Terra Insapiens. Дороги (СИ) - Григорьев Юрий Гаврилович

Он улыбнулся с грустной радостью воспоминанья.

Выйдя к озеру, заметили сидящего на берегу человека. Артур насторожился, но, когда подошли ближе, обрадовался.

— Да это же наш Мессия!

Это действительно был он. Худощавый и поникший, он сидел на камне и задумчиво смотрел на Замок.

— Что случилось, монсеньор? — шутливо спросил Артур. — Что заставило вас покинуть монастырь?

Мессия обернулся и встал.

— Меня выгнали из монастыря. Точнее, хотели меня связать, но я вырвался и убежал.

— Пойдёмте в лодку, потом расскажете всё подробно, — пригласил Артур.

— Да нечего особо рассказывать. Приехал епископский посланник, молча прослушал мою проповедь, а потом вышел на амвон, и битый час меня клеймил разными словами и ворохом цитат из Библии, слова не давая мне вставить. Так запугал монахов карами небесными, что они тоже все притихли, ни один за меня не вступился… Грозил мне поднятой Библией. Ехидно спрашивал — читал ли я эту книгу? Я ему сказал: «Положи книгу… Я слова знаю… Я не слова, я Бога ищу».

Мессия вздохнул.

— Он приказал меня схватить, чтобы отправить к епископу на суд, но мне удалось вырваться.

— Sic transit gloria mundi, — сказал Ньютон.

— Кто к нам вернулся! — воскликнул Адам, увидев заходящего в ворота Мессию. — С щитом или на щите?.. Впрочем, можете не отвечать. Читаю по вашему лицу. Выгнали?!

Мессия устало махнул рукой, не стал ничего объяснять, и прошёл в свою комнату.

Вечером Мессия вышел во двор, подошёл к столу, где пили чай, и сел на скамью. Артур налил ему чая и пододвинул тарелку с кашей. Кашу Мессия есть не стал, а чай выпил.

— Я знал, что у вас ничего не получится, — заявил Паскаль Мессии. — И кому вы читали свои проповеди?! Они ждут второго пришествия, они считают дни, заглядывают в мир иной, а вы проповедуете им мир этот. Не нужен им этот мир, где жизнь коротка и мучительна!.. Сказать им, что второе пришествие отменяется, что у них ещё, по крайней мере, тысяча лет, так они расстроятся. Они не знают — что им делать с этой жизнью? Это потерянные для земной жизни люди. Всё их упование — загробное. «Как же долго приходится ждать!» — тосковала одна монашка, томясь по Царству Небесному.

Мессия молчал, никак не реагируя на слова Паскаля.

— Что теперь будете делать? — спросил Артур.

— Не знаю… — не сразу и неохотно ответил Мессия.

— Вам надо плыть в Америку, — то ли в шутку, то ли всерьёз посоветовал Паскаль. — Там для вашей проповеди поле непаханое. И конкурентов в виде католической церкви нет.

Мессия не отвечал. Он, казалось, был погружён в свои мысли и не слушал то, что ему говорил Паскаль. А тот заводился всё больше и больше.

— Знаете, чего вам не хватает? Вам обязательно надо стать фокусником. Люди ждут чуда. Кто помнил бы Христа, если бы он не творил чудес? Если бы он не оживил Лазаря, не накормил пятью хлебами пять тысяч человек, не превратил воду в вино, не ходил по воде… Скажите, только честно, разве восторжествовало бы христианство без веры в чудо? Они ждут чудес.

— Мне Дени рассказывал, — обратился он к Артуру, — как он свою веру испытывал. «Два дня без сна и еды я молился, стоя перед горой, желая, чтоб вера моя сдвинула гору. Но не свершилось, гора не сдвинулась ни на пядь. Тогда я утратил веру в свою веру». И так горестно это рассказывал, видно было, что для него это — трагедия.

Мессия поднялся, постоял минуту, словно собираясь что-то ответить, но ничего не сказал и вернулся в свою комнату.

— Что ты его троллишь? — укорил друга Артур. — Ему сейчас и так не сладко. Никто не хочет его Бога принять.

— Значит, Бог у него дефектный, неудобный. Вон христиане придумали себе удобного Бога, и тысячу лет уже довольны им. И ещё тысячу лет будут довольны.

Ранним утром Артур вышел во двор, когда все ещё спали. Он направился к озеру, чтобы поплавать по уже устоявшейся привычке. Подходя к озеру, он почувствовал дежавю. На белом камне у воды сидел Мессия. У его ног лежал холщовый мешок.

— Вы уходите?

— Отвезите меня на тот берег. В Замке мне нечего делать. Пойду куда-нибудь в глухие края, проповедовать простым людям, чьё сердце ещё открыто вере.

— Пропадёте вы в этом суровом мире.

Мессия заглянул Артуру в глаза, а потом опустил голову и спокойно сказал:

— Ну, значит, так тому и быть.

— Останьтесь! — искренне захотел Артур. — Мы вместе увидим будущее!

Мессия медленно покачал головой.

— Мне нечего делать в будущем. Здесь ещё горит огонь веры, а в будущем он потух. Моё место здесь… Вот решил я на следующий год идти в Рим, поживу там немного, послушаю папу Сильвестра — говорят, умный человек. А потом поплыву на Святую Землю, в Иерусалим.

— Не лучшая мысль, — покачал головой Артур. — Там сейчас сарацины. До первых крестовых походов ещё сотня лет.

— Я знаю… Хочу посмотреть всё своими глазами. Увидеть Голгофу.

Артур внимательно посмотрел ему в лицо.

— Увидеть Голгофу и умереть? — неудачно пошутил он. — Голгофа свободна.

Мессия поднялся, закинул мешок на плечо и пошёл к лодке. Артур последовал за ним. Мессия сел вперёд, Артур сел за вёсла. Налегая на них, он поглядывал на Мессию. Тот был спокоен и сосредоточен. Он не смотрел на Артура.

На другом берегу они попрощались, неловко обнявшись, и Мессия сказал:

— Я не желаю вам счастья. Ибо счастье — это маленький обман. Для тех, кто не знает — что ему делать с этой жизнью? Я желаю вам найти своё место в этом мире… Мир большой. Каждый может найти в нём своё место.

Он повернулся и пошёл вдоль берега озера. Нагнулся, подобрал с земли палку, и дальше пошёл уже с ней. Артур долго ещё стоял и смотрел вслед уходящему. Ему было грустно.

Собирая последние яблоки с деревьев в саду, Андрон спорил с Поэтом.

— Какой только ерундой не занимаются люди! — рассуждал Андрон. — Человек пришёл в мир, как в комнату, где на полу валяется много безделушек. Человек выбирает одну из них и начинает начищать, надраивать до блеска… Вот, например, балерина или, упаси Господи, балерун. Смешное ведь занятие — прыгать по сцене и задирать ноги. Но если заниматься этим со всей серьёзностью, с верой и упорством — родится красота, удивляющая людей… Всякая безделушка может стать красивой, если к ней душа приложена.

— Вот не читаю я поэзию, не нужна она мне, — продолжил он свои рассуждения. — Но я любую работу уважаю, если она сделана с толком и с любовью. Работа поэта, как я понимаю, состоит в том, чтобы расставить нужные слова в нужном порядке. В этом он близок к каменщику, который делает то же самое, только вместо слов у него кирпичи.

— Я не согласен с вами, — мотал головой Поэт. — Когда хвалят мастерство каменщика, это одобрение. Когда подчёркивают мастерство поэта, это оскорбление. Поэт не должен быть мастеровым. Создавать рифмованное здание из слов — плохое занятие. «Когда б вы знали, из какого сора…» Не из добротных кирпичей, не по задуманному плану создаются строки, способные взволновать сердца. Вдохновение, а не упорный труд, — вот что рождает поэзию. Это непостижимая сила, а не точный расчёт. Рильке считал поэзию пятой стихией.

— Ну, не знаю, не знаю… Когда строитель строит мост, у него есть план этого моста, есть чертежи. Попробовал бы он построить мост из одного «вдохновения»!

— Так я вам и говорю, что работа поэта особого рода, и нельзя её сравнивать с ремеслом.

— Этого я не понимаю, — продолжал Андрон. — А если нет вдохновения? Всё — работа встала?

— Да! — ответил Поэт. — Если чувствую, что нет вдохновения, я займусь чем-то другим, но стихи писать не буду.

— Хорошо устроились! — подсмеивался Андрон. — Хочу — работаю, хочу — не работаю. А как тогда на жизнь зарабатывать? Непонятно.

— А поэзией и нельзя заработать, как вы говорите, «на жизнь». Поэзия не про это.

— Значит, у поэта должна быть вторая работа, и уже «без дураков» — от звонка до звонка. Вот вы где работали, чем зарабатывали?

— Сторожем в детском саду, — буркнул Поэт.