Там, где кончается волшебство - Грэм Джойс

Я уткнулась взглядом в парту. На предыдущем занятии кто-то нацарапал послание. Оно гласило: «Так это правда про нее или нет?» МММ не стала дожидаться ответа. Она вернулась к рассказу об эпидуральной анестезии, а класс записывал за нею куда усердней обычного.

Домой я шла в глубоких раздумьях. «Так это правда про нее или нет?» — о чем вообще речь?

26

Вы любите заварные пирожные? — поинтересовался мужчина, нежданно появившийся на следующее утро на моем пороге. Сняв шляпу, он бесцеремонно прошествовал в дом; я от удивления рот разинула. — Никто не любит заварных пирожных, как я, а утром в кондитерской они такие свежие, что я не устоял. А этот запах! Корица и что там еще. Ведь вы их тоже любите?

Я выдавила, что могу, конечно, съесть, если очень надо.

— А я надеялся — если вы, конечно, не сочтете это за дерзость, — что мы с вами попьем чайку, с пирожными. Как вы считаете, не слишком грубо с моей стороны просить об этом?

Я процедила, что не считаю это грубым, и спросила:

— Вы кто?

— Ничего, если я присяду? — не унимался он. — От даже непродолжительного стояния на ногах у меня начинаются страшные ревматические боли. Знаете ли, возраст. Так что я говорил?.. Да, был тут по соседству, решил вас проведать.

Помимо бумажного пакета с пирожными, у него имелся кожаный портфель. Пакет он положил на стол, портфель поставил на пол. Потом снял очки, прищурил один глаз, потер его. Тыльные стороны рук у него были ужасно волосатыми. На мизинце сидело серебряное кольцо.

Он широко улыбнулся. Снял плащ, повесил его на спинку соседнего стула и присел. Поднял портфель, щелчком открыл его, порылся в бумагах и опять закрыл. Он утром явно брился — в воздухе чувствовался легкий аромат лосьона, — но у таких смуглых мужчин на подбородке все равно остается легкая синева.

— О чем это вы: «решил проведать»?

— Пожалуйста, угощайтесь, — проговорил он, — я не прощу себе, если все съем один. — И захихикал, как девчонка.

Не знаю, как уж это вышло, но оказалось, что я ставлю чайник.

— Вы что-то продаете?

— Бог с вами! — воскликнул он. — Это не более чем визит вежливости.

И тут до меня дошло. Это же Монтегю Баттс, коллега Беннета, профессор из Кембриджа. И главное, так же мягко стелет. Как же я сразу не догадалась!

— А, значит, вы пришли по поводу…

— Вот именно, мисс Каллен, вот именно. Хотел узнать, как вы тут поживаете.

Вода вскипела, я заварила чай. Пока я занималась по хозяйству, он опять полез в портфель, достал картонную папку и блокнот. Извлек из нагрудного кармана массивную шариковую ручку — глянцево-черную, с брызгами янтариков. Я протянула ему чашку чая и блюдце для пирожных. Он их поставил на пол, а на коленях разместил блокнот и папку.

— Как я тут поживаю? Я поживаю довольно хорошо.

— Тяжело, наверное, тянуть на себе весь дом?

— Непросто. Но кто-то недавно оплатил мою задолженность по аренде.

— Как мило с чьей-то стороны! — воскликнул он с заговорщицкой ухмылкой, и я подумала, что, может, это они с Беннетом погасили долг. — Выходит, в целом вы смирились?

— Смирилась?

— С утратой.

Я почему-то не спросила, откуда он узнал про Мамочкину кончину.

— Мне будет нелегко без нее. Да что тут говорить.

— Конечно, — произнес он и что-то чиркнул у себя в блокноте, поскрежетав при этом зубами. — Почему вы состригли волосы, мисс Каллен?

Рука взлетела к голове.

— Ах, это?

— Да. — Он посмотрел на меня поверх очков.

— Неловко даже, — ответила я. — Словила где-то вшей. Так проще всего было от них избавиться.

Он снова что-то записал.

— И где вы их словили?

— У местных детишек.

— В самом деле? А чем вы занимались с местными детишками?

Меня насторожило, что он излишне интересуется такими странными вещами. На проявление вежливости это не тянуло. Решила держать с ним ухо востро.

— Да помогала одному знакомому семейству А если сидишь голова к голове, они и перепрыгивают, понимаете?

— Ну разумеется, понимаю. Вы не считаете, что некоторые люди настроены против вас?

— Против меня? Конечно, есть и такие. Какое это имеет отношение к делу?

— Случалось ли вам слышать голоса?

Я пристально вгляделась в него:

— Это пойдет в книгу? Это для книги?

— Для книги? Возможно.

— Что вы там пишете?

— Я провожу оценку, и только. Так вам случалось слышать голоса?

— Ваш голос я слышу вполне четко. Зачем вы здесь?

— Для дружеского визита.

— Вы не из Кембриджа?

— Ах, что вы! Я закончил более скромное заведение. Как часто к вам наведываются гости из Кембриджского университета?

Я посмотрела на его сизый подбородок, на жирную, красную, похожую на червяка губу, и вдруг меня охватил страх и холод.

— Если вы сию минуту не скажете, зачем явились, я рассержусь.

— По-вашему, вы часто злитесь?

— Не очень.

— Но вы же разозлились третьего дня в конторе строительного общества, не так ли?

— Кто вас прислал?

— Тот, кто о вас заботится. Обеспокоенный друг. Не понимаю, отчего вы нервничаете?

— И как в таком случае фамилия этого друга?

— Какое это имеет значение?

— Вы врач?

— Мне все-таки безмерно интересно, зачем вы состригли волосы.

Ох, Мамочка, подумала я. Она бы знала, как поступить. И почему только я не обладала ее силой, позволявшей легко справляться со всеми этими врачами и священниками, которых она обзывала «фетишистами». Я выровняла дыхание, спокойно посмотрела на него. Сидит себе, застыл с блестящей ручкой над блокнотом, и что бы он там ни написал, все может быть направлено против меня. Его глаза под стеклами очков гипнотизировали, засасывали.

— Я бы с радостью с вами еще поболтала, но у меня полно работы, — изрекла я.

— Какой работы? Ведь вы же не работаете сейчас, насколько мне известно.

— Еще как работаю.

— И что вы делаете?

— Шью, стираю. Веревки видите во дворе? Все это надо разнести по домам. Прямо сейчас. Поэтому вынуждена с вами распрощаться.

— Белье еще не высохло.

— Еще как высохло. Уж мне поверьте: я просыпаюсь раньше вашего. — Я встала, показывая, что ему пора. — Если хотите, помогите сложить…

Он положил блокнот в портфель.

— Спасибо, но у меня и своих дел хватает. Пойду.

Уже в дверях я отдала ему пакет:

— Пирожные не забудьте.

Он взял пакет и, пожелав мне хорошего дня, вышел. Однако во дворе остановился и очень нарочито потрогал одну из простыней. Потер ее вонючими жирными пальцами и зашагал дальше.

Конечно, она высохла.

Я чувствовала, что кольцо вокруг меня сжимается.

После ухода доктора, не признававшегося, что он доктор, я вышла в сад. У нас был старый каменный стол с солнечными часами. Зимой я часто бросала на него крошки для птиц. На тот конец стола, куда ложилась тень от ржавой стрелки, я выставила по черному камешку на каждого, кто мог прислать врача. Их получилось шесть. А на другой конец стола я поместила белые камешки, символизировавшие тех, кто мог теоретически оплатить аренду. Их тоже получилось шесть. И так они стояли друг против друга, как шашки на игровой доске. Три человека были представлены и там и там: я заменила их коричневыми камешками.

Решила наведаться в полицию: вдруг что-нибудь узнаю.

Жилище Билла Майерса располагалось на краю деревни. Забавный домик с маленькими окошками, напоминающими амбразуры, по обеим сторонам от входа. Над дверью красовалась большая лакированная табличка с черно-белым гербом округа: баран, овца и драпающая от них лисица. Открыла жена Билла Майерса — Пегги, которую я почти не знала. Волосы Петти были накручены на бигуди; в доме стоял тяжелый запах лака для волос. Она, похоже, вынула зубные протезы, и щеки заметно ввалились. Она мгновенно сообразила, кто я. В ту же секунду пригласила войти, выразила сочувствие по поводу моей утраты, засунула протез на место и сообщила, что Билл придет обедать через пару минут.

Пегги оставила меня одну в неприбранной кухне. У Майерсов было четверо детей — все школьники, — поэтому везде, где только можно, сушилась разномастная одежда: лежала на большой сушилке, висела на протянутой меж стен веревке.

Билл появился довольно скоро. К его возвращению миссис Майерс освободилась от бигудей и привела себя в порядок. Войдя, он запустил фуражкой через комнату; когда фуражка приземлилась на стул, он притянул к себе жену и поцеловал ее так, будто они не виделись по меньшей мере две недели — ну уж никак не несколько часов. И только потом заметил меня.

Осока! Какими судьбами? Ты знаешь, как я скорблю по Мамочке. Мне очень, очень жаль.

— Со мной творятся странные вещи, — сразу перешла я к делу.

— Хотите пройти в другую комнату? — спросила Пегги, готовившая Биллу поесть.