Ирка Хортица и компания - Илона Волынская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Поэтому ее и называют Хортицей, а не Андреевской?
Щетка остановилась в белокурых Оленькиных волосах:
– По законам-то тетушка – Андреевская, как и матушка моя. А Хортицей ее зовут вовсе не поэтому. – щетка снова заскользила по волосам.
Лиза поняла, что дальнейших объяснений не последует.
– Но… если тетушка… – снова начала Лиза и тут же исправилась. – Если ее превосходительство сама хозяйка своего имущества… почему она говорила так, будто… уж не знаю… будто я могу насильно у нее что отнять? Не захочет – и не оставит мне ничего. Хоть и впрямь в сиротский дом отправит. – в голосе ее прозвучала грусть. А ведь и правда – как захочет, так и поступит. Может, женщине тут мужчина и не хозяин, а опекуны всяко над детьми власть имеют. А что не всегда эта власть во благо она уж успела в своей жизни убедиться.
– Да. Странно. – задумчиво согласилась Оленька и легко спорхнув с кресла, подхватила и корзинку, и бутылку, уничтожая следы ночного пиршества. – Но мы узнаем. Люблю загадки! – она ободряюще улыбнулась Лизе и канула во мрак коридора. Дверь бесшумно закрылась.
Чудная она! Лиза откинула покрывало и забралась в постель. Простыни были волглыми и холодными, пропотевшая нижняя рубашка неприятно липла к телу – помыться бы, но уж ясно, что до утра не выйдет. А вот пить столько не стоило. Лиза еще покрутилась, поджимая ноги – и сдалась. В поместье Галицких нужный чулан располагался рядом с кухней. Свечу бы, но нету. Она тихонько выскользнула в коридор, постояла, позволяя глазам привыкнуть ко мраку, и по застилающим пол дорожкам шагнула к лестнице.
Внизу лестницы ее ждали. Это чувствовалось по сгустившему мраку, словно там, у последней ступени было что-то темнее, чем сама темнота. По напряженному, точно звенящему от затаенного нетерпения воздуху. По неуловимому шевелению.
Лиза замерла, не дыша, а потом бесшумно выпустила воздух через нос, подлаживаясь под дыхание того, кто караулил ее во мраке. Вдох, выдох, вдох, выдох… пульс участился, ей стало жарко. Продолжая дышать – вдох, выдох… она мягко, шажочек за шажочком отступила назад. Ладонь легла на дверь – медленно, не давая открывающейся створке колыхнуть воздух, Лиза нажала. Не торопиться, только не торопиться… Что там Оленька говорила про петли? Юрко, как змейка, девочка скользнула обратно в спальню и также неслышно прикрыла дверь за собой. Придержала ее коленом… и потянулась к своему сундуку…
Лестница заскрипела: тот, внизу, устал ждать. Он не производил шума, но прижатые к половицам босые ноги чувствовали робкую дрожь ступеней под навалившимся на них огромным телом. Шшшур… шшшур… кто-то скользнул мягким боком по шелковой обивке стен. Скрип… шшшур… Почти бесшумные шаги прошлись по коридору… и остановились точно у ее двери.
Лиза сидела на кровати и пристально глядела на дверь, чувствуя, как позади той ворочается нечто огромное, едва умещающееся в узком коридоре. Дверная ручка чуть слышно скрипнула… и медленно начала опускаться. Ниже… ниже… еще ниже… Тот, за дверью, надавил на створку… и замер, явно не ожидав, что дверь не откроется.
Шшшур… С другой стороны надавили на створку: сперва мягко, стараясь не производить лишнего шума, потом дерево затрещало и принялось выгибаться под давящей на него силой. Скриип… Хрясь! Створка прогнулась, отходя от косяка и в комнату дохнуло острым запахом слежавшейся шерсти и тухлого мяса из звериной пасти. В открывшуюся щель просунулся кривой коготь на мохнатой лапе…
И наткнулся прямо на лезвие воткнутого в косяк посеребренного ножа!
Фитилек в масляной лампе вспыхнул, как подпрыгнул! Из коридора донесся густой, обиженный рев, тяжелый топот – и то, что было за дверью, исчезло.
Лиза подошла к двери и провела ладонью по изодранному, будто деревья в лесу по весне, краю косяка. За дверью стояла нерушимая, затаившаяся тишина.
– И ведь никто на вой не выглянул. – задумчиво сказала она. – Привыкли, сдается. – прижала дверь плотнее, вогнала нож поглубже и нырнула под кровать в поисках ночной вазы, а то ведь конфуз может приключится, не чета всяким татям коридорным!
Солнечный луч прыгнул в неприкрытое шторами окно, заставив спящую девочку сморщить нос и громко чихнуть. Лиза села в постели, огляделась. В утреннем свете комната выглядела изрядно хуже, нежели при тусклом огоньке ночника: узор шелковых кресел затерт, зеркало туалетного столика с отбитым уголком, таз для умывания облуплен. И воды в кувшине как не было, так и нет. Сброшенное ночью дорожное платье лежит на кресле, на башмаках валики грязи – горничные не удостоили приезжую своим вниманием.
– Богатая наследница. – вспоминая вчерашний разговор, иронично пробормотала Лиза и полезла в сундук за платяной щеткой. Ухаживать за собой ей не привыкать, в прежнем доме прислуга тоже не баловала вниманием, но с мытьем надо на что-то решаться – даже у прежних опекунов ей не приходилось мучиться грязной. Лиза оделась и взяв пустой кувшин в одну руку и отнюдь не пустую ночную вазой в другую, направилась вон из комнаты.
– Прыг-скок, на мосток, под ракитовый кусток…
– Тише, барышня, убьетесь!
Оленька скакала по коридору, играя в невидимые классы – перепуганная горничная вжалась в стену, ловя закачавшуюся на постаменте статуэтку.
– Ты уже встала! Так идем же завтра… кать. – подскочившая Оленька замерла на одной ножке и широко распахнутыми голубыми глазами уставилась сперва на кувшин… потом на вазу. Лиза подавила неуместное желание спрятать ночную вазу за спину – конфуз мог выйти еще пуще.
Оленька медленно опустила ногу…
– Одарка! Подойдите сюда. – голос девочки стал ледяным, а наивная голубизна глаз вдруг обернулась сталью.
– Да, барышня. – очевидно насторожившаяся горничная подскочила – и тоже уставилась на горшок и кувшин. – Что барышне Ольге Вадимовне угодно?
Оленька перевела взгляд на горничную – молча.
– Э-э… барышня… – горничная переступила с ноги на ногу, глаза ее заметались – на саму Лизу она старалась не смотреть. – Распоряжения не было…
– Распоряжения не было на что? – все также холодно и отчужденно спросила Оленька. – Тетушкиным попечением вы посещали женские образовательные курсы – и не
