Новоорлеанский блюз - Патрик Нит

Ей снова вспомнилась ее идиотская реакция на предложение Джима. Сейчас ей не верилось, что она могла себя так повести. Она всегда делила проституток на два вида: на тех, которые ожидали сказочного принца, который вытащил бы их из грязи; и тех, для кого все мужчины одинаковы. Большинство известных ей девушек ее профессии начинали свою карьеру как первые, а заканчивали ее как вторые. Да и ее отношение к мужчинам претерпело такую же эволюцию. К тому же у девушек, приобретших определенный опыт на этом поприще, возникали иллюзии, что они распоряжаются своими жизнями и контролируют свое половое влечение. Но со временем и эти иллюзии исчезли. Сейчас Сильвия твердо знала лишь одно: все мужчины воспринимали ее по-разному, каждый на свой манер — ее отец, ее клиенты, а сейчас этот мальчик, уверенный, что для него она слишком стара.

Ее отрывочные мысли были похожи на лозунги, которые пишутся на плакатах и крепятся на бамперах машин.

Жена на время… Проститутки исполняют свои временные супружеские обязанности стоя, лежа, в припаркованных автомобилях, в отелях, в темных аллеях. Проститутки не умирают, они просто… Просто что? Выживают?

Сильвия непроизвольно чуть сильнее сжала маску, и хрупкая древесина треснула. Как раз в этот момент Джим с полотенцем, обмотанным вокруг бедер, возник в дверном проеме. Он сбрил свою кустистую бородку, и от этого казался еще моложе. Его тощая бледная грудь была безволосой, как у ребенка.

— Что делать? — спросила Сильвия. — Я сломала маску.

— Ерунда, — махнул рукой Джим.

— Это ценная вещь?

— Да нет. Дешевая безделушка. Не пойти ли нам куда-нибудь выпить?

Сильвия смотрела на него внимательным взглядом, смотрела, как он приглаживает ладонью мокрые волосы. Он поежился под ее взглядом; капли воды, стекая с края полотенца, падали на пол. А Сильвия ощущала растущее в ней чувство, что она здесь лишняя и не к месту. Сколько лет она думала о том, кто она и что представляет собой в этой жизни. И вот теперь не понимает, ни где она, ни что она делает.

— Ну так как, идем? — повторил вопрос Джим и еще до того, как она смогла ответить, скрылся за дверью хозяйской спальни и примерно через минуту вышел оттуда полностью одетый. Он вынул бумажник, пересчитал купюры и сунул в карман пиджака ключи.

— Вы готовы? — спросил он.

Проходя через вестибюль на первом этаже, Джим кивнул головой консьержу в униформе и в ответ на его пожелание: «Доброй ночи, Джим» — ответил: «Пока, Бенни».

Они свернули направо, на Пятую авеню, и пошли в сторону 52-й улицы. Сейчас, около часа ночи, улицы были совсем пустынны; холодный ветер пронизывал до костей. Сильвия, несмотря на кашемировый свитер и шерстяное пальто, дрожала от холода; она взяла Джима под руку и, шагая в такт с ним, прижалась к его боку Он не возражал, а она чувствовала волнение. На улицах пахло чем-то незнакомым — в этом запахе было что-то зловещее, — а дома были такими высокими, что сколько ни задирай голову, крыши не увидишь.

— Все уже закрыто, Джим, — с сожалением произнесла Сильвия. — Такая позднота.

— Я знаю здесь одно местечко, — ответил Джим и показал рукой на небольшую причудливую неоновую витрину, тускло светящуюся впереди. Когда они подошли ближе, Сильвия рассмотрела трилистник с надписью «У ирландца Тони».

Когда они вошли, над дверью негромко звякнул колокольчик, и посетители повернули головы, чтобы посмотреть на новых посетителей. В другой период своей жизни Сильвия, возможно, испугалась бы, но сейчас, когда она уже вдоволь повидала дешевых заведений для простолюдинов, ее не сильно смутило то, что она увидела. К тому же посетителей было немного — четверо или пятеро пожилых белых мужчин с нездорового цвета лицами; перед ними стояли пустые стаканы и полные окурков пепельницы, а бармен (который напомнил ей одного из бывших клиентов, проводивших с ней ночи с понедельника на вторник) приветствовал Джима радушно, как приятеля, с которым давно не виделся.

— Джим! — воскликнул бармен. — Сколько лет…

Джим улыбнулся и зажег сигарету.

— Как поживаешь, Тони?

— А кому, скажи, стало лучше от жалоб на судьбу? Ты к нам надолго?

— Еще не знаю. Может, на пару дней, а может, на несколько недель.

— Да? У тебя что-нибудь серьезное?

На лице Джима появилась какая-то болезненная гримаса, но через мгновение лицо его вновь стало беззаботно-веселым. Он, пожав плечами, произнес:

— Ты же знаешь, как все происходит.

— Да, я знаю, — подтвердил Тони. — И я тебя понимаю. Ты один?

Джим легко коснулся руки Сильвии.

— Нет, Тони, я не один. Тони, это Сильвия. Сильвия, это ирландец Тони.

— Искренне рад познакомиться с вами, Сильвия. — Он крепко пожал ей руку. — Так чем же мне угощать вас, люди?

Секунду Джим смотрел на Сильвию вопросительным взглядом. А потом, словно обдумав и решив что-то, повернулся к бармену.

— Две порции нигерийского гиннеса[63], — ответил Джим.

— Две порции чего?

— Нигерийского гиннеса.

— А что это, черт возьми?

— Да ладно. Тони! Ты же угощал меня им прежде. Ты наливал гиннес в кружку, а потом добавлял черносмородиновый ликер. Это и есть нигерийский гиннес.

— Ты серьезно? И ты что собираешься пить это дерьмо?

— А от него на груди начинают расти волосы, — сказал Джим, а Сильвия слегка улыбнулась то ли его словам, то ли своим мыслям.

Они отошли от стойки и сели в пустую кабинку недалеко от входной двери. Джим от почти докуренной сигареты прикурил новую. Он выглядел усталым, усталым маленьким мальчиком. Глядя на него, Сильвия подумала, какую странную пару они, должно быть, представляют собой: подросток с бледным усталым лицом и видавшая виды старая шлюха. Подумав об этом, она горько усмехнулась и, чтобы не затягивать молчание, сказала:

— Я не пью гиннес.

— Нет? Зря, но ведь надо же когда-нибудь начать. Гиннес…

— …от него на груди растут волосы, — закончила за него Сильвия.

— Нет… он сделает вас взрослой и сильной.

— Я уже и так взрослая.

— Он сделает так, что вы всегда будете молодой, — сказал Джим, подумав.

Сильвии стало ясно, что Джим сел на своего конька и спорить с ним бесполезно.

Ирландец Тони принес им выпивку и молча поставил на стол; выражение лица его было теплым и дружеским.

— Итак, пьем гиннес, — произнес Джим и поднял стакан.

— Пьем гиннес.

Сильвия пригубила стакан. Напиток был хорош: мягкий, с фруктовым вкусом, он казался некрепким и походил на молочный коктейль, в который добавили немного алкоголя.

— Я много не пью, — сказала Сильвия.

— А я пью много, — ответил Джим и подтвердил сказанное, выпив сразу полстакана черного напитка.

— Вы собирались рассказать о себе.

— Я?

— Да, вы.

— Может, вы первая расскажете мне свою историю?

— Так я уже все рассказала.

— Нет, что вы. Вы только рассказали мне, что вы проститутка (бывшая) и джазовая певица (без работы). Так не пойдет. Прежде всего, вы ничего не сказали мне о том, что собираетесь делать в Нью-Йорке.

— Я же сказала, что собираюсь найти дедушкиного брата.

— Это я помню. А для чего?

— А почему бы мне его не отыскать?

— Тогда расскажите зачем. Держу пари, ваша история очень интересная. Расскажите.

Сильвия поднесла к лицу стакан и поверх него посмотрела на улыбающееся лицо Джима. В нем было что-то необычное, что именно, она не могла сказать, но было… было… Он был похож на эдакого проницательного дурачка, невинного, как розовый бутон, и одновременно усталого, как цветок на могиле через неделю после похорон. Это и было тем самым «необычным», что заставляло Сильвию откровенничать с ним. А может быть, причиной этой откровенности были ее отчаяние и безысходность. Ведь никто никогда не просил ее рассказать о себе, и у нее было такое чувство, что история ее жизни медленно задыхается в ее груди от слишком долгого пребывания взаперти (истории, чтобы они выжили и не забылись, необходимо иногда выводить на свежий воздух). Вот поэтому она и стала рассказывать ему о том, кто она; она пыталась рассказать ему, что делала в жизни, пыталась рассказать ему свою историю. И получилось так, что эту историю она и сама начала понимать. А пока она говорила, Джим все пил и пил свой нигерийский гиннес, пока не сполз под стол.

Через полтора часа, когда она уже заканчивала свой рассказ, Джим вдруг встал на ноги.

— Я пьян, — объявил он.

— Вы меня слушали? — спросила Сильвия.

— Конечно, слушал. Но сейчас я пьян.

— Ты в порядке, Джимми? — закричал из-за стойки ирландец Тони.

— Я пьян, — ответил Джим.

Тони рассмеялся и, обращаясь к Сильвии, сказал:

— Тащите-ка его в кровать, милая.

На этот раз, когда они шли два квартала от бара до дому, Джим висел на руке Сильвии, а она смеялась над его заплетающейся походкой, над тем, как он поминутно спотыкался и чуть не падал — хорошо, что улица была пустынной и их никто не видел.