейчас восьмидесятый, через два года бровастый генсек с орденским иконостасом на груди покинет этот мир под совместный гудок всех заводов, начнется чехарда, потом вынырнет Горбачев, все обрушится, настанут кошмарные девяностые... А я? Мне придется пережить это все заново? Мироздание предоставило мне новую возможность? В прошлый раз в эпоху перемен я вошел десятилетним. Зато сейчас у меня есть все шансы или поучаствовать в разделе пирога и урвать себе кус пожирнее, или... Или что? Предотвратить это все? Сделать так, чтобы Советский Союз пережил все потрясения и гордо шагал дальше под своим красным знаменем?

Но тогда маловато просто выполнять распорядок дня и шушукаться в ночном лесу с симпатичными пионерками. Надо как-то... Что? Я же знаю все наперед, а значит у меня огромная фора перед местными обитателями...

Или может у мироздания на меня другие планы совсем? И я тут размечтался амбициозно, как я воссяду в кресло генсека в двухтысячном и буду помахивать с трибуны мавзолея марширующим военным в День Победы, а на самом деле мне нужно сделать что-то совсем другое?

Я подумал про Карину. Загордился мысленно, вспомнив, как она засветила тому козлу в нос. Молодец, девчонка. Жаль, что я не могу тебя поддержать сейчас.

Я посмотрел на склонившуюся над будущей стенгазетой Шарабарину. Или могу? Просто не Карину, а другую девчонку. Или парня... Я перевел взгляд на развалившегося на другой стороне дивана Мамонова. И Шарабарина, и Мамонов выглядели самозабвенно-самоуверенными. И были чертовски уязвимы...

На крыльце раздались шаги. Скрипнула дверь. Мамонов спешно сгреб карты и сел на них задницей. Хихикающие сплетницы замолчали. Редколлегия распрямила спины и повернулась к вошедшим.

— Ну что, второй отряд, я выношу вам свою благодарность за сознательность, — весело сказала моя мама и хлопнула в ладоши. — Мы не доставили друг другу никаких проблем, так что расстаемся друзьями и увидимся на зарядке. Ну и позвольте вам представить нового воспитателя. Хотя он и сам представится.

Из-за ее спины вышел невысокий мужчина или скорее все-таки парень, тридцати ему наверное не было. На носу — квадратные очки в толстой роговой оправе, светлые волосы в художественном беспорядке. Одет в мятые летние брюки и клетчатую рубашку, один край которой выбивался из-под ремня. Он сбросил с плеча такой же как и у меня рюкзак.

— Дети, здравствуйте! — сказал он очень знакомым голосом. — Меня зовут Сергей Петрович. Я ваш новый воспитатель до конца этой смены. Только вам придется взять надо мной шефство, потому что я совсем неопытный, а вы вон какие взрослые...

Не узнать его я не мог.

Потому что это был мой отец.

Глава 22

Следующий день начался с какого-то бурного оживления, которое я сначала не понял. На утренней зарядке старшие отряды вели себя как обычно, зато малышня была шумной и невнимательной. Детишки невпопад скакали, хихикали, упражнения делали кто в лес, кто по дрова, а моя обычно суровая к таким вещам мама как будто этого и не замечала.