Постскриптум. Дальше был СССР. Жизнь Ольги Мураловой. - Надежда Щепкина

Там и нашелся, наконец, портрет княжны Запрудской с бриллиантовым кулоном на груди.

На другое утро Николай явился во всеоружии, принес с собой холст в подрамнике, кисти и краски, и с ожесточением принялся за работу, не позволяя себе отвлекаться на разговоры и даже на обед. Через пару дней не столько портрет, сколько кулон на нем был готов. Однако холсту надо было хотя бы пару дней просохнуть, прежде чем транспортировать его. Поэтому Николай попрощался с Марией Сергеевной, предупредив ее, что вернется за копией через пару дней.

— Как? — протестовала она. — Ведь копия явно не закончена!

— Дела, Мария Сергеевна, дела. Не могу дольше откладывать. Дома допишу по памяти.

— Но я считаю, что мы как-то должны отметить окончание нашей акции? Не угодно ли Вам пригласить меня в ресторан?

Николаю не хотелось идти в ресторан — он рвался увидеть Катю, вернуться к вконец запущенной работе, узнать как дела у Мураловых и у матери. Но отказать даме он не решился — и они отправились в ближайший ресторан. Мария Сергеевна много и жадно пила, попросила дополнить заказ мороженым и кофе, и явно не торопилась закончить трапезу. Николай сидел как на иголках.

Заиграла музыка и его дама заявила, что хочет танцевать, но Николай отказался.

— Не обучен, не умею я, — смущенно отнекивался он, хотя с Катей однажды танцевал с упоением.

С досадой тайком посматривая на часы, он понимал, что зайти к Кате уже поздно. После ресторана даму следовало проводить домой. К счастью, жила Мария Сергеевна недалеко — в районе Летнего сада. Они шли по притихшим сонным улицам, похрустывая льдинками в замерзших лужицах. Левинская, разгоряченная выпитым и обществом симпатичного ей мужчины, болтала без умолку, рассказывая эпизоды из своей прошлой привольной жизни. Николай молча слушал.

— Вот и мой дом, — указала она на старинный особняк, превращенный в общежитие. — У меня сохранилась от родителей уникальная коллекция миниатюр на эмали, я хотела бы Вам ее показать. Поднимемся ко мне...

Но Николай взбунтовался. Он должен быть дома, иначе маменька будет волноваться, да и поработать еще надобно, иначе в издательстве крупные неприятности будут. Наскоро простившись, он пустился наутек. Мария Сергеевна смотрела ему вслед, чуть не плача, и грозила кулачком:

— Бегемот... толстокожий... К маменьке побежал! — Белая вилла и синее море медленно таяли в ее мозгу.

Глава 2. ОЧЕРЕДНОЙ ТУПИК

Вооружившись копией портрета, Николай спозаранку пришел к Кате, рассчитывая начать поиск ювелира.

К его удивлению, дверь оказалась заперта, хозяйки дома не было. За справкой он обратился к соседке, Амалии Карловне. Та шумно обрадовалась его приходу и сразу начала распоряжаться.

— Вот хорошо, что Вы пришли. Возьмите Настеньку и идите с ней погулять. А мне в кооператив надо.

— А где Екатерина Дмитриевна? И почему Настенька у Вас?

— Катя отпросилась у меня на полдня. Она мне не объяснила, зачем. Давайте, поторапливайтесь, а то магазин на обед закроют. И следите, чтобы у Насти пустышка во рту была, а то холодного воздуха наглотается.

Когда Николай вернулся с прогулки, Катя все еще не вернулась. Амалия Карловна продолжала командовать. Делала это она вдохновенно, упиваясь возможностью помыкать безраздельно и безоговорочно.

— Вот Вам ключи от Катиной квартиры, берите девочку, разденьте ее и поиграйте с ней. А я принесу кашку. Вы ее покормите и уложите спать. Да не забудьте на горшочек посадить перед сном. И рот и ручки помойте. И песенку спойте, чтобы она побыстрей заснула.

Катя вернулась только в конце дня, усталая и явно расстроенная. Но картина, которая перед ней предстала, насмешила ее. На столе стоял горшок, на горшке сидела Настя, а Николай, вытирая ей нос уголком скатерти, разучивал с ней новое слово — «па-па».

Увидев хозяйку, он засуетился смущенно и немного виновато: подозревал, что в его действиях будет найдено немало огрехов.

— А мы тут свой лексикон расширяем. А где это у нас мама пропадала? — обратился он к визжащей от восторга при виде матери девочке.

— После расскажу. Пойдемте, поедим чего-нибудь. Голодные, небось. Я, между прочим, тоже.

Николаю не терпелось показать свой трофей, но пустой желудок требовал неотложного внимания, и он отложил демонстрацию.

После обеда Катя рассказала, что ходила в канцелярию Курсов, — кончался академический отпуск, и надо было договориться об отсрочке. А Николай, наконец, получил возможность похвастаться своей удачей, рисунком бриллианта. Решили начать поиски завтра с утра — вечером ходить по незнакомым лестницам и подъездам бесполезно и опасно.

* * *

Список ювелиров казался бесконечным. День за днем Николай бродил по неосвещенным грязным лестницам, пахнущим кислой капустой и кошачьей, да и не только, мочой. Походы эти редко бывали удачны. Многие ювелиры сменили адреса, иные уехали за рубеж. А те, кого удавалось найти по указанному адресу, отказывались впустить Мокрухина в дверь, — ювелиры, как известно, народ осторожный. Операция грозила затянуться на месяцы, а то и годы, если бы не случайный успех. Удалось разыскать одного ювелира из значащихся в списке, древнего старичка, который не только впустил Мокрухина в свою квартиру, но внимательно выслушал его и буквально впился глазами в изображение бриллианта. Ювелир цокал языком и щелкал пальцами, выражая этим свое восхищение.

Николай объяснил старику, что ищет мастера, который сделал с этого бриллианта страз и показал ему список потенциальных исполнителей. Ювелир углубился в изучение списка, долго сидел в раздумье и, наконец, швырнул бумаги на пол.

— Бросьте заниматься чепухой. Ни один из этих с позволения сказать ювелиров не способны сделать страз с такой вещи. Для этого нужна не только высочайшая квалификация, но и специальное оборудование. А у этих ребят нет ни того, ни другого. Единственный петербургский мастер, способный выполнить такую работу, — это Борис Наумович Раскин. Его десятилетним мальчишкой отдали в обучение знаменитому придворному ювелиру Джеймсу Коксу. Мальчишка оказался смышленым и сложную науку освоил в совершенстве. Перед революцией он принимал заказы только у членов царствующего дома и у избранных титулованных особ. Не тратьте время, ступайте к нему — он живет где-то на Расстанной. Там его все знают. Николай все же поднял с полу список, поблагодарил хозяина и отправился на Расстанную.

* * *

Много часов и усилий было потрачено на расспросы во дворах, магазинах, подъездах, чтобы найти квартиру ювелира Раскина. Наконец, искомый адрес был получен. Правда, выяснилось, что ювелир несколько лет тому назад умер, но Николай все же отправился туда. Дверь открыла очень худая, почти истощенная женщина с гладким лицом пергаментного цвета. Темное платье с узкой полоской белой манишки у воротника и белой же полоской косынки под темным платком придавало ей сходство с каким-то иконописным образом. Из открытой двери пахнуло ладаном. На рассказ Николая о цели своего визита, женщина, не приглашая его войти в дом, ответила:

— Мой отец несколько лет тому назад умер. Я его единственная дочь Леокадия Борисовна Раскина. Я ничего не могу сказать по интересующему Вас поводу, потому что всегда была далека от занятий своего отца. Знаю, что у него был журнал, где он регистрировал заказчиков и выполненные работы, но после революции он этот журнал сжег, не желая подводить ни себя, ни других. К сожалению, ничем Вам не могу помочь. Прощайте. — И она захлопнула дверь.

Опустошенный, поверженный Мокрухин сел на лавочку во дворе дома, чтобы собраться с мыслями и решить, как быть дальше, хотя понимал, что это тупик. На соседней скамейке тут же уселись две особы, являвшие собой полный контраст только что покинутой даме. С азартом и даже страстью начали они обсуждать результаты своей экскурсии по местным ларькам и кооперативным магазинчикам, а когда эта тема была исчерпана, перешли к пикантным событиям в семьях соседей.

«Грех не использовать столь обильный источник информации», — решил Николай, и, извинившись, подсел к собеседницам. Не вдаваясь в подробности, он объяснил, что хотел бы узнать судьбу заказа своего родственника, но у него ничего не вышло: старик умер, а дочка ничего не знает.

— Так Вы у Сенечки спросите! — хором закричали обе тетки, ибо дамами их даже с натяжкой назвать было трудно.

— А кто этот Сенечка?

— Подмастерье, которого Борис Наумыч взял еще мальчишкой и выучил на мастера. Он жил в его доме, и Борис Нумыч его очень любил, во всем ему доверял и даже хотел выдать за него Леокадию. А уж она как его любила! Да только вот не случилась свадьба-то. Жила у нас тут в подъезде одна особа легкого поведения, заманила этого дурака. А хозяйка дома возьми да и покажи Лике, чем занимается ее женишок. — И они стали наперебой уточнять подробности сцены, открывшейся перед несостоявшейся невестой.