Избранные труды о ценности, проценте и капитале (Капитал и процент т. 1, Основы теории ценности хозяйственных благ) - Ойген Бём-Баверк

Теперь я спрошу читателя: разве для той науки, задача которой заключается в том, чтобы исследовать и выяснить законы хозяйственной деятельности людей, — разве для этой науки не должно представляться в высшей степени важным проникнуть в тайну того самого явления, которое, как мы доказали, дает ключ к объяснению наших хозяйственных действий? Никто не станет отрицать того, что повсюду — в области потребления, в области производства, в области обмена — наше отношение к материальным благам определяется той ценностью, какую они имеют в наших глазах. Повсюду мы стремимся получить возможно большую ценность при возможно меньшей затрате сил. Никто не станет отрицать также, что только постоянством действия этого мотива обусловливается законосообразность наших хозяйственных действий72. И вот мы должны сознательно отказаться от преследования сущности этой всеопределяющей субъективной ценности, условия ее существования, тех факторов, которыми определяется ее величина? Кажется просто невероятным, как это можно выставить такое странное требование, — и, однако ж, оно выставлялось и выставляется очень многими экономистами!

Посмотрим же, чем они мотивируют свое требование73.

Что «в последнем счете законами человеческих потребностей управляются и общественные движения производства и потребления, а следовательно, и меновых ценностей материальных благ» — этого не думают отрицать и противники нашей теории. Однако ж, говорят они, не дело политической экономии заниматься объяснением того, как из всеобщих движущих мотивов человеческой деятельности развиваются имущественные интересы и субъективные представления о ценности материальных благ. Не ее дело — «исследовать основание и законы человеческих интересов по отношению к миру вещей»; напротив, вполне определенную и ясную пружину человеческих действий — имущественный интерес — она должна предполагать уже как нечто данное. Задача политической экономии заключается в том, чтобы показать, каким образом при предположении данного состояния имущественных интересов, а следовательно, и соответствующих субъективных представлений о ценности материальных благ развиваются социальные феномены объективной меновой ценности.

Мне кажется, что во всем этом рассуждении упущено из виду одно очень тонкое, но очень важное различие. Совершенно верно, что не дело политической экономии заниматься выяснением общих законов человеческих потребностей и стремлений, например, существования и действия человеческого стремления к благополучию, — заниматься этим она не может и должна предоставить это психологии. Но ведь требуется выяснить нечто совершенно иное, а именно каким образом интересы благополучия связываются с обладанием материальными благами, каким путем всеобщее инстинктивное стремление к благо-приятию превращается в конкретные хозяйственные интересы. Разрешения этих вопросов нельзя требовать от психологии — его, раз оно нужно, может дать только одна наука: политическая экономия. Для иллюстрации возьмем какой-нибудь конкретный пример. Всем нам присуще очень сильное инстинктивное стремление сохранить свою жизнь, в частности предохранить себя от голода и жажды. Откуда взялось это стремление, из какого источника черпает оно свою силу, почему оно оказывается несравненно более могущественным, нежели, например, стремление наслаждаться музыкой, — все это должна объяснить, если может, психология. Политическая экономия, во всяком случае, может считаться с существованием этого стремления как с фактом. Но совсем другого рода вопрос о том, почему же это данное инстинктивное стремление иногда связывается с известными материальными благами и придает им большую важность в наших глазах, а иногда нет; почему оно, нисколько не изменяясь в своей силе, заставляет нас приписывать известным материальным благам иногда наивысшее значение, а иногда — совсем ничтожное? Ведь стремление предохранить себя от голода и жажды присуще нам всегда: ведь пища и питье всегда служат для удовлетворения этих наших потребностей. Так почему же, спрашивается, мы только в некоторых случаях цепляемся за воду и хлеб со всей силой могучего инстинкта, а в других случаях, и притом в большинстве, обнаруживаем лишь слабый интерес к обладанию этими материальными благами, иногда даже относимся к ним совершенно равнодушно (как, например, к конкретным количествам воды для питья)? Заниматься решением подобного рода вопросов, очевидно, не дело общей психологии; для нее это значило бы вдаваться в излишнюю казуистику. Но именно в этой казуистике и должен быть сведущ экономист, если он хочет понять отношение людей к материальным благам и если он хочет, в частности, выяснить социальные законы меновой ценности.

Можно, пожалуй, подумать, — а такого именно мнения и держались, очевидно, все экономисты, игнорировавшие учение о субъективной ценности, — будто дело слишком уж просто и ясно само по себе, для того чтобы нуждаться в специальной теории, которая бы его объясняла. Люди тем сильнее стремятся приобрести данную вещь, чем настоятельнее у них потребности в ней; а чтобы судить о том, настоятельна ли данная потребность, насколько настоятельна и когда она бывает настоятельна, — для этого им совсем не нужно создавать целую теорию. На это замечание я отвечу: нет, дело далеко не просто и не ясно само по себе. Доказательством этому служит то, что старая теория, не знавшая учения о субъективной ценности, сбивалась с дороги на каждом шагу, что она смешивала ценность и полезность, что вследствие этого материальным благам, не имеющим никакого значения с точки зрения человеческого благополучия, она приписывала самую высокую ценность, а таким материальным благам, с которыми связываются для нас насущные интересы благополучия, — ценность совсем ничтожную, что она не сумела даже определить основу обнаруживающихся в ценности человеческих интересов и основывала ценность не на отношении материальных благ к человеческому благополучию, а на затрате человеческого труда или на издержках производства. И неудивительно! Ведь как ни просто оказывается учение о предельной пользе, о ценности комплементарных материальных благ, о ценности материальных благ отдаленного порядка, когда оно сформулировано и изложено в заключительном виде, однако же вывести его из чрезвычайно сложной, запутанной сети фактов хозяйственной жизни было не так-то легко; и кто стремится без помощи этого учения ориентироваться в казуистическом лабиринте человеческих хозяйственных интересов, для того лабиринт всегда останется лабиринтом, по которому можно только блуждать, не находя выхода.

При таких условиях совершенно напрасно ссылается Дитцель на пример всей британско-немецкой догматики, которой до сих пор никогда и в голову не приходило рассматривать теорию ценности как учение о субъективной ценности. Подобная ссылка была бы вполне уместна в том случае, если бы британско-немецкой догматике действительно удалось, несмотря на игнорирование субъективной ценности, создать цельную теорию объективной ценности. Но я думаю, что именно этого-то и не удалось ей сделать, иначе в нашей литературе не раздавались бы жалобы на несовершенство, незрелость теперешнего состояния экономической науки.

Бросим беглый взгляд на результаты, добытые старой теорией по вопросу о ценности. В экономической литературе мы находим всего три закона цен. Один закон сводит состояние цен материальных благ, или их меновую ценность, к отношению между спросом и предложением, другой — к издержкам производства, третий, еще специальнее, — к количеству потраченного на производство (или вспомогательное воспроизведение) материальных благ труда. Последний из этих законов неоднократно уже опровергался с таким успехом75, что, кроме партии социалистов, которая руководствуется в данном случае не одними лишь, часто теоретическими, соображениями, у него едва ли еще найдутся теперь приверженцы. Закон издержек производства является, во-первых, не более как частным законом цен: по общему признанию, он не имеет силы по отношению ко многим из самых важных материальных благ75, а во-вторых, он не представляет собой самостоятельного закона, так как ему самому приходится заимствовать свою силу лишь от закона спроса и предложения. В самом деле, ведь цены имеют тенденцию держаться на уровне издержек производства только благодаря тому, что их постоянно подгоняет (и именно постольку, поскольку их подгоняет) к этому уровню отношение между спросом и предложением, которым и определяются в действительности цены.

Таким образом, закон издержек производства сводится к первому из названных выше законов — к закону спроса и предложения; следовательно, этим-то последним и ограничиваются, собственно говоря, все наши знания о законах цен.