Ветер с горечью полыни - Леонид Левонович

На том и попрощались. Петро вышел в коридор. Навстречу — худощавая, голенастая девушка с мыльницей в руке. Звонко цокая высокими каблуками, она пошла вниз на свой десятый этаж. Петро шел вслед за ней, невольно подумал: на четном этаже мужской туалет, на нечетном — женский, хоть выйдет человек, протрясется, и экономия при строительстве. Но по здравом размышлении, так это неудобно. В уборной было сильно накурено. Возле широкого окна стояли Сергей Руденок и незнакомый парень и отчаянно дымили сигаретами.

— Ну и надымили, мужики! Хоть топор вешай, — поздоровавшись, сказал Петро.

— Зато никакая бацилла не выживет. Профилактика, — хохотнул Руденок. — Петро Захарович, вы никогда не были в туалете на восьмом этаже? Там уборщица — большая любительница цветов. В комнате настоящая оранжерея. Там и курить совестно. Возле лифта смолят. С одной стороны — женщины, а с другой — мужчины. А цветы такие красивые. Круглый год цветут.

— Заинтриговали вы меня. Когда-нибудь схожу. Еще одно доказательство старой истины: не место красит человека, а человек — место.

— Это правда, Петро Захарович, — угодливо улыбнулся Руденок, туша сигарету. Он остался еще беседовать со своим приятелем.

Около лифта Петро вдруг завернул на лестницу и потопал на восьмой этаж: захотелось посмотреть на цветы. Да и горбатился целый день за столом. Виброгимнастика не повредит…

Такой же полутемный коридор, низкий потолок над головой. Такая же комната-курилка в конце коридора. Но тут действительно было чудо. В ведрах, огромных вазонах, в пластмассовых коробках росли цветы. Цвели розовато-красные герани, на зеленых клешнях-веточках «декабриста» красовались фиолетово-розовые продолговатые бутоны, напоминавшие по форме автоматные патроны. В уголке высилась развесистая пальма, рядом толстенный кактус-эхинопсис с шариками-детками, он будто улыбался посетителям. «Молодчина! Это ж надо было земли натаскать, посадить. Поливать, ухаживать. И ни копейки ей никто не заплатил дополнительно. И доброе слово едва ли сказал кто». Петру захотелось познакомиться с этой женщиной и сказать ей спасибо. Он решил пропускать десятый этаж и ходить в уборную на восьмой.

Петро вернулся в кабинет, поинтересовался у секретарши, искал ли его кто.

— Нет, все тихо. Может, вы меня отпустите, Петр Захарович? Уже скоро пять часов.

— Хорошо. Можете идти. Я побуду еще.

Петро перечитал записи в блокноте, спрятал его в ящик стола: про цветы напишет, когда познакомится с их хозяйкой. Пододвинул ближе календарь, чтобы спланировать завтрашний день.

21 ноября. Четверг. Михайло. Ночью и утром шел снег. Довольно много его навалило. А земля ж не мерзлая. Должно быть, растает. Раньше так и морозы уже случались в это время. Помню, мать моя говорила: когда Михайло замостит (заморозит Беседь), то Никола загвоздит — крепко закует льдом. Нынче, видно, не будет сильной, холодной зимы. Поскольку на Покров ветер дул с юго-востока. Чернобыльский ветер будет владычествовать над Беларусью.

В прошлый раз писал про жизненные сюжеты. На днях жизнь подбросила еще один. В воскресенье в сумерках уже загнал машину на стоянку, возвращаюсь домой, цап-лап — нет ключей. Кажется, брал — и нету. Позвонил, Ева открыла. Она готовила ужин, поэтому недовольно буркнула: «Что ты звонишь? Ключей не имеешь?» — «А вот и не имею. Наверно, забыл взять». Ощупал все карманы, ящики — нет. Утром, как только рассвело, искал во дворе. Потерялись все ключи, от квартиры, деревенского дома, от гаража. Беда да и только! Увидел уборщицу, спрашиваю, не находила ли она ключи. Она, щупленькая, худощавая, какая-то просветленная лицом, кстати, я здороваюсь с ней всегда, говорит: на двери второго подъезда висела бумажка, что нашлись ключи, и телефон тамочки написан. Я к двери, но объявления не было. Подошла и женщина: «Может, дети сорвали?» Она осмотрелась вокруг, скакнула на клумбу, подняла узенькую мокрую бумажку: «Вы счастливчик. Вот бумажка». Я готов был расцеловать женщину. Поехал на службу. В троллейбусе не раз перечитывал объявление, выучил наизусть номер телефона. Звонил несколько раз — никто не отвечал. Позвонил вечером, молодой женский голос ответил, что ключи есть, их семь. Значит, мои. Рад-радешенек, что не нужно менять замки, заказывать новые ключи. Хорошо то, что хорошо кончается.

Петро глянул на часы — было начало шестого. По привычке, позвонил Еве, чтобы спросить, не надо ли чего купить. Но телефон не отвечал. Решил сразу ехать домой. Невольно мелькнула мысль: какое это счастье, когда человек охотно идет утром на работу и охотно возвращается домой!

Банально, но лучшей формулы счастья человечество не придумало.

Хроника БЕЛТА, других мировых агентств, 1991 г.

16 ноября. Москва. Президент Б. Ельцин согласился с решением Российского парламента об отмене чрезвычайного положения в Чечено-Ингушетии…

17 ноября. Витебск. Тут состоялась научная конференция, посвященная 830-летию создания Лазарем Богшем креста Евфросиньи Полоцкой.

20 ноября. Найроби. В Кении начался сезон «коротких дождей», сопровождающихся сильными грозами. В текущем году в этой стране погибло уже свыше тридцати человек.

27 ноября. Дели. Тут распространено сообщение о том, что в следующем месяце Индию посетит премьер Государственного Совета Китая Ли Пэн. Это будет первый визит в Индию китайского премьера за более чем 30 лет…

XII

Короткий декабрьский день долго и тяжело выпутывается из цепких объятий темной ночи. Когда заблестит солнце, а оно в декабре низкое, яркое, светит, будто огромный прожектор, тогда и день светлый, яркий. А когда солнца нет, снега нет, темно-серая земля лежит голяком, короткий день мало отличается от ночи. Это — вечер года, почти целые сутки царят сумерки.

Но эту мрачную пору — вечер года — издавна любят трудолюбивые сельчане. Наконец можно отоспаться, наесться драников со шкварками. Поесть свеженины, а не какого-нибудь прогорклого, пожелтелого сала.

С детства любил это время Анатолий Ракович. И самое сильное впечатление осталось от смоления кабанчика. Отец обкладывал тушу соломой, поджигал, шерсть кабанчика с треском вспыхивала, потом длинным ножом, соскребал нагар, это, так сказать, первичная обработка, черновой вариант. Затем отец брал пук соломы, поджигал его и уже палил старательно. Маленький Толик помогал — мог приподнять ногу, а отец выжигал рыжую шерсть. На всю жизнь врезалось в память, Толик тогда был еще дошкольником, — отец обпалил кабанье ухо, отхватил ножом порядочный кусок душистой свеженины и подал сыну: «Ешь, будешь здоровым и сильным». Малец откусил сладковатого теплого сала, которое аж таяло во рту. Невыразимая вкуснотища!

Анатолий Ракович, уже будучи первым секретарем райкома партии, двух-трех поросят растил каждый год. Иные районные начальники, особенно бывший председатель райисполкома, говорили: «Анатолий Николаевич, зачем тебе этакие хлопоты? Жену пожалей…» — «Свое вкуснее», — шутил Ракович, а когда председатели колхозов предлагали то барашка на шашлык, то кумпячок, он благодарил и говорил: «Не надо. Свою живность имею». Зато на бюро райкома он смело снимал стружку с любого председателя колхоза за допущенную провинность, поскольку никому ничего не был должен.

А еще Анатолий Ракович любил позднюю осень и начало зимы потому, что это был короткий период относительного затишья. Высшее начальство меньше теребило, соответственно и он меньше шпынял подчиненных, поскольку фронт работ — так любило говорить высшее руководство — сужался. Народ жил в ожидании Нового года и Рождества, чтобы разговеться до отвала, хоть и раньше не слишком постился.

Но эта осень для Анатолия Раковича имела и свою особенность: он почувствовал себя полноправным и единственным хозяином района. Конечно, у него хватало власти, когда сидел в кресле первого секретаря, но не мог не понимать, что избран он кучкой партийных функционеров и выбран без выбора. Обычно представитель обкома говорил: «Есть мнение избрать товарища…» И это «мнение» все решало, поскольку других не было. А председателя райисполкома выбирали депутаты, как бы там ни было — избранники народа. И потому Ракович, как и все его коллеги — партийные лидеры, делился частью власти с председателем райисполкома, зато подбор и расстановка кадров — это была вотчина райкома.

Теперь же Ракович снова вернулся в кабинет председателя исполкома — руководителя советской власти — и почувствовал, что делить власть не с кем. Раньше были три секретаря райкома партии. Авторитетные, известные, важные — нос кверху, а теперь он один. За все отвечает он, Анатолий Ракович, народ доверил ему вершить суд и справедливость, карать и миловать. И никто не пожалуется ни в обком, ни в Центральный Комитет.