Ирка Хортица и компания - Илона Волынская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не разродится! – тихим и напряженным голосом говорила Одарка. – Я уж и так, и эдак, никак не дистану цих козлят!
– Мучается животная. Чего уж тут поделаешь. – глухо сказал ражий конюх и потянул из-за голенища нож.
Толстая кухарка тихо заплакала:
– Уж какая козочка была, как звездочка ясная!
Мужик ухватил козу за рога… Козочка выгнула шею, глядя на своего убийцу мутными от невыносимой боли глазами. Конюх горестно вздохнул… и потянулся лезвием к ее горлу.
– Стой! – тонкая, но сильная девчоночья рука ухватила его за запястье.
– Панночка Лизавета? – мужик обернулся.
Все уже знают, кто она такая, хоть и делают вид, что она навроде привидения в усадьбе.
– Воды принесите, и водки. Или самогонки. – едва подобрав платье, она бросилась рядом с козочкой на колени.
– Разве можно – панночке-от? – испуганно пролепетала кухарка.
– Исполнять! – рявкнула Лиза и дворню как ветром сдуло.
Первой вернулась Одарка – рядом с Лизой, заливая колодезной водой распростертый в пыли подол, плюхнулась полная бадейка.
– Вода моя водица, всех болящих сестрица, смой-сполощи все боли и хвори… – едва шевеля губами, чтоб дворня не услышала, что она бормочет, Лиза принялась обмывать тяжко дышащую козочку, каждый раз встряхивая кистями, будто сбрасывая с них расползающуюся по пальцам густую черноту. Раз, другой, третий… Черные, похожие на змей, струи извивались в бадье. – Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа…
Коза снова слабо мемекнула, приоткрыла глаза… и доверчиво потянулась к Лизиным рукам.
– Сейчас, моя красавица, сейчас, милая, не бойся, я тебе помогу. Лейте! – Лиза подставила руки.
– Чего лить, панночка? – растерянно спросил конюх.
Рядом раздался досадливый возглас, короткий шум – и на руки ей полилась остро пахнущая сивухой жидкость.
– Гора з горою сходится, човен з човном сощепляется, йшла Матерь Божья через поле, несла золоти ключи в приполе… – заговор помогал роженицам, но… разве коза не такая же мама? Может, и не такая же… а все едино! – Держите ее! – крикнула Лиза и не глядя, кто там навалился на бьющуюся на земле козу, запустила руки в воспаленное, дурно пахнущее чрево. Коза снова страшно, дико закричала… – Козлятам-ребятам ворота видкрывати… – перекрывая ее вопль, уже в полный голос зачастила Лиза – поздно скрываться-то! – …На руки брати. Пора-поросла трава, дав пору, як пращура, аминь!
Еще бы Одарка могла тут помочь! Козочка была еще слишком молоденькой, а у Одарки слишком крупные руки! Тонкая девичья кисть скользнула внутрь, во влажное и кровавое, вытянутые пальцы коснулись мягкой шерсти, вот, кажется, попалось крохотное копытце. Помогая второй рукой, Лиза потянула… клубок вывалился на землю и стало ясно, почему козочка не могла окотиться. Козлят было трое – чудовищно переплетенных друг с другом, обвитых нитями пуповины, с жалко завернутыми головенками. Мертвых. Над ними, тая в воздухе, еще слабо клубились золотые нити уходящей жизни. Лишь один козленок слабо, едва заметно дрогнул под Лизиной рукой.
«Да неужто ж я зря старалась!» – яркая как свет, острая как боль, отчаянная ярость ударила в голову, волной прокатилась по всему телу… и Лиза вдруг сгребла эти распадающиеся золотистые нити в горсть, со всей силы швырнув в козленка:
– Живи, меха пучок! – выкрикнула она: золотые нити брызнули с ее пальцев, впитываясь в маленькое беленькое тельце… и принялись снова вытекать из козленка как из сосуда с трещиной. – Не смей помирать! Не дозволяю! – она мгновенным движением освободила козленка от стягивающей горло пуповины и стиснула крохотное бессильное тельце меж ладонями, не давая золотистым лучами покинуть его.
Резко и сильно затошнило, повело голову, стоящая на коленях девушка пошатнулась, едва не падая – и страшная черная воронка распахнулась перед ней, затягивая, как в омут.
Еще пара ладоней легла поверх ее рук, вцепилась – не вырвешься, даже если и захочешь, и знакомый голос зачастил:
– Силой моей укрепляйся, Словом мои залышайся, я тебе ключ, я тебе замок, ангеловыми крылами, Божьим велением, всех святых дозволением – пребудь со мной!
Между сцепленными руками двух девчонок полыхнуло светом – золотым и зеленым. Заиграло лучами меж сплетенными пальцами и погасло, точно впитываясь в козлиную шкурку. Козленочек дрогнул ножками, приподнял слепую головку и едва слышно мемекнул.
– Ты – ведьма! – глядя друг на друга поверх соединенных рук одними губами выдохнули Лиза и Оленька.
Протяжным блеянием на голос своего козленка откликнулась коза-мать.
– Все-все-все, уже все! Радость-то какая, жизнь в дом, счастье в дом! – засуетилась кухарка, ловко извлекая козленка из рук Лизы. Щелкнули здоровенные металлические ножницы, обрезая пуповину. – Козочка, как есть козочка! А ладная какая! – кухарка освободила от слизи нос и рот новорожденной козочки и отерла ее пучком соломы. Конюх подхватил козу-мать и понес ее на солому.
– Манжеты испортили, панночка! – всплеснула руками Одарка. – Ну да ничего, уж я их отстираю, отпарю, будут как новенькие, а панночке пока другие подошью!
Все еще продолжая держаться сцепленными пальцами, Лиза и Оленька поднялись на ноги… Тяжелый взгляд уперся Лизе в затылок. Она обернулась.
Генеральша стояла на дорожке и глядела на нее. За спиной, судорожно комкая платочек, застыла Оленькина матушка, Владимир глядел поверх другого плеча генеральши и глаза у него были совсем безумные и ярко-ярко желтые.
– Ты видела? – оборачиваясь к Оленькиной матушке, страшно прошипела генеральша. – Видела? А мой Кусай умер! Умер! – она повернулась и пошла прочь, со всей силы впечатывая трость в песок дорожки.
Лиза шагнула следом… остановилась… снова сделала шаг…
– Вы приходите, панночка! – подкладывая новорожденную козочку к сосцам мамы-козы, сказал конюх. – Ваша козочка вас ждать будет.
– Моя? – недоверчиво спросила Лиза.
– Чья ж еще! – ухмыльнулся конюх. – После такого кто ж отымет.
– Козу вам жалко! А о людях вовсе не думаете! – вдруг выпалил Владимир и кинулся за генеральшей.
Дом казался пустым, как вымершим. Дом словно затаился. Ждал. Лиза зябко повела плечами: ни весеннее тепло, ни слишком плотное платье не могли избавить ее от ощущения вкрадчивого холода, медленно, постепенно заставляющего неметь ноги, доползающего до колен, леденящего кончики пальцев… Танг! Танг! Танг! В тишине каблуки башмаков стучали звучно и гулко, так что хотелось идти на цыпочках: она и пошла. Неслышно ступая по ковровой дорожке лестницы взлетела в свою комнату и упала в кресло. Задумчиво поглядела на так и не разобранный толком сундук: пожалуй, разумным было бы бежать отсюда… но куда? Никто из опекунов ее не желает – шляхтичам Галицким она в тягость, а тетушка… ее превосходительство сразу невзлюбила. Остаются сиротский приют или
