Жена - девочка - Майн Рид
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И, завершив свою речь этим восклицанием, граф вонзил шпоры в бока лошади и пустил ее галопом, как будто решил принять участие в той самой последней безнадежной битве. Более молодой его спутник, вдохновленный, по-видимому, тем же самым импульсом, быстро поскакал следом.
Эта скачка галопом продолжалась, пока не показались крыши домов Вилагос, рассеянных среди рощ маслин и акаций, покрывавших равнину Пушты.
На окраинах открывшегося их взору поселка можно было видеть палатки, установленные на ровных местах; штандарты, плывущие среди них, — это конница передвигалась эскадронами; пехоту, стоявшую плотными сомкнутыми рядами; всадников в гусарских мундирах, снующих тут и там, — их доломаны[48] свободно развевались по ветру вслед за гусарами.
— Стой, кто идет? — раздался резкий окрик караульного на мадьярском языке, и солдат в одежде гонведа показался на пороге хижины пастуха. Это был представитель отряда охраны, размещавшейся внутри дома.
— Друзья, — ответил австрийский граф на том же самом языке, на котором его окликнули, — друзья по общему делу. Да здравствует Кошут!
При этих волшебных словах солдат опустил карабин, и полдюжины его товарищей вышли из дома и приблизились к вновь прибывшим.
После чего, не тратя времени на долгие разговоры, граф и его спутник направились в штаб, в Арад, сопровождаемые криками «Да здравствует Кошут!»
Глава XXVII
СЛОМАННЫЕ МЕЧИ
Через полтора часа граф Розенвельд и капитан Майнард достигли Вилагоса — чтобы уложиться в указанное время, им нужно было скакать достаточно быстро — и въехали в лагерь венгерской армии. Они остановились прямо в его центре, перед шатром, где располагался главнокомандующий. Они пришли как раз вовремя, чтобы стать свидетелями замечательной сцены, как нельзя лучше характеризующей положение дел в армии.
Вокруг них собрался офицерский состав всех видов и родов войск. Они собирались в группы и беседовали, взволнованно и нервно, одновременно и поочередно, торопливо перебивая один другого.
Все говорило о подготовке к сражению, но создавалось впечатление, что имелся некий сдерживающий момент. Об этом можно было судить по нахмуренным взглядам и мятежному бормотанию. В отдалении слышался несмолкающий гул артиллерии.
Все хорошо знали, откуда он идет, и что это означает. Они знали, что сражение происходит под Темешваром, где Наги Сандор со своим героическим, но поредевшим корпусом сдерживает натиск превосходящих сил Ридигера.
Да, их лучший и любимый товарищ, Наги Сандор, прекрасный офицер кавалерии — не уступавший даже французским отличным рубакам — вел этот неравный бой! Мысль об этом и вызывала хмурые взгляды и недовольное роптание.
Подойдя к группе офицеров, граф попросил разъяснений. Эти офицеры были в мундирах гусаров и выглядели более возбужденными, чем другие. Один из них выскочил вперед и пожал руку графа, воскликнув:
— Розенвельд!
Это был его старый товарищ.
— У вас неприятности? — спросил граф, прежде чем ответил на приветствие. — Что у вас происходит, мой дорогой друг?
— Вы слышите эти пушки?
— Конечно, слышу.
— Это храбрый Сандор ведет смертельный бой. А этот специалист сражаться по картам не дает нам приказа прийти ему на помощь! Он расположился внутри своей палатки как некий Оракул Дельфийский. Немой к тому же, потому что он ни на что не реагирует. Поверишь ли ты, Розенвельд, но мы подозреваем его в измене!
— Если это действительно так, — ответил граф, — то вы наивные глупцы, что ждете его приказов. Вы должны выступить без его приказаний. Со своей стороны скажу, что я, так же, как и мой друг, не буду оставаться здесь, в то время как битва происходит там. По той же причине, что и вы; мы как раз и приехали сюда, преодолев несколько тысяч миль, чтобы обнажить свои мечи. Мы прибыли слишком поздно, чтобы участвовать в баденском деле; и мы не хотели бы проторчать здесь, с вами, и снова разочароваться. Ну, Майнард! Нам больше здесь, в Вилагосе, делать нечего. Идемте в Темешвар!
Сказав все это, граф быстрым шагом направился назад, к своей лошади, все еще оседланной, капитан последовал его примеру. Но прежде чем они успели взобраться на коней, произошла сцена, которая заставила их остановиться рядом с лошадьми, держа поводья в руках.
Гусарские офицеры, некоторые из которых были более высокого ранга, генералы и полковники услышали слова Розенвельда. Друг графа передал им содержание его речи.
Достаточно им было уловить лишь краткую суть его слов, чтобы решиться на более смелые действия. Эти слова были подобны раскаленным угольям в бочке с порохом, и почти мгновенно произошел взрыв.
— Гёргей должен отдать приказ! — закричали они все разом. — Или мы выступим без этого. Что скажете, товарищи?
— Мы все согласны! — отозвался хор голосов; говорившие брали в руки оружие и направлялись к палатке главнокомандующего.
— Послушайте! — сказал их лидер, старый генерал с седыми усами и бакенбардами, протянувшимися до ушей. — Слышите этот гул? Это пушки Ридигера. Мне слишком хорошо знаком их проклятый язык. У Сандора было мало боеприпасов, а теперь они совсем закончились. Он вынужден будет отступить.
— Мы остановим его отступление! — воскликнула одновременно дюжина бойцов. — Разрешите нам потребовать приказ, чтобы выступить! Вперед, к его палатке, товарищи! К его палатке!
Невозможно было ошибиться, к какой палатке следует идти, и офицеры-гусары, продолжая кричать, устремились к шатру, другие группы — за ними, и вскоре все они плотно обступили палатку главнокомандующего. Несколько офицеров вошли внутрь, им удалось проникнуть туда благодаря громким словам и уговорам.
Но вот они вышли, и с ними вышел Гёргей. Он выглядел бледным и казался испуганным, хотя, возможно, это был не просто страх, а сознание своей вины. Но у него сохранилось достаточно присутствия духа, чтобы скрыть это.
— Товарищи! — сказал он, обращаясь к собравшимся. — Дети мои! Я надеюсь, что вы можете положиться на меня. Не я ли рисковал своей жизнью ради нашего общего дела — ради нашей любимой Венгрии? Я говорю вам, что нам нет никакого резона сейчас выступать.
