Ирка Хортица и компания - Илона Волынская

происхождении сомневались все, кому не лень, и здесь тоже? Но уж генеральша должна бы знать!

– И что же?

Лиза снова очутилась под яростным взглядом генеральши.

– Судьба других девочек, талантливых, умненьких, которые не смогут учиться только лишь потому, что их родители не занесены в родовые книги, тебе безразлична?

– Простите, ваше превосходительство. – привычно отступила Лиза. Не говорить же, что она этих девочек не знает, а потому и беспокоиться об их судьбе никак не может?

– И вот ей все оставить? – глухо вопросила Агата Тимофеевна и поднялась, опираясь на палку, из похожего на трон кресла – грузная, тяжеловесная, рассерженная. – Из дома чтоб ни ногой! Без того слишком много народу тебя видело… – она сглотнула и торопливо добавила. – …такой вот неприбранной.

– Тетушка, неужели вы запрете нас дома? – звонко спросила бесстрашная Оленька.

– Хотите гулять, вон, сад есть. – не глядя на девочек, буркнула генеральша и в черных крыльях развевающейся кружевной накидки ринулась прочь.

– Лизонька, детка… Твоя тетушка – очень хорошая женщина! Идите погуляйте, дети! – опять чуть не плача, выдавила Оленькина матушка и ринулась следом за генеральшей. – Агата!

– Тетушка и вправду хороший человек. – они брели по мощеной дорожке меж старыми липами. – В здешних краях… не слишком хорошо живется. Только и названия, что губернский город, а так… недаром южной Сибирью зовут. Пушкин вот в ссылке был, в 20-м году. Сказывают, даже в чувствах нежных тетушке признавался, а она его отвергла, от того и заболел, еле выходили! – Оленька гордо задрала носик, покосилась на готовую прыснуть от смеху Лизу и смутилась. – Мне так рассказывали. Что я сама видела… – она таинственно понизила голос. – Минувшего года, когда… – она огляделась. – Когда Государя Императора убили. Так говорили, что евреи его убили и что надобно их бить.

Лиза поглядела на него изумленно:

– Но я же сама читала в газетах! Среди убийц вашего… нашего императора… – неуверенно исправилась она. Она же теперь живет здесь, наверное, и император для нее теперь тоже здешний. – Была только одна еврейка, да еще и… в деликатном положении, так что сама никаких бомб не кидала. А остальные русские, и даже дворяне, вот как госпожа Перовская или… Гриневцкий. – она совсем понизила голос при имени убийцы государя Александра. – А у господина Кибальчича отец и вовсе священник.

– Ну не думаешь же ты, что здешние приказчики пойдут бить дворян или священников. – хмыкнула Оленька. – Конечно же, они стали бить евреев! Мы тогда мимо ехали, так страшно, Лизонька! – голос ее стал почти неслышен. – С гирями весовыми, с ножами разделочными… Глаза… И лица! Будто не у людей лица, будто хари какие! – она зажмурилась и потрясла головой, отгоняя воспоминание. – Но тетушка! Она как выскочит из кареты, как грянет палкой в мостовую! И они все… ушли. – Оленька покосилась на подругу, верят ли ей и уж совсем тихо добавила. – Еще б не ушли, тетушка тогда такая была… такая… Они до самых своих лавок бежали, а потом дней пять на улицу носа не казали. Сам губернатор тогда к ней приезжал, долго они в кабинете разговаривали. К тетушке часто люди приезжают, поговорят-поговорят, а потом то школу в городе выстроят, то больницу, а то курсы какие откроют. В земство когда выбирают, всегда с тетушкой советуются.

– Почему она не дает строить мост? – спросила Лиза.

– Почему же не дает? – фальшиво удивилась Оленька. – Просто… не одобряет. Говорит, от заводов только хуже будет: так только помещики крестьян эксплуатируют, а так еще заводчики рабочих будут. Тетушка, она за равенство людей, как французские социалисты.

Лиза улыбнулась: будто она не видела, как вчера на генеральшу косились, словно ожидая от нее дозволения.

– А может, она из-за проклятья. – заметив улыбку, сдалась Оленька. – Наводнение же будет. Чтоб не смыло. А когда схлынет, дозволит, и вся их строительная машинерия ломаться перестанет. И людям на строительстве перестанет всякое мерещиться и разбегаться они також перестанут. – Оленька еще подумала и вздохнула. – Хотя навряд. Уж если тетушка чего невзлюбила… – она развела руками.

«Меня, например, – подумала Лиза. – А машинерия, выходит, ломается».

– Я люблю всякую машинерию. – стеснительно призналась Лиза. – Электрическая конка – так здорово! Я один раз каталась! И мосты мне нравятся, особенно железные, они такие… красивые. И… и заводы мне тоже нравятся!

– Заводы? Фи! От них же дым! – возмутилась Оленька.

– И что, что дым? – запальчиво возразила Лиза. – Зато сколько там всего интересного! Я бы хотела… только не смейся! И не рассказывай никому! Это… самая моя большая тайна!

– Клянусь! – Оленька со всей серьезностью прижала руку к сердцу.

– Я бы хотела… – Лиза перешла на шепот. – Инженером стать! Или паровозным машинистом!

– Нет! – Оленька испуганно отпрянула. – Машинистом еще ладно, мы же дети, нам всякие мечты дозволены, но инженером… Барышне!

– Барышне, – уныло повторила Лиза. – Такого равенства, чтоб барышням инженерами быть, даже французские социалисты не придумали.

– Много ты в социализме понимаешь, ты… ты девчонка! – выпалил хриплый голос, кусты сирени раздвинулись и оттуда выглянул реалист Бероев. – В ваших куриных мозгах только балы да туалеты, да горничных по щекам хлестать!

– Как вы можете, Владимир! Разве Лиза давала вам повод? Она сегодня и вовсе сама платье себе чистила, и туфли, хотя Одарке за это жалованье платят! – рывком отодвигая Лизу себе за спину, запальчиво выкрикнула Оленька.

– Подумаешь! Велика заслуга, самой себе платье чистить, когда на прислугу денег нет! А вот как появится, так и начнется!

– Вы обвиняете меня одновременно и в бедности… и богатом самодурстве? – аккуратно отстраняя Оленьку, спросила Лиза.

– Я обвиняю тебя в том, что ты вовсе сюда приехала! – он надвинулся вдруг близко-близко. – Кому ты тут нужна? Только мешаешь! Надо было мне все ж тебя… – он стиснул кулаки. – Чтоб бежала отсюда куда глаза глядят, да Агату Тимофеевну не расстраивала да от дела нашего не отвелкала!

Лиза чуть прикрыла веки: выходит, ночью ее рассчитывали напугать. Вот только знала ли об этом тетушка?

Размышления прервал протяжный, страдальческий крик. Детский крик. Лиза повернула голову…

– Ты гляди на меня, когда я с тобой разговариваю – так, вроде, по вашим хорошим манерам положено?

Крик повторился снова. Лиза сорвалась с места и кинулась бежать.

Сад был огромен, какого не могло быть в замощенном булыжником и застроенном домами и соборами Лемберге. Господская часть с цветниками и беседкой сменилась огородами, а за теми уж виднелись амбары – оттуда и несся пронзительный жалобный крик.

Кричал не ребенок. Кричала коза. Некрупная козочка лежала на земле рядом с распахнутыми дверями конюшни: видно было, как в стойлах переступают