Русский код. Беседы с героями современной культуры - Вероника Александровна Пономарёва-Коржевская

сидим на огромных его залежах, из которых можно создать и упаковать суверенную, абсолютно модную культуру.

ЭБ: Констатировать это огромное пространство литературы второго ряда недостаточно. Кто-то, обладающий специальными знаниями, должен выбрать из него наиболее ценное и нужное.

ЕФ: Само собой это не произойдет – нужен заказ, понимание со стороны Минкульта. Но в Минкульте сегодня мало что понимают и поэтому зарываются в матчасть, продуцируя реляции типа «мы поставили в Третьяковку новый свет, мы построили фондохранилище для Псковского музея – какие мы молодцы!». А ведь это имеет очень условное отношение к культуре. Не знаю, дозреют ли чиновники до того, чтобы управлять собственно процессом вместо того, чтобы только лишь окормлять сотрудников культурных учреждений. К сожалению, может получиться так, что им придется модерировать то, что родится само собой.

Надо не модерировать, а учреждать. У нас должно быть Министерство культуроучредителей – учредителей новой культурной реальности. Минкульт должен стать содружеством демиургов в разных отраслях. Этого очень не хватает.

ЭБ: Ты несколько лет пишешь о русских художниках XVIII–XIX веков второго или даже третьего ряда, которые абсолютно конкурентоспособны по западным меркам.

ЕФ: Вот что меня поражает: у нас столько внимания уделяется феминизму, но еще никто не написал историю русской женской живописи! Полотна, созданные русскими художницами XIX века, невероятны для своей эпохи. Самое обидное, что до сих пор нет ни одного полного каталога-резоне ни одного русского художника. Правда, появились исключения: на выставке великого Семирадского в Третьяковке был представлен проект каталога-резоне этого выдающегося академиста. Но… на польском языке. Польша в ту пору была частью России. Польское правительство понимает необходимость такого каталога и платит за него, а мы нет.

В общем, важная организационная составляющая культуры, которую можно определить как «хозяйство», у нас оказывается совершенно неустроенной. Роскошнейшая россыпь бриллиантов, рубинов, александритов, покрытая толстым слоем пыли. Навести порядок в этом хозяйстве – глобальная задача. Кто за нее возьмется? Мой любимый пример: для изучения феномена советской гравюры нужен целый научно-исследовательский институт, а работы ему – лет на сто. Кто у нас будет этим заниматься? При этом в англосфере громадные труды посвящены каким-то крохотным аспектам, скажем, литературы Елизаветинской эпохи. И это притягивает людей! Джордж Мартин[49] появился не сам по себе – он возник из пыли библиотек, в которых сконцентрирована вся история Англии, Британии, раннего Средневековья. Он сам говорит, что прочитал множество книг. В литературе невозможно просто сесть и написать что-то остроактуальное и современное. Из самых свежих примеров миростроительства все равно видно, что всегда есть неразрывная связь с прошлым.

В общем, пессимизма у меня нет, но и оптимизма тоже. Наша власть не соответствует культурным вызовам и даже не формулирует эту проблему. С нами ведется психоисторическая война – этого уже никто не скрывает, а мы даже не понимаем, что происходит. В англосаксонском мире на системной основе идут мозговые штурмы, как расчленить Россию, отделить от нас поморов, татар, сибиряков, уральцев, черкесов. Боюсь, что мы еще не до конца это осознали и продолжаем жить в героической логике.

ЭБ: Важнейшая история сейчас – сепаратистские события на Урале. В этом отношении Екатеринбург – горячий пример уже тридцать лет.

ЕФ: Конечно. Вот и для Сибири придумана айдентика – есть даже флаг, так что ситуация серьезная. И танки здесь не помогут.

ЭБ: В этой страшной картинке, которую ты рисуешь, у нас все-таки имеется преимущество. Это два типа оружия: предельно архаическое, древнее и предельно инновационное. Инновационное – это, конечно, ядерная бомба, и, судя по всему, мы конкурентоспособны в этом отношении. А древнее – это ощущение русской хтони[50], русской земли. Русская земля еще сильна, она все равно крупнейшая в Европе: наша масса, наш этнос – это энергия, сила и в хорошем смысле слова инерция. Это так просто не сотрешь.

ЕФ: На самом деле украинский кейс – доказательство того, как русского можно быстро превратить в украинца, в сибиряка, еще в кого-нибудь. Опять же как технологично раскатали Советский Союз в 1991 году… Давайте уже взрослеть и становиться сознательными! Скажу честно: огромная проблема России заключается в том, что литература работает философией. Литература должна быть всего лишь литературой, а она у нас – всё. У нас Пушкин – всё, Достоевский – всё. Разумеется, они все про эту хтонь вспоминают. Но я бы все-таки лучше планировал, защищался, а не надеялся исключительно на иррациональное.

ЭБ: Что касается ситуации, то я ее вижу так: мы находимся в некой игре и после первого тайма проигрываем 4:1, но пока нельзя с уверенностью сказать, какая команда и с каким счетом победит. Да, Россия проигрывает в культурном состязании, но игра еще не закончилась – у нас есть ресурсы. Вопрос в том, будут ли они востребованы.

ЕФ: Победить мы однозначно можем. Если проиграем, то окажемся идиотами, которые не воспользовались невероятными возможностями.

Сейчас мы активно работаем над тремя кинопроектами. Если уж такой лежебока, как я, поднялся, то верю, что российское общество сможет собрать культурное ополчение. Надеяться на начальство не стоит. Надо начинать играть самим, причем играть по законам успеха.

ЭБ: Говоря о культурном ополчении, надо вести речь не о людях с граблями и вилами – оно должно быть высокотехнологичным, понимающим современную повестку, мыслящим культуру так, как ты, а не как наш Минкульт.

Ты привел пример с НИИ советской гравюры, которой хватит работы на целый век. А сколько лет и сколько институтов нужно, чтобы разобраться с русской культурой? У нас просто нет половины тысячелетия и сотни институтов. Должен быть один институт, но правильно сфокусированный. У Министерства культуры полно этих НИИ, просто они непонятно чем занимаются.

ЕФ: Приведу релевантный пример. У украинцев есть институт национальной памяти. Нам он может сколь угодно не нравиться, но он эффективно работает. Есть институции, связанные с наследием. В России тоже существует Институт культурного наследия. Но что он вообще делает, чем занимаются все эти люди? Я обратил внимание, что, когда нужна эффективность и быстрота реагирования, власть часто боится задействовать институты, существующие много лет. Она вынуждена где-то в стороне создавать новые структуры во имя эффективности, вместо того чтобы оживить уже существующие. К сожалению, наше государство чудовищно невежественно в части институционального девелопмента, оно не понимает, что такое институты, как с ними работать, как их строить, как реформировать. Не нужно далеко ходить за примером – достаточно вспомнить, что сделали с МХАТом им. Горького. С уникальным культурным центром, где звучали стихи Марии Ватутиной, Анны Долгаревой, Семена Пегова, Юрия Кублановского, где