Шедевр - Миранда Гловер

Наибольшее впечатление на всех произвело платье Фрэнсис Лейлэнд, выполненное Петрой. Мы одновременно уехали из Нью-Йорка, увозя папку с репродукциями картин, которые нашли в музее Фрика: предварительные эскизы платья. Как выяснилось, Уистлер считал себя не только художником, но и дизайнером, и сам придумал одежду для Фрэнсис. Ее наряд можно охарактеризовать как «платье для чая» — стиль, распространенный с США и Англии в 1870-х. Такая одежда являлась удобной альтернативой тугим корсетам того времени и была звеном, соединяющим исторический костюм с современным.

Серия рисунков отражала процесс творческого поиска Уистлера. Они включали изображение сложносочиненных розочек, служивших пуговицами, и различные варианты самого платья — с тщательно прорисованным шлейфом, разнообразной цветовой гаммой, с использованием цвета слоновой кости, бледно-желтого, оранжевого и ярко-алого цветов. Вряд ли миссис Лейлэнд позировала для этих рисунков, — ее голова нарисована чисто схематически. Петра обнаружила, что платья напоминают стиль Ватто — знаменитого французского художника эпохи романтизма восемнадцатого столетия. На портрете наряд был немного упрощен, но все еще напоминал о прошедшем веке элегантностью и благородством стиля: ниспадающий с плеч шлейф, присобранные рукава и оборки на воротнике. На рисунках Уистлер также изображал модель в разных позах, решив, наконец, изобразить Фрэнсис со спины, чтобы продемонстрировать шлейф во всем его великолепии и показать зрителю задумчивый профиль женщины. На одном из рисунков с розочками указания были написаны по-французски. К восторгу Петры, выяснилось, что Уистлер хотел, чтобы платье было сшито в Париже. Платье также упоминается в письмах Уистлера, его матери и миссис Лейлэнд, но сам наряд до наших дней не дожил. Теперь Петра пыталась воспроизвести его.

Вернувшись в Лондон, я черпала вдохновение в репродукции рисунка Леонардо. Я связалась с государственными архивами в Мантуе и обнаружила, что через три года после смерти Изабеллы, в 1542 году, был составлен список всего ее имущества во дворце Дукал. Полная копия этого документа недавно была опубликована, и ее можно приобрести. Не упуская случая узнать больше о жизни своей героини, я сделала заказ и получила список с нехарактерной для итальянцев быстротой — через три дня. Глянцевый документ занимал сорок восемь страниц, исписанных сепией и украшенных каймой из золотых листьев. Двести тридцать шесть наименований предметов искусства свидетельствовали об утонченном вкусе Изабеллы и позволяли судить о богатстве ее потрясающей коллекции.

Представление Изабеллы, которое я с нетерпением предвкушала, будет ярким и потребует присутствия зрителей. Я надеялась, что у меня будет возможность представить герцогиню Мантуанскую перед большой аудиторией. Я выйду и зачитаю отрывок из списка ее имущества, перемежая это разбрасыванием монет, чтобы подчеркнуть богатство своей героини. Ведь Изабелла подчеркивала свою значимость, демонстрируя богатство в его финансовом, интеллектуальном и творческом аспектах.

29

— Когда я последний раз приезжала в Венецию, температура воздуха была, наверное, сто градусов, — простонала Петра, щуря раскосые глаза от пронизывающего ветра. На ней был наряд от Диора, который станет модным в следующем сезоне. Я мысленно вернулась к последнему нашему визиту в Венецию. Очень хотелось напомнить Петре о ее подвигах с каким-то итальянским скульптором в гардеробной Пегги Гуггенхейм, но посмотрев на бледное лицо подруги, я поняла, что сейчас это будет неуместно. Пока катер вез нас мимо печальных палаццо вдоль Большого Канала, мне тоже стало невыразимо грустно. Мы направлялись в Ка’Песаро, роскошный дворец в стиле барокко на острове Санта-Кросс, где находился музей современного искусства. Стоял унылый февральский день. Венеция была окутана жутковатым густым туманом, огни старинных вилл озаряли таинственные воды, создавая идеальную атмосферу для встречи с Юдифью, последней моей героиней, которая символизировала убийство и миф.

Мы прилетели в Венецию из Парижа. Я вспомнила нашу разгульную вечеринку в баре на улице Фобур-Сент-Оноре, где мы сидели допоздна — с Гаем и Петриным «немцем» — и, среди прочего, обсуждали мою предстоящую продажу. Ближе к ночи наш разговор неизбежно коснулся последнего образа в моем списке.

— «Юдифь» Густава Климта? — изумленно спросил немец. — Нам всем должно быть страшно.

— Почему? — хихикая, спросила Петра, обнимая его за плечи.

— Мужчина, пойманный в ловушку роковой женщиной, всегда погибает, — ответил он, подмигивая Гаю и проводя рукой по горлу.

— Это всего лишь выдумка Климта, — парировал Гай, поднимая стакан с водкой. — Он был одержим сексом и смертью.

Я давно так не веселилась. Париж бодрил меня, помогая временно забыть о проблемах с Эйданом. К тому же было здорово находиться среди людей, которые знали о моем проекте. Это снимало напряжение, словно теперь я разделила с ними ответственность за конечный результат.

— Юдифь использовала свою женскую привлекательность для свержения Олоферна, — объяснила я, — но Климт ввел сексуальный подтекст, которого, согласно мифу, на самом деле не было.

Немец пытался сосредоточиться на моих словах, но выпитая водка уже начинала действовать.

— Значит, Юдифь — это просто мужская фантазия о том, на что способна женщина, доведенная до отчаяния? — спросил он.

— Абсолютно верно. — Теперь Гай посмотрел прямо на меня и медленно произнес: — Мужчины боятся признать, что женщина способна осознанно пойти на убийство. Гораздо удобнее считать, что Юдифь толкнула на это неудовлетворенная страсть.

— Мне кажется, что у Эстер и Юдифи есть что-то общее, — сказал немец. У него уже заплетался язык.

Прежде чем я смогла выступить в свою защиту, мне на помощь пришла Петра.

— Может быть, Эстер и приходится рисковать, — убежденно проговорила моя подруга, — но она не обезглавливает своих врагов.

— Нет, — уверенно возразил немец. — Я имею в виду, что обе они — Джоконды.

Гай не сдержал смеха.

— Но это правда. — Немец сделал внушительный глоток из стакана. — Мона Лиза — это архетип роковой женщины.

— Никогда не думала, что я сама являюсь героиней мифа, — ответила я.

Я размышляла о мифической Юдифи и ее поступке, пока мы плыли к ней. Пятеро из семи моих героинь были реальными женщинами: Кристина, Изабелла, Мари, Викторина и Фрэнсис. Остальные две воплощали традиционные представления мужчин о женском начале: Мария, символизирующая непорочность, и грешница Юдифь.

Я хотела, чтобы проект прошел полный круг. Климт перенес действие сказания, изложенного в Ветхом Завете, в двадцатый век, интерпретировав историю так, чтобы она соответствовала особенностям его времени. Он был австрийским диссидентом, жил и творил в двадцатом веке, и его произведения одержимы эротизмом; даже в его пейзажах сквозит женская чувственность. Картины Климта пользовались успехом в знакомой с учением Фрейда Вене. Образ роковой женщины завоевал много поклонников, но некоторые слои венского общества были оскорблены картиной, особенно это касается евреев из среднего класса.

Ветхий Завет повествует о Юдифи, молодой еврейке, вдове из Ветилуи — израильского города, осаждаемого вавилонской армией. Когда Юдифь услышала, что старейшины города намерены сдаться Олоферну, деспотичному вавилонскому полководцу, она решила спасти свой город. Юдифь нарядилась, надела редкостные драгоценности и пошла во вражеский лагерь, чтобы предложить себя в качестве наложницы. Несколько дней спустя «жаждущий близости» Олоферн пригласил ее в свой шатер. На счастье Юдифи, он «выпил больше вина, чем когда-либо пил со дня своего рождения» и быстро уснул, не успев и дотронуться до нее. Тогда Юдифь схватила турецкую саблю Олоферна и двумя ударами отрубила ему голову. Потом позвала свою служанку, положила голову в мешок и вернулась в Ветилую, где призвала израильтян вывесить трофей на стену города. Вскоре после этого вавилоняне убежали. Юдифь заявила, что действовала по велению Бога. В оригинальном тексте нет никаких упоминаний о том, что убийство доставило ей удовольствие, не говоря уже о сексуальном удовлетворении.

Климт изображал Юдифь дважды, первый раз в 1901 году, затем в 1909.

В первой картине, как и в более поздней версии, содержится сексуальный подтекст, но не хватает убедительности. Моделью послужила современница Климта, венская натурщица и, возможно, муза художника, Анна Бар-Милденберг. Характерно, что художник украсил картину золотой листвой, соединив плоское изображение с трехмерным пространством, чтобы создать своеобразную связь между традиционным искусством и современным. Шею Юдифи украшает модное и дорогое золотое колье-«ошейник», она с отсутствующим видом держит в руке голову Олоферна; веки женщины полуопущены, губы приоткрыты, выражая чувственный экстаз.