Ветер с горечью полыни - Леонид Левонович

Была и еще одна особенность его положения. Он вырос и воспитался в этом районе. А это имело свои плюсы и минусы. Главный плюс: он знал людей, все деревни, где какая земля. А минусом было то, что он находился будто под ежедневным рентгеном: его и его родителей знали в районе, следили, кто когда из его земляков или односельчан заглянул в кабинет земляка-начальника, чего просил и что ему удалось выпросить. Тут Анатолию всегда помогал своими советами отец: он прошел и местные, и районные коридоры власти, человек бывалый — из семи печей хлеб ел. После войны был председателем сельсовета, потом заместителем председателя райисполкома, во времена Хрущева почувствовал, что его могут турнуть с должности, поскольку диплома не имел, опередил начальство и сам попросился в родной колхоз, поднял хозяйство на ноги, вывел в пятерку лучших.

Когда сына избрали первым секретарем райкома партии, Николай Ракович радовался больше всех, даже больше самого новоиспеченного партийного вожака. После Чернобыля старик Ракович встревожился, но не так за сына, как за маленьких внуков. Он хорошо помнил анекдот, который некогда рассказал Довгалев после бюро райкома. Пришла к парторгу жена партийца, расплакалась: муж ее обижает, не спит с ней, видать, завел любовницу. Парторг вызывает своего коммуниста: «Ты почему жену обижаешь? Не спишь с ней? Любовницу завел. Позоришь звание коммуниста». Мужчина еще не старый, лет на полсотни, говорит: «Я не могу с ней спать. Я импотент». — «Ты перво-наперво коммунист. А потом уже импотент. Чтоб жена больше не жаловалась».

Тогда мужики-партийцы дружно хохотали, поскольку сами могли любить жен, могли делать свое мужское дело, могли жить и радоваться. Так вот, старик Ракович не столько за здоровье сына переживал, тот закаленный, обкатанный, рюмку-другую шандарахнет и утром свежий, как огурчик. Щемило сердце старика Раковича за внуков. Когда грянул Чернобыль, старшему, Максимке, исполнилось семь лет, младшему, Николке, названному в честь деда, — пять годиков. Вот их здоровье и беспокоило Николая Раковича. Каждое лето, а также на зимние каникулы, он забирал внуков к себе, в Беседовичи, считавшиеся чистыми от радиации, обеспечивал сынову семью молоком, всякими овощами. Фронтовик Николай Ракович, трижды раненный, контуженный, почти уже полвека проживший с перебитым плечом, как птица с раненым крылом, хотел дождаться правнуков.

Старик Ракович болезненно переживал события в Москве во время ГКЧП, запрет КПСС, понимал, что этим не кончится. Что впереди ждет другая беда. Он чувствовал, что могучая сверхдержава — Советский Союз — уже дышит как загнанная лошадь перед кончиной. Ракович порадовался, что сын не опустился на дно, как многие партийные работники, некоторые и на тот свет сошли, а сел надежно в кресло руководителя советской власти, остался первым человеком в районе. Вон Андрей Сахута, какой высокий был начальник, а в Минске не нашел работы, вынужден был вернуться лесничим в радиационную зону. Сахуту он помнил с того незабываемого вечера, когда в Беседовичах открывали новый клуб. Тогда Ракович весь вечер плясал наравне с молодыми, а то и лучше их, поскольку в танце падеспань он крутил свою партнершу так залихватски, как не умел никто из молодых.

О Сахуте вспоминали и за столом, когда угощались свежениной. Дед Ракович говорил и посматривал на внуков, которые со смаком, наперегонки друг с другом ели жареную печенку со шкварками. Да так усердствовали, что, казалось, у мальчишек за ушами трещит. Растут внуки здоровыми, крепкими. Максиму уже тринадцать лет. Утром он сказал:

— Деда, давай померяемся. Дорос я до твоей бороды?

Внук прислонился стриженой круглой головой, старик Ракович услышал знакомый, какой-то теплый родной запах. Приставил шершавую ладонь к Максимовой макушке и к своему подбородку.

— Ну, таскать, достаешь уже. Конечно, дед вниз растет. А ты вверх тянешься. Таскать, закон природы. Старому отживать, молодому расти, цвести. Наливаться соками, набираться силы. Жизнь не любит слабаков.

— Деда, а ты же в толстых носках. А я в тонких. Так нечестно, — петушился внук. — Смотри, папа, я деда скоро перегоню.

— Да, сынок, за лето ты здорово вытянулся. Теперь надо в плечах набирать силы. Мужать надо. Дрова рубить. Гантели таскать, — добродушно поучал отец. — Жизнь действительно не любит слабаков.

Захотел померяться и маленький Николка. Тот достал деду до грудины. Уткнулся головой в живот.

— А ты, Николка, уже выше моего пупа, — хохотал счастливый дед.

Радовался и отец сыновей. Мелькнула мысль: может, и правильно, что тогда сразу после Чернобыля не поехал на Витебщину заместителем председателя райисполкома. Может, до сих пор и ходил бы в заместителях, а так — хозяин района. И родителям сподручнее возле него, и ему лучше. Уютней. Никогда не приезжал к ним с пустыми руками, зато и его налегке не выпускали из дому.

Первые дни после разгрома ГКЧП переживал он сильно. Но благодаря земляку Шандабыле все пошло на лад. Теперь не нужно проводить бюро райкома, а там каждый мог высказаться — все ж товарищи по партии. Всех выбрал пленум. А теперь Анатолий Ракович каждый понедельник проводит планерки. И редко кто осмеливается возражать ему. Демократия — демократией. А дисциплина, субординация — прежде всего. Вот и завтра в семь утра соберутся все районные руководители: председатели сельсоветов, председатели колхозов, правда, отдаленные не всегда приезжают — недостает топлива. Ракович это понимает, сильно не журит за то, что не был на планерке, а вот если плохо подготовил ферму к зиме, за это всыплет по первое число.

Но следующий понедельник начался совсем не так, как планировал Анатолий Ракович. Проснулся, как обычно, в половине шестого — летом поднимался в пять. Зимой давал себе послабление. Мог и жену приласкать, но в понедельник этим не занимался — такую работу лучше делать под выходной, чтобы потом хорошо выспаться. Набраться новых сил.

Как всегда, по давней привычке выполнил несколько нехитрых упражнений. Потер уши, чтобы оживить мозг. Напоследок раз десять присел. Почувствовал, что спина разогрелась, тело взбодрилось. После этого — душ. Вареное яйцо, пару чашек крепкого чаю, и он готов активно, целенаправленно начать рабочую неделю. Чай готовила жена. Она работала в школе. На занятия ей в девять — имела время отправить мужа на работу, а потом собрать на занятия детей.

Все было как обычно утром. И вдруг Анатолий Ракович услышал радио: в Беловежской пуще подписан договор между Россией, Украиной и Беларусью… Резанула ухо фраза: Советский Союз перестал существовать… Создано Содружество Независимых Государств, что это содружество открыто для других государств. Центр его разместится в Минске, что Станислав Шушкевич сперва позвонил в Америку Бушу, а потом Горбачеву…

Известие ошеломило Раковича, будто удар из-за угла. Рой мыслей закружился в оглоушенной голове. Почему в Беловежской пуще? Значит, боялись ареста, спрятались, возможно, под видом охоты, а когда подписывали подготовленные бумаги, доложили американскому президенту: заказ выполнили…

И что же теперь будет? Почему Горбачев спит в шапку? Неужели КГБ заодно с этими «беловежскими зубрами»? Неужели тоже, как и Горбачев, проспали?

Вопросы, вопросы вихрились в голове председателя исполнительного комитета, руководителя уже бывшей советской власти отдаленного радиационного района в Прибеседье. Хуже, чем Чернобыль, уже ничего не будет, подумал он, наспех допил чай и стал собираться на службу.

Коттедж Анатолия Раковича был недалеко от здания райисполкома, поэтому на работу он обычно ходил пешком, лишь в плохую погоду пользовался машиной. Пошел пешком и сегодня. На дворе ударил морозец. Свежий снег скрипел под ногами, как на Рождество. Но он не слышал этого здорового, смачного поскрипывания, не ощущал бодрости морозного воздуха, чему порадовался бы в другой день. Сегодня все мысли были об услышанном сообщении… В ушах словно засела фраза: Советский Союз перестал существовать… Собрались тайком, как воры, опрокинули по рюмке «беловежской», той самой, которая некогда полюбилась Хрущеву, и разрушили могучую сверхдержаву. Конечно, это событие вызревало, все республики стали независимыми. Все ждали чего-то решающего, как беременная женщина ждет ребенка. И вот ребенок родился. Содружество Независимых Государств. А разве может быть государство без независимости? Это — марионетка, колония. А кто теперь Горбачев? Президент несуществующего государства? Марионетка? Во как повернулась жизнь. Кто мог подумать два-три года назад, что такое может случиться?! Даже и во сне не могло присниться.

А может, будет лучше?! Так думали тогда почти все местные и высокие руководители. С надеждой на лучшую жизнь встретил сообщение из Беловежской пущи и белорусский народ. Но большинство ветеранов, особенно фронтовиков, встретили известие о насильственной смерти Советского Союза, великой и любимой их родины, за которую они проливали кровь, как личную трагедию, как полный крах всех надежд и чаяний.