Прокурор идет ва-банк. Кофе на крови. Любовник войны - Александр Григорьевич Звягинцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– «Объект» идет через парк к вам!
Вихрем взлетев по лестнице, Оболенцев позвонил в дверь квартиры Ольги. Дверь моментально распахнулась, и Ольга бросилась к нему на шею.
– Нельзя так долго не видеться, Кирилл! – тихо прошептала она, уткнувшись носом ему в шею, и всхлипнула.
– Такая у меня работа, Оля! – поцеловал ее в волосы, пахнувшие жасмином, Оболенцев. – Я же тебе все объяснил. Мне показалось, что ты меня поняла.
– Я тебя понимаю, Кирилл! Но все равно безумно скучаю.
– Очень много работы, Оленька! Понимаешь?
– Догадываюсь! Сегодня в городе только и разговоров что об арестах.
– Ты мне, может, все же разрешишь войти? – спросил улыбаясь Оболенцев.
Ольга засуетилась, быстро закрыла на ключ дверь и потащила его в комнату, где по дороге выключила свет.
– Пойдем, пойдем! – лихорадочно шептала она. Ольга подвела Кирилла к тахте и целуя и лаская стала сама раздевать его.
– Оля, я в состоянии это сделать сам! – попытался урезонить ее Оболенцев.
Но Ольгу было не остановить. Она сбросила с себя халатик и увлекла Кирилла в постель…
Потом они долго лежали, обнявшись. Он нежно перебирал ее светлые распущенные волосы, а она так же нежно целовала его.
И никакие слова им были не нужны.
Внезапно Ольга заговорщически зашептала:
– Кирилл, а что если нам сейчас… шампанского выпить?
Она выскользнула из его объятий и, натянув халат, побежала к холодильнику, стоявшему в кухоньке.
Кирилл тоже оделся и встал. Он подошел к фотографии на стене.
На ней были изображены молодая женщина, очень похожая на Ольгу, с двумя очаровательными ребятишками, двойняшками.
Ольга вернулась очень быстро, неся на подносе бутылку «брюта», два бокала на высоких ножках и две тарелочки с закуской, на одной были бутерброды с сыром, а на другой – с сырокопченой колбасой. Быстрота, с которой она возвратилась, говорила лишь о том, что все было приготовлено заранее.
Поднос она поставила на стол и сказала:
– Свет мы зажигать не будем, хорошо?
– Как скажешь! Кто это на фотографии у тебя на стене? – поинтересовался Оболенцев.
– Сестра моя, Лидия, с двойняшками своими…
– Живет неподалеку?
– Далеко. Аж в Угличе. За что пьем? – спросила она, лихо открыв бутылку и наливая в бокалы шампанское.
– Вообще-то дело мужчины открывать шампанское! Но первый тост все равно за тебя! За тебя, любимая!
– Прямо гусарский тост! – засмеялась она и с охотой выпила весь бокал. – О стены бокалы бить не будем! И не потому, что жалко, – осколки потом долго выметать, а я люблю бегать босиком по полу.
– Наиполезнейшее занятие, – поддержал Оболенцев, – очень здоровье укрепляет.
Ольга задумалась о чем-то очень важном, напряглась и нахмурилась.
– «О чем кручинишься, дивчина?» – спел шутливо Оболенцев, сразу заметив и смену настроения, и изменившееся выражение ее лица.
– Я хочу тебя предупредить об опасности, Кирилл! – тихо начала Ольга. – После твоего звонка я приняла одного пациента и стояла у окна, думая о тебе и о нашей сегодняшней встрече. Вдруг кто-то, бесшумно вошедший в кабинет, схватил меня за шею, да так крепко, что я чуть было сознание не потеряла. Этот кто-то сказал мне довольно жестко, чтобы мой жавер линял из города, иначе из дырок в его черепе гвоздички прорастут. Так и сказал!
Оболенцев спокойно разлил по бокалам шампанское.
– Гвоздички, значит, в черепе? – рассуждал он вслух. – И как он выглядел?
– Не видела я его! У меня перед глазами одни разноцветные круги мелькали, а он, передав для тебя послание, сорвал штору и намотал ее мне на голову, после чего швырнул меня на кушетку и удрал. Пока я освобождалась от шторы, пока приходила в себя, его и след простыл. Единственное, что могу тебе сказать, – его пальцы просто железные.
– И больше никаких примет?
– Еще от него несло перегаром и чесноком! – нервно засмеялась Ольга. – Мне почему-то сейчас очень смешно, а утром было страшно.
– Я понимаю тебя! Но и мы не из робких. Мне столько раз за время работы угрожали, но, как видишь, я еще жив.
– Может быть, я не права, но… – и Ольга опять замялась, но сказала более спокойно. – По-моему, рыться в личных вещах, читать чужие письма… все это как-то не по-человечески.
– Ты права, но в нашем деле существует понятие – доказательства. Взяток на площадях не дают, свидетелей при этом не бывает и улики из ничего не возникают. А если говорить о нравственной стороне, то учти: они преступили закон и сами себя обрекли на это унижение.
– Я не о них… Мне кажется, что присущее каждому из нас чувство неловкости… Тебе бывает не по себе, когда ты обыскиваешь людей?
– Удовольствия я, признаться, не испытываю, но куда денешься? Преступники добровольно не сдаются, их приходится обезвреживать, изобличать, а это не сделаешь в белых перчатках.
– А я за тебя очень боюсь! За себя – нет, а за тебя – очень. Глупая я, да? Давай не будем больше говорить о делах? Ну, можешь ты хоть здесь не думать о работе? – Ольга тяжело вздохнула и добавила: – Жена от тебя из-за этого ушла?
– Из-за этого тоже! А ты…
Но Ольга поцелуем закрыла его рот и вновь увлекла в постель.
– Молчи! – шепнула она ему нежно. – Я безумно соскучилась по тебе…
В стоявшем напротив Ольгиных окон милицейском «уазике» ждали команды двое: Амбал-лейтенант и Битюг-сержант.
– Цвях, – спросил по рации Амбал, – не пора ли нам? Кажется, они уже спят!
– Отбой до завтра! – послышался в рации голос Цвяха.
– Жаль! – сказал Амбал. – У сержанта левая рука уже устала.
И он гнусно захохотал.
– Пусть вспомнит лозунг: «Да здравствует правая, когда устанет левая!» – схохмил Цвях. – Попробуйте сфотографировать «объект», если в окне появится…
Цвях отключил рацию, а его подручные, ожидая рассвета, дремали в машине в надежде, что с первыми лучами солнца Оболенцев появится в проеме окна и можно будет сфотографировать, чтобы потом шантажировать.
И им повезло…
Ольга продрогла и попросила Кирилла закрыть окно. Как только он появился в проеме, тут же был запечатлен на пленку.
У бичей
Ярыгин, получив трудное задание, первым делом отправился на бывшее место службы старшего лейтенанта Демиденко.
Опытный физиономист, он сразу же вычислил нужного ему
