Соломон Крид. Искупление - Саймон Тойн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И остановился.
Когда копы прибудут, они не смогут преследовать на машинах. Зато смогут верхом. Соломон направил жеребца к воротам, скинул ногой петлю, закрывавшую их, распахнул створки.
Лошади внутри зафыркали, заржали, отпрянули, предпочитая знакомую тюрьму кораля страшной неизвестности свободы. Соломон заставил Сириуса подъехать, потеснить табун к выходу. Кони идти не хотели, закатывали глаза, но потом один запаниковал и кинулся прочь, остальные – следом. Земля затряслась от грохота копыт. Табун высыпал наружу, рассеялся по пустыне, торопясь ускакать подальше от ранчо.
Ткнув пятками жеребца, Соломон последовал за беглецами. Краем глаза заметил: во двор заехала, поднимая клубы пыли, полицейская машина. Элли стояла, склонив голову, растерявшаяся от шума. Жаль, не получилось передать ей то, что сказал перед смертью Бобби Галлахер. Что последним его словом было ее имя. Возможно, еще один шанс появится позже. Но сейчас надо удирать.
Соломон догнал бегущих последними лошадей, низко пригнулся, чтобы преследователи не поняли, на каком именно он скачет коне, и погнал галопом, держась вровень с табуном, пока ранчо не скрылось из виду и пустыня не поглотила Соломона и Сириуса.
VII
Чем меньше человеку нужно, тем ближе он к богам.
СократВыдержка из книги
ИСКУПЛЕНИЕ И БОГАТСТВО
СОЗДАНИЕ ГОРОДА
Мемуары преподобного Джека «Кинга» Кэссиди
Эти люди умерли уже давно. Их было двое. Лохмотья одежды держали вместе разрозненные кости и ошметки кожи, придавали видимость человеческой фигуры. Мелкие кости валялись, белея, на земле – части пальцев рук и ног, обглоданные дочиста животными, привлеченными запахом мертвой плоти. Мух тоже хватало, и я понял, отчего их такая тьма у вагона.
Вокруг костей на земле валялись инструменты: кайло, клинья, бур – орудия горного промысла, принесенные для добычи золота, но использованные в поисках вещества, что гораздо ценнее золота для умирающих в пустыне. Лощину испещряли ямы, не меньше двадцати. Одни были глубиной по пояс, другие – немногим более царапины. Шляпы лежали рядом с голыми черепами, челюсти были распялены в посмертном крике почерневшей от жары кожей. Макушки черепов сияли белизной – и я вдруг понял отчего.
Несчастных оскальпировали.
Я застыл на месте от ужаса, словно дикари, учинившие зверство, еще прятались среди деревьев. Но пока мои глаза внимали страшной сцене, здравый смысл успокоил колотящееся сердце. Я резонно заключил, что злодейство совершилось давно и свершившие его уже покинули здешние места. Следов насилия не видно, – похоже, скальпы сняли с трупов. Не иначе проходившая мимо банда дикарей польстилась на легкие трофеи, а заодно забрала припасы и лошадей.
Я прошел дальше по лощине, осторожно пробираясь между рассыпанными костями, проверяя каждую выемку, молясь о том, чтобы отыскать хоть какой-нибудь признак воды, которую искали погибшие. Я отчаянно в ней нуждался. Но все выемки были одинаково безводными, и во мне снова поднялся страх. Без воды я тоже погибну – и это произойдет очень скоро.
Заканчивая унылые и бесплодные розыски, я заметил на длинных шипах молодого мескита клочок пожелтелой бумаги. Стянул его с колючек, осторожно развернул, памятуя о том, что солнце и ветер делают бумагу хрупкой. На обрывке уцелела лишь часть рисунка, но достаточная, чтобы узнать целое. По моей спине пробежал холодок вопреки удушающей жаре вокруг. Распознав пометки, я отшатнулся, а внутри меня все закричало от ужаса.
Затем я выбрался из лощины. Элдридж находился там же, где я его и оставил. Рядом лежала моя фляга. Изуродованная рука умирающего стиснулась в кулак, прижалась к груди. Вокруг с жужжанием вились мухи, жадно поедая кровь, сочившуюся из разорванной плоти, пятнавшую зажатый в пальцах сложенный квадратик бумаги. Я осторожно высвободил его, развернул и уложил наземь рядом с клочком, найденным близ погибших золотоискателей. Затем положил подле чужих карт свою.
Все три были одинаковыми.
Я не знал, какое зло встречу посреди раскаленной пустыни, и не подозревал, что зло уже встало на моем пути. Сержант Лионс забрал мои последние деньги в обмен на бесполезную карту, но гораздо большее забрал у несчастного Элдриджа и его семьи и у двух старателей, догнивающих в лощине. Эти карты были считай что смертными приговорами. И я решил, глядя на них, что не позволю моей жизни иссякнуть из-за гнусной змеи в человеческом обличье, предавшей меня и кто знает скольких еще несчастных путешественников всего лишь за пригоршню серебра.
Когда солнце чуть сильнее опустилось к горизонту, я по-новому навьючил мула, оставив лишь необходимое для выживания: немного еды, два одеяла, чтобы не мерзнуть ночью и укрываться от солнца днем, треть моих пустых фляг в надежде встретить по пути воду либо путешественника, готового поделиться со мной запасом влаги. А вдруг Господь приведет меня к источнику? Я оставил бледного Христа и Библию под мескитовым деревом, устроив грубое подобие церкви, какую еще надеялся построить здесь, затем открыл Писание и помолился Господу, прося сил, чтобы вернуться к форту и предать сержанта Лионса правосудию за все содеянное. Пока я молился, под деревья ворвался ветер, подхватил страницы книги, перевернул – и моим глазам предстало одно из немногих помеченных священником мест:
А ГОСПОДЬ шел пред ними,
днем в облачном столпе, чтобы направлять их в пути,
а ночью в огненном столпе, чтобы светить им…
В ожидании, пока хоть немного спадет жара, я снова и снова перечитывал отмеченное, непрестанно молясь о том, чтобы Господь и в самом деле наставил меня. А когда день померк, вывел мула из тени под тускнеющее солнце. Я остановился на высоком берегу высохшей реки и посмотрел на бескрайнюю, полную иссохших покатых холмов дикую глухомань впереди. Садящееся солнце расчертило ее глубокими тенями. От одного взгляда на нее и мысли о том, сколько уже проехал по ней, еще питаемый надеждой в сердце и водой в сосудах, я лишился последних сил. А ведь мне снова проходить весь этот путь! Не знаю, что заставило меня обернуться именно в тот момент – наверное, странное ощущение, что за мной наблюдают. Как бы то ни было, я обернулся и посмотрел на недавно оставленную за спиной рощу. Именно тогда я и увидел то, чему было суждено изменить мое будущее.
К юго-востоку пылал столь яркий и ровный свет, что казалось, с небес упала звезда и продолжает гореть на земле. Сияние исходило из места, где начинались склоны сошедшихся подковой красных гор. Оттуда непрестанно дул горячий ветер. Он нес запах креозотовых кустов и сладких цветов пустыни, и мое сердце возрадовалось – ведь это запах идущего в пустыню дождя. Мул повернулся, мотнул головой, тоже учуяв дождь, и подчеркнутые священником строчки наполнились для меня новым смыслом. Свет сиял в стороне, противоположной форту, но я без тени сомнений потянул вожжи и направился к странному огненному столпу, ярко сиявшему в надвигающейся ночи.
Я следовал за ним несколько часов, пока не стемнело полностью, но огонь был как луч света в ночи. Приблизившись к его источнику, я обнаружил отверстие, выглядевшее будто дыра в ночной тьме, испускавшая реку света. Он озарял землю, указывал на камень, расколотый ровно надвое. Из почвы меж половинками камня бил, клокоча, источник. Я упал в него, пил, плакал и смеялся.
Я остался там до рассвета. На заре столп света померк. Лишь тогда я увидел, что еще было в воде: яркие хлопья золота и темно-зеленые кристаллы. Я заплакал снова, ибо понял: вот они, обещанные священником богатства, состояние, достаточное для постройки церкви и города рядом с ней.
Вот и вся моя история – по крайней мере, та ее часть, какую я готов рассказать. В пустыне со мной произошло и кое-что иное, но я не стану описывать это, чтобы не омрачать ясность и чистоту моих побуждений. И хотя я совершил и то, о чем жалею сейчас, о самой тяжелой своей ноше я не сожалею вообще, ибо я сделал выбор по своей воле, принес жертву ради блага других.
Я стал знаменит при жизни, потому что отыскал сокровище среди пустыни, но истина в том, что есть иное сокровище, гораздо большее первого, и его я нашел на закате дней после долгих усердных трудов. Я нашел путь к нему, спрятанный на страницах Библии обезумевшего священника. Я всегда подозревал, что книга приведет меня к богатству, но ко времени, когда я отыскал путь к нему и понял его смысл, стало уже слишком поздно. Потому я решил унести секрет с собой в могилу. Быть может, его отыщут другие – либо ему суждено остаться потерянным навеки.
Мы служим Господу и друг другу различным образом. Господу известно о совершенном мною. Надеюсь, Он поймет. Хотя у меня и нет надежды на Его прощение.
Несчастный Элдридж умер до того, как я смог принести ему воду. Но я постарался, чтобы сержант Лионс заплясал на веревке за свои преступления. Я посвящаю свои мемуары бедному Элдриджу и его трагически погибшей семье. А еще великому сокровищу, оставшемуся в пустыне, ожидающему того, кто отыщет и завладеет им.