Прокурор идет ва-банк. Кофе на крови. Любовник войны - Александр Григорьевич Звягинцев

едкой «Астры» и, вопросительно поглядывая на москвича, закурил.

– Ты уволился двадцать девятого… – стал подбираться к старшему лейтенанту Ярыгин. – А семнадцатого Борзов пересел из белой «Волги» в черную. Ты дежурил по городу шестнадцатого. Что произошло с белой «Волгой» Борзова?

Демиденко хрипло засмеялся.

– Неужели под Борзова копаете? Напрасные хлопоты, его Липатов тянет.

– Расскажи! Ты очень поможешь следствию.

– Мои свидетельские показания чего-нибудь стоят? – удивился Демиденко. – Тогда слушай: Борзов на белой «Волге» совершил наезд на женщину, она еле выкарабкалась с того света.

– Да ну! – удивился Ярыгин.

– Вот тебе и «да ну»! – передразнил Демиденко. – Эта женщина шла по «зебре» на зеленый свет, а тут товарищ Борзов едет, тормозить не хочет… – Демиденко нервно затянулся. – «Скорая помощь» подобрала ее в пяти метрах, на тротуаре…

– Ты уверен, что за рулем был Борзов? – перебил его Ярыгин.

Демиденко утвердительно закивал головой.

– Борзов сбил и даже не остановился… – сказал он неожиданно зло. – А кореш мой бывший, приятель его Багиров, прямо заявил: «Не рыпайся, рисуй отказ в возбуждении уголовного дела…»

– Нарисовал?

– Нарисовал бы, майор, – грустно усмехнулся Демиденко, – был бы не в ржавой рубке, а на капитанском мостике, может быть, и в твоем чине… – Он жадно затянулся сигаретным дымом. – Сам знаешь, как у нас бывает…

– Знаю! И что дальше?

– А дальше – тишина! Через неделю меня отправили на медицинское переосвидетельствование, которое я не прошел, а затем комиссовали по состоянию здоровья и отправили на пенсию. Тут же нашелся доброхот, который принес мне фотографии моей жены с любовником. Я все оставил детям и ушел в бичи. С тех пор и живу в трюме…

– А куда делась белая «Волга»?

– Белую «Волгу» быстренько списали и продали одному грузину из Тбилиси, – Демиденко был словоохотлив.

– Кому, не помнишь? – обрадовался Ярыгин.

– Много времени прошло, майор! Но, поверь мне, белых «Волг» даже в Тбилиси наперечет, найти несложно… – Демиденко вздохнул и отвернулся к корме, откуда доносилось заунывное пение.

На корме у костра бичи оживились. Несколько человек, размахивая горящими факелами, в голом виде плясали вокруг костра и дикими голосами пели неразборчивые куплеты.

Демиденко, поймав удивленный взгляд Ярыгина, пояснил:

– Паспорта и одежду сжигают. Обряд такой: посвящение в бичи… – Демиденко поднялся. – Я, пожалуй, пойду! Нужен буду, знаешь где найти.

Ярыгин тоже поднялся и протянул Демиденко руку.

– Спасибо, старлей! Ты мне очень помог!

– Если так, то рад! – ответил Демиденко. – Хоть чем-то насолил этим мерзавцам.

– Ну, а под протокол скажешь? – в упор спросил Ярыгин.

– Скажу! – так же твердо ответил старший лейтенант. Он подхватил авоську с бутылками и, покинув рубку, спустился в трюм.

Осторожно, рассматривая каждый лежащий на пути камень, Ярыгин пустился в обратный путь.

Естественно, он не мог заметить спрятавшегося за разбитым катером Цвяха с одним из его подручных. Тот уже давно наблюдал за майором. Как только поступило сообщение, что Ярыгин вышел на Демиденко, Цвях помчался в бухту, но опередить майора ему не удалось. Оставалось лишь затаиться и наблюдать за ним в бинокль.

Когда Ярыгин увел Демиденко в рубку, Цвях злобно выругался и сказал подручному:

– Волкодав сквозь землю видит, мать его!

– Да, в десятку лепит! – подтвердил угодливо подручный. – А может, замочим его, и с концами? На бичей свалим, потрясем их, расколются… Что с бичей взять?

– Кретин! – Цвях сплюнул. – Ты думаешь, что в Москве этой байке так и поверят? Ну их к черту! Пусть болит голова у Борзова…

– Не болит голова только у дятла! – заметил подручный.

Цвях ничего не ответил. Он внимательно наблюдал за Ярыгиным с Демиденко.

Но чем дольше он наблюдал, тем меньше ему это нравилось. Особенно он насторожился, когда Ярыгин, пожимая руку Демиденко, благодарил его.

– Волкодава отпускаем. А с Раковой Шейкой потолкуем.

Они видели, как Ярыгин попрощался с Демиденко и ушел.

Но сразу к траулеру не пошли.

– Подождем, когда бичи угомонятся! – сказал Цвях.

И они стали ждать.

Бичи побуянили немного, но запасы «горючего», видно, у них подошли к концу, и они, сразу став тихими и вялыми, расползлись по своим норам.

Цвях с подручным выждали еще несколько минут, и не напрасно. То один бич, то другой выползали наверх, справляли малую нужду прямо в море и уползали обратно.

День очень быстро сменился вязкой южной ночью. В одно мгновение она упала на море, покрыв его просторы черным покрывалом. Цвях с подручным осторожно пробрались на палубу траулера и спустились в трюм. Струившийся лунный свет проникал в зияющие большие двери в борту траулера. Где-то рядом залаял пес, но его лай быстро сменился коротким взвизгом, очевидно, кто-то из бомжей пнул собаку, чтобы она не мешала спать.

Демиденко лежал на продавленном пружинном диване, беспокойно ворочаясь и что-то бормоча во сне.

Подручный Цвяха в полутьме наткнулся на какую-то большую железку и столкнул ее.

Грохот от упавшего железа разбудил бывшего гаишника. Он с трудом сел на матраце и испуганным со сна голосом спросил:

– Кто здесь?

– Это я, Володя! – подал голос Цвях.

– Цвях, ты? – узнал капитана Демиденко.

– Я, Володя, я! – присел рядом на матрац Цвях. – Потолковать пришел.

Демиденко достал из укромного местечка, известного одному ему, почти полную бутылку «Солнцедара» и отпил половину. Затем предложил Цвяху:

– Бормотень будешь?

– Из горла? – засмеялся он. – Давай, давно не пробовал.

Цвях бережно взял из рук Демиденко бутылку и, отпив из нее одним глотком граммов сто, вернул обратно бывшему гаишнику.

– Как ты можешь пить такую гадость? – спросил он брезгливо.

Демиденко засмеялся и пропел, чуть изменив Высоцкого:

– А гадость пьем из экономии: Хоть ночью пьем, но на свои…

И он лихо допил всю бутылку, после чего спокойно спросил:

– А о чем нам с тобой толковать-то?

– А с опером московским находишь тему? – вкрадчиво спросил Цвях.

– Принято! Сигаретой не угостишь?

– Ты это о чем? – спросил Цвях, доставая сигареты из кармана. – Что принято?

– Я думал, – сказал Демиденко, жадно затягиваясь дымом, – ты и сюда стал за данью ходить, а ты, оказывается, майора пас.

– Поручили, и пасу. Ты мне лапшу на уши не вешай! Говори прямо: сдал Борзова или нет?

Демиденко засмеялся.

– Что, Цвях, плохи ваши дела? – с издевкой спросил бывший гаишник и закашлялся, подавившись дымом. – Почуяли, что у опера сеточка мелкая, а удавка шелковая?

– Что ты лезешь в наши дела, старлей? – разозлился Цвях. – Не хочешь с нами работать, бог с тобой, но закладывать-то зачем? Неужели тебе не надоела жизнь бродячего пса? Возвращайся, я все устрою, слово даю. Из-за своей бабы ведь ты здесь оказался. Найдешь другую, квартиру дадим, все путем…

– Кранты вам всем, Цвях, кранты! – перебил его