Цирк 'Гладиатор' - Борис Александрович Порфирьев

— Так его надо предупредить!

— Тише! Он рядом. Услышит.

Никита оттолкнул Коверзнева; пошатываясь, словно пьяный, пошёл к двери.

— Никита! Ты с ума сошёл?! Он тебя так изуродовал… Никогда не забывай о своих врагах!.. «Царь, помни про афинян!..» Персидский царь Дарий после поражения от афинян приказал своим слугам каждый день повторять: «Царь! Помни про афинян!» — говорил Коверзнев, топчась в дверях, дёргая Никиту за руки.

— Да что вы, Валерьян Палыч? Тут дело о жизни человека идёт, а вы о каком–то персидском царе…

— Никита!

— Ну что?

Коверзнев посмотрел на него восторженными глазами, воскликнул:

— А широкая у тебя душа, Никита!.. И будут тебя любить за это люди!

— Пустите!

Никита отстранил Коверзнева, вышел в коридор, толкнул дощатую дверь.

— Слушайте! Вы! — сказал он, устало упёршись руками в косяки. «До чего дошли люди: завтра по живому человеку автомобиль проедет». — Так вот — вы не ложитесь. Вас хотят задавить.

Корда порывисто шагнул к нему. Трусливо оглядываясь, словно его должны были сзади ударить, спросил:

— Вы… узнали?

— Да.

— Это есть… правда?

— Дурак, я тебе говорю, а ты…

— А если это есть обман?.. Шантаж?..

Корда приблизил лицо вплотную к нему, отчего Никиту передёрнуло, словно он прикоснулся к чему–то омерзительному; он толкнул борца в потное мягкое плечо:

— Я же тебе говорю!

— Это правда, а не шантаж! — поддержал Никиту появившийся в дверях Коверзнев.

Тогда Корда засуетился, полез во внутренний карман, стал рыться в нём, выронил гребень, коробку папирос. Прямо горстью достал пачку ассигнаций, сунул Никите:

— Берите. Я имею вам сделать благодарность…

Никита стукнул его по руке:

— Ты что?! Сначала щипать, потом — деньги? Откупиться хочешь?

— О, молодой русский борец, я знаю… — заговорил Корда, ползая по полу и собирая кредитные билеты.

Повернувшись к нему спиной, Никита спросил у Коверзнева:

— А где Ефим Николаевич?

— Да его же не пустили за кулисы… Он ждёт… — Коверзнев ткнул пальцем в потолок.

Никита наклонил голову, покачнувшись, вышел из уборной.

Корда перевёл растерянный взгляд на Коверзнева, протянул ему деньги:

— Передайте ему… Он юн и есть глюп…

Коверзнев откровенно рассмеялся ему в лицо:

— Он не глуп. Он умнее нас с вами, — и, наклонившись, подобрал коробку турецких папирос, попросил: — Вот что, отдайте на память. Не ему (он не возьмёт), а его учителю. Тренеру. Верзилину. Ефиму Верзилину.

— Верзилину?

— Да, Верзилину, — говорил Коверзнев, засовывая папиросы в нагрудный карман бархатной куртки, — Верзилину. Вот, смотрите, — он достал блокнот, открыл его и прочитал: «Бенефис Ефима Верзилина». Вот что будет завтра в газетах. Вы думали, бенефис Корды? Или бенефис Сарафанникова? Нет, бенефис Верзилина… Э, да что там! Вам не понять!

Он махнул рукой, надвинул шляпу на глаза и вышел.

Прошёл мимо Никитиной раздевалки, потом вернулся. Никита с перекошенным от боли лицом стоял у тусклого зеркала, пытался дотянуться руками до шеи — застегнуть галстук–пластрон. Руки падали как плети.

Увидев в зеркале отражение Коверзнева, он объяснил с виноватой улыбкой:

— Вот… устал…

— Я снимаю перед тобой шляпу, — сказал торжественно Коверзнев, склоняя голову.

Он помог Никите одеться, и они вышли из мрачной, пахнущей пылью раздевалки. В конце коридора горел яркий свет. На его фоне они увидели фигуру Верзилина. Ефим Николаевич шёл, заглядывая в каждую дверь, — разыскивая их.

23

Никита Сарафанников победил чемпиона мира. Эту весть возбуждённо обсуждали все любители французской борьбы. Журнал со статьёй Коверзнева о восходящей спортивной звезде расхватали в несколько часов. Однако в статье почти ничего не говорилось о Никите — она была дифирамбом учителю молодого борца Ефиму Верзилину. Из статьи явствовало одно: Никита — ученик знаменитого Верзилина, а раз его ученик, значит будет неподкупен. Поэтому в цирке Чинизелли предстояла честная борьба. Билеты на чемпионат брались с бою. По вечерам над цирком стоял гул. Его слышно было на Литейном и даже Невском. Сарафанников оправдывал надежды публики. Газеты с отчётами о чемпионате передавались из рук в руки. Читали вслух, захлёбываясь:

«1‑й день. Четвёртая пара была сплошным триумфом Никиты Сарафанникова (Вятка), который показал, что он в удивительной форме. В жертву Сарафанникову был дан сильный, ловкий татарин Али Сандаров (Казань). Едва борцы сошлись, как двумя — тремя могучими рывками Сарафанников начал кидать Сандарова по арене и уже через 2 мин. 9 сек. неотразимым грифом в партере перевернул отчаянно сопротивлявшегося Сандарова на лопатки».

«2‑й день. В последней, пятой паре был прямо–таки комический выход саженного претендента в чемпионы мира Никиты Сарафанникова (Вятка) против хотя и ловкого, но слабого Детлова (Ревель); не прошло и 15 сек., как могучим грифом Детлов был плотно уложен на лопатки».

«3‑й день. В цирке черно, негде упасть яблоку, и только потому, что борются два русских былинных богатыря — чемпион мира Вахтуров и Сарафанников. Микула Селянинович отбивает первенство у Ильи Муромца, а публика живёт вместе с ними, подбадривая то одного, то другого.

Оба угощают друг друга сильными трескучими «макаронами» и говорят, что им не больно.

А желание победить у обоих огромное. Чем дольше идёт борьба, тем более нервничает молодой Сарафанников. Вахтуров спокойнее, и это даёт ему большой перевес.

Правда, были моменты, когда Вахтуров почти касался обеими лопатками ковра, но благодаря тому что Сарафанников нервничал, Вахтурову удавалось уходить. Часовой срок оказался для них недостаточным, и им обоим зачтено по поражению».

«4‑й день. Гвоздём вечера была схватка двух великанов — Сарафанникова и Адама. Молодой богатырь совершенно неожиданно для всех поймал Адама на гриф и, несмотря на отчаянное сопротивление, сильным рывком бросил на ковёр».

Никитины успехи разжигали публику. Читатели сгорали от любопытства и требовали обнародования его биографии.

Монополистом этого материала являлся Валерьян Павлович Коверзнев. С первых дней чемпионата его осаждали редакторы. Он отмалчивался. Удивительно было, что он не написал ни одного отчёта о чемпионате. Видимо, задумал что–то более солидное. И действительно, когда чемпионат подошёл к середине, он опубликовал о молодом борце сразу несколько нашумевших очерков. За них ему заплатили тройной гонорар. Он мог потребовать и больше, но не торговался — оплата и так казалась ему баснословной. Деньги посыпались в его карман словно из рога изобилия.

И справедливости ради надо сказать — денег он зря не брал. Его короткие очерки о Сарафанникове были богаты фактами и отточены по форме. Экскурсы в древнюю историю читались с интересом и присяжными поверенными, и гимназистами.

И самое удивительное, что Коверзнев не повторялся. Разнообразие Никитиных подвигов вызывало у некоторых подозрение. Коверзнев пожимал плечами: он никогда ничего не выдумывал.

И очерки появлялись в журналах один за другим.