Чёрные ангелы в белых одеждах - Вильям Козлов

— Утром никому не открывай, — предупредил он. Впрочем, я тебя на ключ запру…

— Это еще зачем?

— Ты не бойся, тот, кто тут сидит, сейчас в отпуске… Я приду к девяти и выпущу тебя.

— А где тут…

Вадим рассказал ей, как пройти в туалет и пока она постукивала острыми каблуками в узком длинном коридоре, размышлял о том, как бы утром уборщица тетя Лиза не приперлась сюда — у нее ключи от всех кабинетов, но успокоил себя тем, что она уже здесь навела порядок, а раз человек в отпуске, какой смысл каждый день убирать? Пожалуй, нужно будет поставить будильник на семь часов, сотрудники редакции приходят на работу и девяти, а ему нужно успеть в гараж и приехать поскорее сюда. За редактором он ездил к половине десятого. Румянов раньше десяти никогда не появлялся на работе. До прихода людей нужно будет выдворить девчонку отсюда…

— Есть хочется… — вздохнула Лина, — Нет у тебя, кусочка хлеба?

— Потерпи до утра… Впрочем, подожди! — Он выскочил из кабинета, почти бегом прибежал в приемную, где обычно сидела секретарша Вилена, открыл шкаф с принадлежностями для кофе и чая. На одной из полок в серебристой обертке обнаружил сыр и кусок твердокопченой колбасы, а также начатую пачку сухого печенья. Прихватил и несколько кусочков пиленого сахара.

— Вадим, — обозрев все это богатство, разложенное на письменном столе, задушевно произнесла Лина, — почему ты так добр ко мне?

— Наверное, потому, что тебя зовут Аэлита, — признался он.

— Тут какая-то тайна, — проявила завидную проницаемость девчонка. — Ты мне расскажешь?

— Как-нибудь потом…

— Ты думаешь, у нас будет «потом»? — печально посмотрела она ему в глаза. — Утром придут чужие люди и выставят меня отсюда… А то и в милицию сдадут.

— Давай поешь и ложись спать. Сюда никто утром не придет, кроме меня.

— Ты вправду уйдешь? — глаза ее оживились, но какого они цвета он не мог в потемках определить.

— Так же, через окно, — улыбнулся он.

Она вдруг сделала несколько быстрых шагов к нему, обхватила за шею тонкими смуглыми руками и чмокнула в губы. Поцелуй был звонкий, родственный. Сейчас она снова была красивой, с распушившимися на плечах золотистыми волосами и широко распахнутыми глазами. Только сейчас он разглядел, какого они цвета — изумрудно-серые. А у той Аэлиты с золотого корабля были янтарные. И вместе с тем что-то было общее у небесной Аэлиты и у земной Лины.

— Ты — хороший человек, Вадим, — сказала Аэлита, отстраняясь от него. — Я это чувствую. Сразу поняла, что ты не такой…

— Какой?

— Ну, те, что пристают и говорят гадости… А ты другой. Тебе ничего от меня не нужно. Добрый сама…

— Самаритянин, — улыбнулся он.

— Это такие люди, которые просто так помогают другим людям… Я где-то прочитала.

— Самаритяне жили во времена Иисуса Христа в Палестине в городе Самария…

— Ты как наш учитель истории, — сказала она. — А я еще так мало всего знаю… Только не говори, как мой отчим, мол, будешь много знать, скоро состаришься… И еще — у тебя все впереди.

— Сколько тебе лет?

— Пятнадцать… Но я уже научилась отличать хороших людей от негодяев… — Она опустила глаза, взмахнув черными ресницами, а когда снова подняла их на Вадима, блеск в них погас, кажется, она даже стали меньше. — Может, мне не везло, но я больше встречала плохих людей, чем хороших.

— Ты не обижайся, Лина, что я тебя закрою на ключ, — сказал он уже на пороге.

— Я не убегу, Вадим, — сказала она, — И знаешь что? Если хочешь, называй меня Аэлитой.

Он вышел и осторожно с той стороны два раза повернул ключ в замке. Широко шагая по песчаной набережной, он улыбался. Пережитое когда-то в детстве чудо, кажется, снова вернулось к нему…

7. На «рыдване» по улице Урицкого

Вадим предупредил секретаршу из приемной Вилену, что он будет в библиотеке, там недавно установили телевизор с небольшим экраном. Ему хотелось посмотреть европейский чемпионат по боксу, проходивший в Москве, но показывали опять Хрущева, приемы, награждения. И днем, и вечером. В Москву приехал кубинский лидер Фидель Кастро и ему хотелось посмотреть на него: шло в Кремле подписание совместного советско-кубинского заявления. Улыбающийся Хрущев в очках с золотыми звездами Героя и чернобородый в военной форме кубинец сидели за антикварным с золотом столом, а члены правительства истуканами в ряд стояли за их спинами. Вот только зачем — непонятно. Наверное, специально для оператора улыбались, лишь луннолицый Шверник был мрачен и смотрел куда-то D сторону. По-видимому, чувствовал, что скоро его шуганут из Политбюро. Зато Брежнев, Косыгин, Суслов, Пономарев угодливо улыбались, посверкивал очками в блестящей оправе Андропов. Что-то у него было от Лаврентия Берии, пожалуй, такой же самодовольно-самоуверенный вид и некая многозначительность. Затем показали шикарный прием в Георгиевском зале: маленький толстый Никита прикреплял к френчу высоченного Кастро звезду Героя. Он смог дотянуться только до пупа. Тут же подскочил Суслов — он был повыше — и помог. Хрущев пек Героев, как блины. Рядом расплылся в широченной улыбке Брежнев, его черные и густые, как сапожные щетки, брови были подняты вверх. Он-то знал, что дни Никиты как лидера сочтены. Сам вместе с Сусловым и другими приятелями копал яму «кукурузнику»…

Не так давно весь мир с ужасом наблюдал за событиями в Карибском море, когда наши ракеты тайно установили на Кубе, под носом у янки. Все думали, что вот-вот начнется третья мировая война, в Великополе люди скупали крупу, мыло, сахар, спички, Буров опубликовал в газете фельетон «Мыльная паника». Но Хрущев и Кеннеди на радость всем народам уладили этот опасный конфликт: американцы пообещали не нападать на революционную Кубу, по нашему методу и за нашу валюту строящую социализм, а Хрущев распорядился увезти наши ракеты с острова Свободы. И вот теперь советский руководитель вешает на широкую грудь кубинца высшую награду СССР! За что, спрашивается? Впрочем, Никита Сергеевич был щедр на высокие награды иностранцам, даже не бывшим в нашей стране: награждал кого попало, конечно, и себя не забывал.

На экране появился улыбающийся новый чемпион мира Тигран Петросян с лавровым венком на шее и широкой лентой с золотыми письменами. Казалось, эта тяжесть непосильна щуплому гроссмейстеру. Вадим вспомнил, что Иосиф Сайкин готов был поспорить на бутылку коньяка, что победит Ботвинник, а вот чемпионом мира стал Петросян.

Наконец, показали чемпионат. В нем участвовал Борис Лагутин, Дан Позняк, Олег Григорьев, Андрей Абрамов и самый любимый боксер Вадима — Валерий Попенченко. Почти все бои с его участием заканчивались через несколько секунд — стремительный боксер налетал на противника как смерч и выстоять против него три раунда никто не мог. Одно удовольствие было смотреть на бой с участием Попенченко. Он укладывал боксеров, как рельсоукладчик — шпалы на полотно. Хотя Вадим и разочаровался в боксе, он не пропускал ни одного чемпионата. Конечно, Попенченко молодец, боксер редкого таланта, но каково его противникам, сотрясающимся от мощных ударов по туловищу и в голову?..

— Вадим, редактор через пять минут выйдет, — просунула голову в дверь библиотеки Вилена — невысокая белокурая девушка с пустоватыми круглыми глазами и будто приклеенной улыбкой на полных губах. Зубы у нее были мелкие и с чернотой. Секретарша редактора была замужем за милиционером, который иногда приезжал на мотоцикле с коляской встречать ее после работы. Вилена ко всем относилась хорошо и даже иногда выручала попавших в милицию сотрудников. Если они попадали в отделение, где ее муж, лейтенант, работал участковым. Поговаривали, что он изменяет своей не очень-то казистой жене. Выручала Вилена не раз и Вадима. Конечно, не из милиции, случалось, редактор не мог найти своего шофера и тогда секретарша что-нибудь придумывала, чтобы защитить от его гнева: Румянов не любил ждать машину, он считал, что шофер обязан быть под рукой всю смену. Сидит он в редакции или находится в учреждении. Но Вадиму надоело торчать у какого-нибудь административного здания часами, даже книга не спасала и он тогда отправлялся по своим делам: в книжный или спортивный магазин, за продуктами, одеждой. Часто просили его подвезти, он это делал, когда было по пути, а специально не халтурил.

— В горком, — сказал редактор, усаживаясь рядом. Он был чисто выбрит, пахло хорошим одеколоном, черные усики подровнены. Румянов носил модные костюмы с галстуками, на ногах — остроносые желтые полуботинки. На вид пижонистый, но никаких романов не заводит. Правда, у него жена красивая и двое детей. Семья его редко пользуется служебной машиной, разве что-то срочное, например, встреча иногородних гостей на вокзале или кто-то заболел и нужно отвезти в поликлинику, — Первый отругал меня, мол, публикуем мало фельетонов и вообще критических материалов… А мне Шапкин запретил! Помнишь, я тебе рассказывал, что он рекомендовал мне побольше публиковать материалов про кукурузу и про передовиков села и производства… Вот я Первому сейчас и врежу: дескать, как же это у вас получается, что правая рука не знает, что творит левая? То печатайте лишь положительные материалы, то подавай вам фельетоны! Да у меня сотрудники разучились их писать. Сплошной розовый сироп и этот… елей.