Полимат. История универсальных людей от Леонардо да Винчи до Сьюзен Сонтаг - Берк Питер

Все чаще звучали «декларации независимости», превращавшие направления в отдельные дисциплины. Например, в 1872 году были одновременно созданы Свободная школа политических наук (École Libre des Sciences Politiques) в Париже и кафедра политических и социальных наук в Йельском университете. Эмиль Дюркгейм неистово боролся (и в итоге добился успеха) за автономию социологии как науки со своим собственным объектом изучения и «правом существовать» отдельно не только от юриспруденции, но и от философии и психологии[477]. Экспериментальная психология отделилась от философии в Лейпцигском университете в 1879 году, в Университете Джонса Хопкинса – в 1884-м, а в Женевском университете – в 1891 году.

Подобно философии, старая наука филология, которая еще в середине XIX века определялась широкими культурно-историческими терминами, сдала позиции новым дисциплинам, в частности изучению национальных языков и литератур (то есть филологии германской, романской, славянской, английской и т. д.). Даже в области изучения наследия Древней Греции и Рима поле деятельности филологов с развитием классической археологии и истории искусств сократилось до языкознания[478].

Новые дисциплины, как и некоторые новые государства, быстро распадались на части. Всеобщая история была разделена на отдельные периоды (древнюю, средневековую историю и историю Нового времени). Также из нее выделилась экономическая история, которая получила собственные кафедры (в Гарвардском университете, например, такая кафедра была учреждена в 1892 году), и история науки (с отдельной кафедрой в Коллеж де Франс, основанной в том же году). География разделилась на физическую и гуманитарную, а последняя вскоре распалась на экономическую и политическую (в 1899 году для обозначения последней появился термин «геополитика»).

В Англии переломный момент наступил в конце XIX века. После реформы Оксфордского университета в 1871 году у студентов появилась возможность получать степени в области современной истории, права, теологии, математики и естественных наук (все – с 1872 года), английской литературы (с 1894-го), современных языков (с 1903-го) и т. д.[479] Шотландцы некоторое время сопротивлялись; компромиссные решения были приняты в 1858 году, когда лучшие студенты получили возможность после изучения общих дисциплин пройти курс в одной конкретной области для получения диплома бакалавра по программе Honours, и в 1889 году, когда было решено оставить старую «общую» ученую степень наряду со специализированными курсами[480].

Преодолевать границы между дисциплинами становилось все сложнее, и на академической карте появились отдельные «страны и народы»[481]. Одним из признаков такой «территориализации» науки стало более частое употребление фраз типа «моя область» или – среди историков – «мой период». Некоторые ученые особенно остро ощущали необходимость защищать свою область исследований от соперников. Один из участников съезда Американской экономической ассоциации в 1894 году заявил, что у социологов «нет права отрезать себе участок от поля социальных наук, не обсудив это с экономистами»[482].

Фрагментация знаний также подстегивалась развитием профессиональной терминологии – распространением таких слов, как, например, «долихокефал» (длинноголовый) в физической антропологии, «деиндивидуация» (утрата самосознания) в социальной психологии, «зоосемиотика» (изучение форм познаний у животных) в зоологии, «схизмогенезис» (процесс культурной дифференциации) в антропологии. Они были удобны для посвященных, но для всех остальных звучали как непонятный жаргон, и от этого границы между науками, а также между любителями и профессионалами становились все более отчетливыми. Этому также способствовало использование таких исследовательских методов, которые были не очень понятны посторонним.

В XVIII веке научные эксперименты были все еще близки к обычным, повседневным наблюдениям и могли воспроизводиться любителями – такими, как Вольтер, который отрезал головы улиткам, чтобы посмотреть, отрастут ли они заново, подобно хвостам ящериц. Даже в XIX веке практическая наука была еще доступна непрофессионалам: они смотрели в микроскопы, добывали образцы горных пород, собирали гербарии или пользовались относительно простыми устройствами типа бунзеновской горелки. Но научный прогресс все больше зависел от сложной и дорогой аппаратуры. Любители не имеют возможности повторить эксперименты, которые привели к открытию структуры ДНК или бозона Хиггса в физике элементарных частиц. Как в 20-е годы XX века заметил философ Альфред Уайтхед, «научная теория опережает здравый смысл»[483].

Одним словом, университетский кампус превратился в своего рода архипелаг, состоящий из многочисленных островков знаний, отделенных друг от друга стенами «факультетов» (название, принятое в Великобритании), или «институтов» (в Германии и других странах)[484].

Музеи, общества, конгрессы

Научно-просветительские организации, возникавшие за пределами университетских стен с конца XIX века, тоже становились все более специализированными. Новые музеи все чаще ограничивались конкретной тематикой – например, естественной историей, археологией, антропологией, восточными культурами или даже, как один из венских музеев, «военной экономикой». Подобно академическим институтам, старые музеи иногда разделялись на части. В Лондоне Музей естественной истории стал независимым от Британского музея в 1881 году. Четыре года спустя Музей науки отделился от Музея Южного Кенсингтона, ныне известного как Музей Виктории и Альберта. Британский музей постепенно подразделялся на отделы – гравюры и рисунка, монет и медалей, восточных древностей и т. д.

В предыдущей главе уже шла речь о развитии специализированных организаций в ущерб Королевскому научному обществу. Само это общество тоже становилось более специализированным. До 1847 года его члены избирались из всех областей «учености и науки», включая «археологию, нумизматику и изучение древностей», но после этой даты кандидатами могли стать только те, кто занимался естественными науками. В 1887 году специализация пошла еще дальше, и Philosophical Transactions, официальное издание Общества, было поделено на две серии: «A» (математические и физические науки) и «B» (биологические науки)[485]. Правда, несколько археологов и антропологов все-таки смогли стать членами Королевского общества после 1847 года (Джон Леббок в 1858 году, Эдуард Тайлор в 1871-м, Огастес Питт-Риверс в 1876-м, Артур Эванс в 1901-м и Джеймс Фрэзер в 1920-м)[486]. Однако в то время археологию считали естественной наукой, в то время как антропология, несмотря на акцент на культуру в работах Тайлора и других ученых, по большей части воспринималась как область изучения естественной истории человечества.

На профессиональном уровне взаимодействие между учеными из разных стран развивалось благодаря появлению международных конгрессов в конце XIX века, чему способствовало распространение сети железных дорог в Европе. Обычно конгрессы ограничивались определенными дисциплинами. Например, в 1865 году состоялся первый международный конгресс по антропологии и доисторической археологии, в 1871-м – конгресс географов, а в 1873-м – конгрессы востоковедов и историков искусства. Некоторые конгрессы посвящались даже «субдисциплинам», например «криминальной антропологии» (первый конгресс состоялся в 1885 году) и дерматологии (1889). Эти мероприятия, безусловно, способствовали укреплению идентичности специалистов, так как позволяли им знакомиться с коллегами, обладавшими сходными интересами[487].