Там, где престол сатаны. Том 2 - Александр Нежный

Поверьте, дорогие мои, мне вовсе не льстит моя известность, не выходящая, впрочем, за пределы земного шара. И все эти имена на разных языках, по-латыни, по-гречески – ко мне, вообразите, даже приклеили Маометис, то бишь Магомет, неведомо для чего превратив меня в пророка, к которому, если позволительно так выразиться, я издавна питаю самое искреннее уважение, далеко не достигающее, однако, степени безумной преданности, характерной вообще для миллионов его поклонников и почитателей, – и не только имена, но и цифры, какое-то невообразимое число, наиболее полно, как утверждают профаны, отображающее мою сущность, каковое число с величайшей подозрительностью высматривают везде: на номерах трамвайных билетов, пенсионных книжек и служебных удостоверений, и даже газеты, представьте себе, глядят на просвет, а нет ли там его, изображенного невидимыми с первого раза водяными знаками, – пусть, пусть шумят, как говорил высоко чтимый нами поэт, надменные витии! Моим природным, любимым, истинным именем остается наше русское – Максим Михайлович Генералов, и этим именем моим клянусь в чистоте моих помыслов и в искреннем стремлении покончить наконец с церковными раздорами, объединив всех под звездой любви, мира и согласия!

Сия хитрейшая бестия, писал о. Викентий, – а как еще прикажете аттестовать волка, напялившего овечью шкуру и блеющего о блуде столь сладко, что очень многие после его богомерзких речей не раз и не два впали в грех прелюбодеяния, а законных своих жен под угрозой развода или физической расправы побуждали к развратным действиям, именуемым почему-то «французской любовью», и заставляли принимать унизительные для женского достоинства позы, о чем мне, монаху, дозволительно вести осуждающие (для мужчин) или наставительно-утешающие (для женского пола) беседы исключительно на исповеди, têt-a-têt, а ни в коем случае вслух, дабы не дать повод к соблазну испробовать новинку, хотя, сказать по чести, какая это по нашей оскверненной жизни новинка! что, в самом деле, может быть нового по части блуда в Содоме и Гоморре, в которых мы с вами живем согласно прописке! если уж Святая Церковь стараниями Максима Михайловича расцвела голубым цветом, и монастырские келии и епископские покои стали притонами безудержного пиянства, гнусного срамословия, разнузданных совокуплений и неестественного употребления мужеского пола… эх, други! перо мое льет слезы, не я; я давно уже и весь выплакался, взирая на грехи моих собратьев по священнослужению – так, продолжаю я, хитрейшая эта бестия и выкормыш врага рода человеческого от проповеди бесстыдного блуда словно бы крадучись перешел к заветной своей цели: все страны и народы собрать воедино, а в свои руки взять два меча двух высших над всеми властей: светской и духовной. Натурально, особо подробные и доверительные разговоры вел он по этому поводу среди духовенства, которое – как было помянуто выше – стекалось на его приемы все в большем числе и все в более и более высоких санах, да и сам он неоднократно заезжал в Чистый переулок, где для начала, как древний змий – Еву, обольстил Клавдию Феоктистовну Нарочницкую, даму с подсиненными буклями, крайне немолодых лет, служившую секретарем едва ли не при всех патриархах, несшую одновременно и вторую службу – сообщать что следует и куда следует, за что никто никогда ни разу ее не обличил не только страха ради иудейска, но также из чувства причастности к общему делу. Но было бы любопытно узнать, как толкуете вы совершенное г-ном Генераловым обольщение г-жи секретаря Нарочницкой? Неужто вы полагаете, что оное состоялось в прямом смысле, то бишь в согласии с его, г-на Генералова, архиепископа и Максима Михайловича, речениями о роли блуда в человеческой жизни и мировой истории? Неужто вы предерзостно и развратно могли даже вообразить пред своими очами весьма пожилую даму в страстных объятиях нашего гостя? Неужто вы допускаете кощунственную мысль, что место обитания священнослужителей высших, нет, наивысших санов, увешанных панагиями, крестами, орденами преподобного Филимона, святого Прокопия, младенца Гавриила, умученного известно кем, Дружбы народов, Трудового Красного Знамени и т. д. и т. п., могло быть осквернено – назовем вещи своими именами – старухой, без памяти отдающейся еще сравнительно молодому мужчине? Ошибаетесь. Максим Михайлович знал меру и другие средства. Лесть. Цветы – а букеты были, надо признать, роскошные! Конфеты «Красный Октябрь» в огромных коробках бордового цвета. Безделушки: перстенек с недурным бриллиантом, коралловое ожерелье и золотой медальон с буквами α (альфа) и ϖ (омега), составленными из кроваво-красных рубинов. Благосклонность Клавдии Феоктистовны мало-помалу преосуществилась в тайную мысль предоставить свою старую швабру в полное распоряжение его высокопреосвященства, от чего, однако, ее удержало смутное ощущение могущей возникнуть ужасной неловкости, когда соответствующее предложение будет рассмотрено, оценено и получит безукоризненно-вежливый, но решительный отказ. Но дружба дружбой, а служба, как известно, службой, и все сказанное вовсе не означает, что она не донесла о г-не Генералове, архиепископе, куда следует, откуда мужественный голос велел, с одной стороны, оказывать ему всяческое содействие в знакомствах, а с другой – не спускать с него глаз.

Избирательно ли она рекомендовала Максима Михайловича деятелям Церкви или всем подряд?

С большим разбором, отсевом и сортировкой, по многолетнему опыту зная, что действительное значение священнослужителя зачастую может не соответствовать его сану. Так, например, она бы ни за что не свела г-на Генералова с викарием Патриарха по стольному граду, епископом Артемием, ибо тот был непроходимо глуп, жаден, властолюбив, подозрителен, имел прозвище «пивной бочонок», а среди любимых его занятий, как то: игра в «очко», посещение футбольных состязаний (без митры, посоха и панагии, которые, разумеется, препятствовали бы ему свободно выражать свои чувства криками: «Судью на мыло!» и «Спартак» – чемпион!»), поглощения пива в неимоверных количествах немаловажное место занимало сожжение книг, чьи авторы, с его точки зрения, грешили против святого православия. Нередко от него несло копотью и дымом, каковые запахи он тщетно пытался заглушить, выливая на себя флаконы французского парфюма.

Внимал ли Максим Михайлович ее советам?

Когда как.

Артемия он сам отличил среди прочих на одном из своих приемов и, взяв его под руку, долго расхаживал с ним по залу, при этом кое-что нашептывая ему в ухо. То ли свойство голоса г-на Генералова было таково, то ли расставленные, приколотые и развешенные повсюду звукозаписывающие аппараты сработали как нельзя лучше, но вскоре стало известно, что практику сожжения книг Максим Михайлович всецело одобряет, более того – советует значительно расширить проскрипционные списки, включив в них сочинения Толстого Льва, Достоевского, обоих Булгаковых, Бердяева, Федотова… ах, мой дорогой, нашептывал Максим Михайлович, вам и трудиться незачем над этими списками зачем вам трудиться у вас и так забот хватает с московским священством оно в столице балованное денежку любит делиться не любит а еще хуже в либерализм потянет к открытому да смилуется над нами небо православию там глянешь с католиками служат в другом храме выкрестов не перечтешь вот от кого все беспокойство так что не утруждайтесь я списочек вам приготовлю и мы с вами как-нибудь вместе совершим это маленькое autodafé вообще чрезвычайно полезное для общественной нравственности в чем лично я неоднократно имел счастливые случаи убедиться в разных странах мира причем было бы совершенно замечательно и вполне в духе православной старины жечь не только книжки но и поджаривать их авторов согласны мой дорогой я вижу это ваша мечта исполнение заветов любезного нам с вами волоцкого игумена и кстати о другом совершенно доверительно inter nos[12] у вас то есть не у вас лично хотя и вы испытываете затруднения а кто ныне в бедном нашем Отечестве словом кому на Руси жить хорошо но это вам лично пустяк пустяк пределов моих возможностей вам как близкому человеку я сам себе не представляю однако это образно говоря рыбка каковую я вам поймал и зажарил а вот удочка с которой вы сядете на бережку и будете таскать одну за другой в свое удовольствие рыбную ловлю еще помнится Гиппократ для успокоения нервов в своем «Corpus Hippocraticum» опус пятьдесят три «О воздухе, воде и местности» а также опус тридцать четыре «О природе человека» где он особенно настаивает на соразмерном сочетании четырех телесных соков именно крови мокроты желчи желтой и желчи черной а я обо всем договорился и за рубежом и в правительстве милые люди и тоже нуждаются ах в этом мире все нуждаются ведь это один лишь звук что он министр но семья взрослые дети их выучить в Англии чего стоит хотя этот хваленый Кембридж я бы вам не советовал а квартира а дача и не на «Волге» же ездить ему в конце концов и подружка-фотомодель молоденькая гарпия но что поделаешь когда седина в бороду а миленький бесенок в ребро словом обширная гуманитарная помощь церкви но не одежонка не консервишки не конфетки а для первейших нужд народа вино и табак причем без копейки пошлины таким образом чистейший и значительнейший доход никаких я надеюсь нравственных угрызений водка приличная вино недурное табак вполне пусть пьют и курят на здоровье с моей же стороны совершенно безвозмездно.