Новоорлеанский блюз - Патрик Нит

Подойдя к стойке, они оказались перед разными окошками. Сильвия подала документы плотному коренастому чиновнику, который, взяв паспорт, оглядел Сильвию с ног до головы суровым взглядом, каким ветеринар, должно быть, смотрит на бродячую собаку. Он похож, подумала она, на того датчанина-программиста, у которого была фригидная жена, — такие же кустистые усы и лицо, словно сделанное из консервированной ветчины. Встретившись с ним глазами, она почувствовала, как ее ладони вспотели.

— Какова цель вашего приезда в Соединенные Штаты? — спросил чиновник.

— Отдохнуть. Просто отдохнуть. Несколько недель.

— Чем вы занимаетесь?

— Чем занимаюсь?

— Ну да. Кем работаете?

— Я певица, — ответила Сильвия. — Пою джаз.

— И вы намерены здесь работать?

— Нет.

— Это точно?

— Абсолютно.

— У вас есть обратный билет?

Сильвия, протянув чиновнику свой обратный билет, почувствовала жгучее желание сразу же им воспользоваться. Тупая задница, подумала она. Может, это из-за того, что я черная. Проклятые янки. Сволочная, тупая, самодовольная задница!

С Джимом они снова встретились в секции выдачи багажа и обменялись несколькими шутливыми репликами типа: «Вы так и будете ходить за мной?» или «Что-то нам никак не расстаться». Джим помог ей снять багаж, закинул на плечо свою сумку, а ее чемоданы погрузил на ручную тележку, пока она отлучалась проверить, все ли в порядке с ее одеждой и лицом. Затем они вдвоем направились к выходу — в Америку.

— Итак, Сильвия, прощайте еще раз, — произнес Джим.

— Прощайте еще раз, Джим.

Они еще раз пожали друг другу руки, но вдруг Джим, быстро обернувшись, стал смущенно переминаться с ноги на ногу.

— А как вы собираетесь добираться до Гарлема? Вас кто-нибудь встречает?

— Нет. Возьму такси.

— Уже поздно.

— А сколько сейчас времени?

— Должно быть, около одиннадцати. Вы не хотите объединиться?

— Как это?

— Поехать в одном такси. Мне надо в Митдаун[58]. Так что мне с вами по пути. Или вам со мной. Как вам будет угодно.

Они вышли из здания аэропорта и сразу почувствовали на щеках уколы холодного воздуха весенней ночи. Джим быстро, с ловкостью коренного ньюйоркца, поймал такси. Сильвия, садясь на заднее сиденье, спросила:

— Вы здесь частый гость?

— Был несколько раз, — ответил Джим.

Шофер был плотным белым парнем в круглой шапочке, надвинутой почти на лоб. Он так цепко держал баранку, словно еще до рождения судьба уготовала ему быть водителем такси (он походил на одного из регулярных клиентов Сильвии, приходившего по вторникам — тот тоже был таксистом, — но в этом чувствовался явный американец). Он резко вырулил из очереди, подрезав машину своего коллеги, и прорычал: «Давайте!» таким голосом, каким ведущий шоу объявляет массовый выход в студию.

— Долбаные зеваки! — выругался он про себя и, повернувшись в сторону Джима, искоса взглянул на него. — Не обижайтесь, это я не вам.

— Понятно.

— Итак, куда едем?

— В Сент-Патрик, — ответил Джим. — А там я укажу вам дорогу.

— Вы англичанин?

— Точно.

— Люблю англичан! Бенни Хилл![59] Тут вы наверняка встретитесь с безумными мамашками из его шоу!

— Это точно. С безумными мамашками. Это точно.

Джим с легкостью копировал манеры и разговорные привычки американцев. Он повернулся к Сильвии. В его глазах было такое веселье, что она не удержалась от улыбки, но в улыбке ее чувствовалась какая-то нервозность.

Минут десять они молча наблюдали, как огромные американские машины мчатся по широкой автостраде. Время от времени водитель, слегка отклонив голову назад, криком обращал их внимание на мелькавшие за окном достопримечательности.

— Справа от вас район Куинз![60] Вы слышали, Куинз? Он назван так в честь королевы Екатерины! Вы это знаете?

Сильвия почувствовала сильное сердцебиение — Нью-Йорк казался удручающим местом: город, где все спешит и несется вперед, где в конце каждого предложения ставится восклицательный знак. Нет, этот город скорее походил не на плавильный тигель, а на мешок с камнями, в котором каждый камень притупляет и одновременно заостряет грани другого камня. Это город был как раз для Сильвии — город пропащих душ.

Боже, как же я устала, подумала она.

Возможно, это упадок сил.

Сильвия уселась поглубже, опустила подбородок в воротник водолазки и снова надела солнцезащитные очки, чтобы спрятать глаза. Она наблюдала за Джимом, прильнувшим к окну, как маленький ребенок.

А ведь он уже видел все это раньше, подумала она.

— Мы въезжаем на мост, — закричал водитель. — Сейчас вы кое-что увидите!

Они пересекли мост Куинсборо[61], и Манхэттен сразу возник перед ними словно диаграмма со множеством вершин. Джим повернулся к Сильвии; в его глазах плясали веселые искорки.

— Посмотрите на это! — сказал он. — Не знаю, сколько раз я смотрел на все это, и никак не могу наглядеться.

Сильвия кивнула головой и облизала пересохшие губы, но не смогла заставить себя посмотреть в окно. Джим резко отвернулся и снова уставился на городские пейзажи, проносившиеся за окном, а потом вдруг также резко повернулся к ней, словно сообразив что-то.

— Вы в порядке?

— Да, все хорошо.

Джим кивнул и в задумчивости затеребил свою куцую бородку.

— Послушайте, — произнес он, — только поймите меня правильно, но ехать в Гарлем уже поздно. Тем более что вы не уверены в том, дома ли ваш родственник.

— Не переживайте за меня, все будет в порядке.

— Мне оставили квартиру в Манхэттене. Мой друг. Его сейчас нет. Три спальни. Почему бы вам не переночевать там? А в Гарлем поедете утром.

Сильвия посмотрела на Джима, затем подняла темные очки на лоб. Джим, посмотрев ей в глаза, улыбнулся и продолжал голосом Джимми Кэгни[62]:

— Что скажешь, милая?

— Я не собираюсь с вами спать, — выпалила она, но тут же пожалела об этом. Ведь совершенно ясно, что Джим даже и не помышлял об этом. Он выглядел ошарашенным, будто его неожиданно ударили, потом на лице его отразилось смущение, потом панический испуг, потом озадаченность.

Да он и не хочет спать со мной, подумала она. Он считает меня слишком старой. Да, черт дери, я и вправду слишком старая.

Сильвия почувствовала, как у нее запылали щеки и уши, пересохшие губы задрожали. Секунду, а может, две Джим молча смотрел на нее, надеясь, что она произнесет какие-либо другие, более подходящие к ситуации слова. Он поморгал, плотно стиснул зубы и молча сжал кулаки.

Наконец, придя в себя и улыбнувшись, он сказал:

— Я не обиделся. Но мое приглашение остается в силе.

За эти слова Сильвия была благодарна ему вдвойне.

Она вспомнила этот недавний разговор, глядя на свое отражение в стенном зеркале гостиной. Она почувствовала, как лицо ее вновь заполыхало; краска стыда придала ее коже цвета кофе розоватый оттенок, делавший ее моложе. Она пристально рассматривала каждую морщинку на лице, словно пыталась восстановить позабытый маршрут на карте. Она вспомнила, как собиралась начать делать упражнения для лица; затрат никаких, а польза была бы наверняка. Она открыла рот, вытянула вперед челюсть, растянула губы. Зубы, подумала она, старые и сточенные, желтовато-серого оттенка, как на старой фотографии с коричневым фоном. Она высунула язык, но даже он выдавал ее возраст.

У молодых людей, подумала она, языки розовые, аппетитные, сексуальные. А мой язык бледный и дряблый.

Рассматривая себя в зеркале, Сильвия мысленно представляла себе, как ее лицо постепенно старело и увядало — такой киноэффект нередко используется в низкопробных фильмах. Особого расстройства она при этом не почувствовала, поскольку воспринимала эти изменения, как естественный процесс старения, непосредственным свидетелем которого является она сама. Покончив с осмотром лица, она принялась рассматривать комнату; это была двухуровневая гостиная; натертые до блеска паркетные полы, элегантный кофейный столик, со вкусом подобранные шторы и драпировка стен; множество африканских артефактов; огромное окно, в котором, словно на киноэкране, виднелись величественные очертания Манхэттена на фоне ночного неба. Внезапно она почувствовала дикую тоску.

Я здесь чужая, подумала она. Я везде чужая.

Сильвия взяла с настенной полки африканскую маску, уродливую вещицу с дикими глазами навыкате и разинутым вопящим ртом. Она надела маску, затем сняла ее и усмехнулась — после маски ее собственное лицо не выглядело таким удручающим.

Ей снова вспомнилась ее идиотская реакция на предложение Джима. Сейчас ей не верилось, что она могла себя так повести. Она всегда делила проституток на два вида: на тех, которые ожидали сказочного принца, который вытащил бы их из грязи; и тех, для кого все мужчины одинаковы. Большинство известных ей девушек ее профессии начинали свою карьеру как первые, а заканчивали ее как вторые. Да и ее отношение к мужчинам претерпело такую же эволюцию. К тому же у девушек, приобретших определенный опыт на этом поприще, возникали иллюзии, что они распоряжаются своими жизнями и контролируют свое половое влечение. Но со временем и эти иллюзии исчезли. Сейчас Сильвия твердо знала лишь одно: все мужчины воспринимали ее по-разному, каждый на свой манер — ее отец, ее клиенты, а сейчас этот мальчик, уверенный, что для него она слишком стара.