Она что-то знала - Татьяна Москвина

У нас осталась ещё одна фигурантка – первая жена отца. Всеми брошенная, страстная, нетерпеливая, знойная, бешеная женщина-стихия, мать Люцифера. Ненавидящая кроткую Марию, к которой ушел муж, презирающая Иисуса, гневающаяся на мерзавца-сына. Её эманциями созданы многие стихии природы, и потому они находятся в бешенстве, неиссякаемой ярости, следуя материнским настроениям. Её отчаяние неутолимо, её злость негасима. Она ведёт на земле свою игру, в которой нет ничего от разума, она плодит и поддерживает отражения самой себя во плоти, своих женщин, огневых, страстных, органически не любящих религию, необузданных, недобрых.

Так вообразите теперь, каково наше, человечье положение в этом раскладе!

Мало того, что мир испорчен в глубинах глубин фантазёром-самодуром, сотворившим его, и лишь чуть-чуть, по капельке, воспринимает благостные излияния Марии—Иисуса, отчего тьма мира становится ещё непрогляднее и невыносимее. Мало того, что войско Люцифера рыщет повсюду, ища ненавистный крест, ненавистное имя, чтоб его опозорить и уничтожить. Ещё и бешеная мать нет-нет, да обрушит на человеков свой бессмысленный гнев, свою неизжитую обиду на судьбу!

Кому мы нужны, спрашивается? Кого могут интересовать наши беды, наши страдания, наши корчи, наши мольбы? Кому придёт в голову направлять нашу судьбу, печалиться о нашем неправильном пути? И для чего, кстати, весь этот расклад нам открывать и растолковывать? Чтоб мы все поголовно затосковали и рехнулись?

Семья Царств интересуется прежде всего своими делами, и это так понятно. Судя по всему, там происходят различные примечательные события – Иисус занялся сотворением своего личного мира и, видимо, женился; Мария всё ищет пути примирения мужа с первым сыном; София принимает и утешает, пытаясь вразумить её, бывшую жену ….офа. Там всё нормально! Нормальные семейные разборки! Неужели вы думаете, что мы тут на земле их из своей головы придумали? Мы только отражаем, копируем, пародируем Семью Царств…

Я никого там не люблю, никого, кроме, может быть, её одной… Сам … .оф мне понятен отлично, я таких самодуров, талантливых, блестящих, но невыносимо ограниченных, самодовольных и хвастливых, видела сотнями. Начальничек-с! Или какой-нибудь господин режиссёр, не ведающий и тени сомнения в своей богоизбранности. И абсолютно верно не ведающий: он и есть точная копия отца. Никуда мне не деться от нежного презрения к нему.. Бешеная мать мне противна – не люблю бессмысленной злобы, хотя её земные дочери могут быть очень привлекательны и сильны по природе. Люцифер – чужой и омерзительный, перешедший все границы возможного в ненависти и ревности, упёртый, упоённый собой. Иисус и Мария – далеко, очень далеко от меня. Я их не чувствую, разве иногда как облачко какое скользнет по душе. Да, отражающие и копирующие их – наверное, лучшие люди на земле. Так их и называют – „не от мира сего». Им и указано их место—терпи и страдай за всё и за всех, здесь не ваше царство…

Но ты, как в насмешку названная Премудростью Божьей, ты, чьей любовной ошибкой создалась вселенная, одинокая, гордая, заблудшая София – тебя я люблю! Дивная красная птица с бесстрастными глазами судьи, тишком слетевшая на византийские иконы! Сознала ли ты свою вину, казнишься ли ею или оправдываешь себя? Нет, самооправдание – удел низших существ. Оправдывает себя твой самонадеянный сын, оправдывает себя окоченевший в злобе старший внук. А ты царишь над всем, с грустью обозревая созданное тобой Царство, источая разум своей покинутой некогда, высшей сферы – на горькую испорченную землю. И доходят до нас, настигают нас твои лучи! И мы, обезьяны, пародии, отражения, слепые копии, мы – преображаемся, в нас зажигается разум, мы понимаем устройство вещей и связь явлений, мы отыскиваем законы, мы улучшаем жизнь, мы чувствуем Слово, и творящий разум, навеянный тобой, творит воистину чудеса!

София, радость моя, только и было в моей жизни счастья, что от тебя. Только созданное твоей Премудростью давало пишу, давало жизнь, и свет, и утешение. Ты выше всех и чище всех. Нет в тебе ни гнева, ни кротости, ни страсти, ни всепрощения, ни самодовольства, ни самоуничижения. Чистая стихия разума, понимания, творчества нисходит от тебя, поселяясь в душах – все равно, мужских или женских. И мы начинаем учиться, думать, постигать, соображать, изобретать, писать– чисто, бесстрастно, бескорыстно, в тихом счастье причастности к тебе.

Ты осеняешь государей, и они устраивают жизнь народов к добру и по уму. Ты касаешься лба учёного, и его озаряет открытие. Ты сидишь рядом с писателем, и он пишет небывалое, потрясающее людей. Да, это бывает редко – трудно тебе просквозить на землю, заморочены наши испорченные глаза и головы. Но лишь на тебя моя надежда, святая София, не покидай нас, не оставляй попечения, не бросай на откуп своему придурочному сынку втайне от него, в неурочный час снисходи к одиноким, к несчастным, к взыскующим тебя, София… Кто как не ты помогла мне, горбатой твари, не знающей любви, пережить ужас своего рождения, ужас бессмысленного, ошибочного отпечатка во плоти огрызка чьей-то недоброй мысли, по могла, дала друзей, открыла мир знаний, ты, богиня умных уродов, покровительница всех скорчившихся над книгами головастиков, ты, несчастная навечно, заблудшая, настоящая моя мать…»

(здесь текст в нескольких местах расплылся – как будто слезы капнули)

23х

Пётр:

Россия, где же ты!

Обернибесов:

Тут, в кулаке.

Красиво? Схватил и всё тут.

Я пришёл сюда на трубочках.

Я Бог.

«Тяжело писать. Тяжело. Не пойму, в чём дело. „Созвездья погаси и больше не смотри вверх. Упакуй луну и солнце разбери, слей в чашку океан, лес чисто подмети. Отныне ничего в них больше не найти…»

Все мои мысли давно улеглись, отстоялись, кристаллизовались в твёрдые формы, но излагать их безумно, бесконечно трудно. Вот будто держит кто за руку. Чёрт бы побрал меня с моей чугунной серьёзностью! Как я хотела всегда преодолеть её, победить дух тяжести, ведь чему-то главному в безобразной шутке-жизни соответствует только фокусник, артист, проходимец, авантюрист, обманщик. Меня влекло в игру, в фокусы. Я это понимала – это защита, чудесная мимикрия, которой столь славится моё племя. Но, казалось бы, я давно преодолела всё родовое и кровное – это обязательный путь артиста и проходимца. Гибкость. Лёгкость. Усмешка. Непринуждённый, грациозный переход за установленные границы – и обратно. Подделывание форм (всегда умела подделать любой почерк!). Но за покровом таилось неизменное, моя тяжкая, отвратительно, непоправимо серьёзная суть. Как за игривыми гримасами того же Ницше ворочалась корявая немецкая тоска по всемирной любви. (Тоже лузеры безнадёжные – не смогли взять мир по любви, так попробовали изнасиловать.) И во мне, знаю, как бы я ни кривлялась, живёт идиотическая страсть к призыву Мессии. Но я не хочу счастья только „для своих» – у меня нет „своих». Мне все свои и все чужие. Я могу спокойно, хладнокровно им объяснить, что нужно сделать. Что можно сделать. Что захватит человека целиком, захватит и ум его, и душу, всю его утробу».

«Происшествия в сферах отдалённых воздействуют на наш мир, но обратное, воздействие – мира на сферы – с давлением сфер на мир несоразмерно. Мы – терпилы, игрушки, мы ни на что всерьёз повлиять не можем. Докажет или не докажет Люцифер свою правоту Отцу – это его история. Помирятся они или кет – это их дело. Смягчится ли от Великого Примирения воинственный облик мира, мы не знаем, и сколько до этого суждено нам корчиться – тоже.

Так скажите на милость, какое нам дело до всего этого? Хоть бы разборки в Божественной семье и определяли всё сложение нашей жизни, что мы тут, в нашей малости, можем сделать?

Того Бога, в которого мы столь долго были влюблены и который нам так нужен, Всеблагого и Всведущего, Премудрого и Человеколюбивого, у нас нет и никогда не будет.

И это надо по-настоящему понять и почувствовать, это надо пережить, не утешаясь эрзацами вроде карикатурных земных деспотов, которых тоски ради масса наделяет свойствами Божества. Оставить упования. Оставить дохлые надежды. И вместо всей этой муры перейти к реальному делу.

К настоящему человеческому делу. Мы ведь, собственно говоря, и шли к нему все века. Мы о нем и мечтали – только не могли, не смели назвать вещи подлинными именами, а мы должны наконец это сделать.

Бога, нужного нам, у нас нет. Поэтому мы должны сделать Бога.

Это – самое главное, самое настоящее дело человечества. Мы должны сделать Бога. Человеческого Бога. Созданного из нас. Не того, кто развлекается устройством водопадов и росписью морских рыбок, – а Бога людей, Бога-для-людей.

Как мы можем это осуществить? Можем, если посмотрим трезво и спокойно на состояние мира. Мы увидим, что в массе своей люди накопили достаточно предпосылок для создания своего Бога. Во-первых, огромное количество людей любит своих близких и даже способно кое-что сделать для дальних, ради приятного чувства своей полезности и правильности. Конечно, мир у нас пёстренький и полосатенький, и трудно требовать от китайца, чтоб он страстно желал добра арабу. Но и не надо сразу начинать с невозможного и строить всемирного Бога. Начнём хотя бы с России. Если кто желает присоединиться или начать своё сгроительство – пожалуйста. ФМ неспроста говорил про народ-богоносец, и над ним потом долго смеялись, дескать, ничего себе богоносец. Но он-то смотрел в даль веков и видел, что когда-нибудь, перемучившись, русские извлекут из себя Бога, настоящего Бога, Бога-для-людей. И сделают его. И вот сейчас, пройдя столько испытаний и потеряв все иллюзии, народ остался наедине с одним-единственным чувством: любви к близким. Больше ничего нет! Один человек – и другой человек. И один человек может помочь другому человеку. Это основа, почва, среда, чреватый процессами бульон.