Мужики и бабы - Борис Можаев

- Нет, Сенечка, с тобой нельзя серьезно говорить. Ты форменный балбес и демагог.

- Вот видишь, и до оскорбления дошли. А все только из-за того, что я высказался за решительные действия.

- Да прежде чем действовать, надо разобраться! - Мария стала горячиться. - Мы же не к песиголовцам едем, а к людям. Почему низовой актив не выдвинул кулаков на обложение? Ведь есть же все-таки какие-то причины?

- А мне плевать на эти причины! - повысил голос и Сенечка. - Спелись они... Причины? Вон излишки хлеба государству не сдают, а на базар везут. Здесь тоже причину искать надо, да? Рассусоливать? Нет. Спекуляция, и точка.

- Какая ж тут спекуляция? Разве они везут на базар чужой хлеб? Спекулянт тот, кто перепродает. А кто продает свой хлеб - не спекулянт, а хлебороб.

- Так почему ж он не продает его государству? Дешево платят, да?

- Дешево, Сенечка. Ты слыхал о "ножницах"? Так вот за последние годы цены на промышленные товары, на инвентарь поднялись вдвое, а заготовительные цены на хлеб остались те же... Правда, на базаре они выше. Вот крестьянин и везет туда. Ему ведь бесплатно никто инвентарь не даст.

Сенечка обернулся и долго, пристально глядел на Марию.

- Ты чего, разыгрываешь меня, что ли? - спросил и криво, недоверчиво усмехнулся.

И Мария усмехнулась:

- Что, крыть нечем? А ведь такие слова тебе могут сказать и на сходе, и на активе. Ну, уполномоченный, вынимай свой наган...

- Иди ты к черту! - Сенечка отвернулся и стеганул лошадь.

Дальше до самого Гордеева ехали молча. Лошадь и впрямь оказалась выносливой - всю дорогу трусила без роздыха, и когда подъезжали к селу, на спине и на боках ее под шеей проступили темные полосы, а в пахах пена закурчавилась. Заехали к Кашириной. Лошадь привязали прямо возле веранды, отпустили чересседельник, кинули травы. Из дверей выплыла Настасья Павловна в длинном розовом халате:

- Марусенька! Душечка милая! Какими судьбами? Иди ко мне, касаточка моя...

Мария вбежала на веранду и кинулась в объятия к Настасье Павловне:

- Как вы тут поживаете?

- Слава богу, все хорошо... А ты смотри как изменилась! Похудела... Строже стала. Или костюм тебя старит? Не пойму что-то.

На Марии была серая жакетка и длинная прямая юбка.

- Должность обязывает, Настасья Павловна... - сказала вроде извинительно. - В платье несолидно в командировку ехать.

- Ну, ну... А это кто? Познакомь меня с молодым человеком.

- Секретарь Тихановской ячейки, учитель... Семен Васильевич, представила Зенина Мария.

Сенечка крепко тиснул мягкую руку буржуазному элементу, так что Настасья Павловна скривилась.

- А Варя где? - спросила Мария.

- Спит еще... Вы так рано пожаловали. Дел, что ли, много?

- Да, дела у нас неотложные, - важно сказал Сенечка.

- Проходите в дом. Может, отдохнете с дороги? Я самовар поставлю.

- Извините, мне не до чаев... - сказал Сенечка и, обернувшись к Марии: - Часа через два зайду.

Потом спрыгнул с веранды, надел ящик с гармонью через плечо и ушел.

Чай пили на веранде; посреди стола шумел никелированный самовар, а вокруг него стояли плетенки с красными жамками, с молочными сухарями, с творожными ватрушками, да чаша с сотовым медом, да хрустальная сахарница с блестящими щипцами, да сливочник, да цветастый пузатый чайник. Настасья Павловна розовым пуфом возвышалась над столом, восседая на белой плетеной качалке. На Варе была из синего атласа кофта-японка с широким отвисающим, как мотня, рукавом, ее пухлая белая ручка выныривала из рукава за жамками, как ласка из темной норы, - схватит и снова спрячется.

А над верандой цвела вековая липа, ее тяжелые в темных медовых накрапах резные листья свисали над перилами, касаясь плеч Настасьи Павловны, их влажный тихий шорох сплетался с гудением пчел в монотонную покойную мелодию.

От близкой реки тянуло свежестью, горьковато-робко веяло от скошенной травы, и распирало грудь от душного пряного запаха меда.

- Ну, как тебе на новом месте? - поминутно спрашивала Настасья Павловна Марию. - Как в начальстве живется?

- Я ж вам сказала - никакая я не начальница, - отговаривалась Мария. Я простой исполнитель, понимаете?

- Как то есть исполнитель? Судебный? Или вроде дежурного по классу, что ли? - улыбалась Настасья Павловна.

- Вот именно... каждый день отчитываюсь - кто чем занимался, а кто где набезобразил...

- И с доски стираешь, - смеялась Варя, обнажая ровные белые зубки.

- За всеми не успеешь... Район большой, - в тон ей сказала Мария.

- А сюда с каким заданием? - спросила Настасья Павловна.

- Излишки хлебные не сдают... Поэтому вот и прислали.

- Господи, какие у нас излишки? Гордеево не Тиханово, не Желудевка. Там места хлебные.

- Там-то сдали. План давно выполнили.

- Не понимаю, какой может быть план, когда речь идет об излишках? Настасья Павловна от недоумения даже пенсне сняла.

- На излишки тоже спускают план, - сказала Мария.

- Ну, деточка моя, что ты говоришь? Излишки - значит лишнее. Был у человека хлеб. Он рассчитывал съесть столько-то. Не съел. Осталось лишнее. Как же на это лишнее можно сверху дать план?

- Ой, Настасья Павловна, тут мы с вами не сговоримся. Поймите, государству понадобился хлеб, оно дает задание областям, округам, районам - изыскать этот хлеб. То есть определить излишки, ну и попросить, чтобы их сдали.

- А их не сдают! - Варя опять засмеялась.

- Вот вы и узнайте - почему не сдают, - сказала Настасья Павловна. Потом сообщите туда, наверх, не сдают, мол, по такой-то причине. Измените закупочные цены - и все сами повезут эти излишки без понужения. Ведь как все просто.

Варя опять залилась смехом, запрокидывая голову, а Мария, вся красная, заерзала на стуле.

- Поймите, Настасья Павловна, страна вступила на путь индустриализации. Нужны средства, колоссальные усилия всего народа. Каждая копейка должна быть на счету.

- Ну да, конечно... Золото с церквей сняли, драгоценности отвезли... А теперь усилия. Да кто ж против усилий? Речь идет о том, чтобы эти усилия распределять равномерно в обществе. Почему какой-нибудь там Орехов или Потапов должны отдать за бесценок сэкономленный хлеб? Вы же от своего жалования не отказываетесь во имя индустриализации, - Настасья Павловна тоже раскраснелась.

- Но я подписалась на заем!

- И они подписались...

- Ну хватит вам! - хлопнула Варя ручкой по столу. - Вон как обе распалились. Еще не хватает поругаться из-за пустяков.

- Это не пустяки, - сказала Мария.

- Согласна, согласна, - закивала Варя. - Но за чаем все-таки принято не политикой заниматься. Мы с тобой не виделись целую вечность... Подружка, называется... Приехала, подняла человека с постели ни свет ни заря - и развела канитель про усилия. Ты свои усилия напрягай знаешь где?..

- Я не пойму... Ты что, моим приездом недовольна? - перебила ее Мария.

- Ну, Манечка, милая, не будь букой, не сердись! - Варя прильнула к ней и сказала на ухо: - А мы с Колей помирились.

- С Бабосовым? Он был у тебя?

- Был, Маня, был... У-ух! - Варя зажмурилась и головой потрясла.

- Почти неделю здесь куролесили, - сказала Настасья Павловна. Минутное возбуждение сошло с нее, как с гуся вода, она сидела опять покойной и удоволенной.

- Мы с ним пожениться хотим, - доверительно шепнула Варя.

- В который раз? - усмехнулась Мария.

- Злюка, злюка! А я вот, пожалуй, возьму и не скажу тебе...

- Что еще за секрет?

- Этот секрет пол-Гордеева знает, - усмехнулась Настасья Павловна. - В Степанове собирается, к Бабосову.

- Ты к Бабосову? Насовсем?

- Ну не так чтоб насовсем... Пожить, приглядеться. Его в Степановскую десятилетку перевели. Да! - она хлопнула Марию по коленке. - И Успенский там же. Поселились они временно в бывших ремесленных мастерских. Школу приводят в порядок, получают имущество.

- Я слыхала, - сдержанно сказала Мария.

- Говорят, ты с Успенским того? - Варя пошевелила пальчиками.

- Перестань, глупости! - Мария снова пунцово зарделась.

- Ой, батюшки мои! - всплеснула руками Настасья Павловна. - Я ж совсем позабыла - у меня курица посажена на гнездо и корзинкой накрыта. - Она поспешно встала и ушла на двор.

- Ты надолго сюда? - спросила Варя.

- До понедельника.

- А ты бы смогла вернуться в Тиханово по Степановской дороге?

- Можно...

- Знаешь, что я надумала? Давай поедем завтра вечером. В Степанове заночуем. А утром двинешься в Тиханово. Там пустяки.

- Надо подумать...

- Манечка, милая, это ж такой момент. Представляешь, соберемся вместе! Я, ты, Коля, Дмитрий Иванович... Что будет! Что будет!

- У меня ж еще дела.

- Ах, их до смерти не переделаешь. Поедем! Маня, учти, второй молодости не бывает. Это врут про нее.

- Я ж не одна... Со мной этот балбес... Кстати, сколько времени? глянула на часы. - Ого! Уже десятый час. Где он там запропастился? Пора бы уже и делом заняться.

Но вместо Сенечки появился председатель сельсовета Акимов Евдоким квадратный широколицый мужик в черном пиджаке и флотской тельняшке.