Охота - Кирилл Цыбульский

Мальчик отвернулся от отца, вглядываясь в мощное тело Мэгги. Никакая она не тупая…

– А что ты делал? – спросил Канн.

– Я? Я чистил канализацию. Вода плохо уходила из сливных труб. Пришлось лезть в подвал, прочищать от забившегося корма и дерьма. Работенка не из приятных, знаешь ли.

Канн знал. Он слышал, как отец разговаривал с кем-то в подвале. С ним кто-то был. Кто-то, кому отец спустил миску с едой.

– Сегодня мне нужна твоя помощь в поле. После обеда приедут люди из приюта. Надо все подготовить.

Мэгги хлестала себя по бедрам, трясла огромной головой, отбиваясь от назойливых насекомых. Одна среди утренней росы. С ней Канн мог говорить о чем угодно, Мэгги ни за что не предала бы их дружбы. Они знали, что творится что-то неладное. Это был их секрет.

Глава 27

– Какая твоя любимая группа?

– AC/DC, люблю что-то потяжелее. Хотя, признаться, Сплин может прополоскать душу до слез.

Они рассмеялись. Летнее небо горело необыкновенным огнем, так что уличные фонари спали, в них не было необходимости. Люди то и дело гуляли по ночному Санкт-Петербургу, городу разводных мостов и белых ночей. Толпы выстраивались вдоль набережных, чтобы увидеть, как многотонная конструкция раскрывает ставни, завораживая гостей культурной столицы России. По большей части развод мостов перестал иметь стратегическое значение, задуманное для внешней торговли с Европой, лишь редкие корабли заходили в Неву. Река служила магнитом для туристов, хорошей легендой о том, как в 1703 году Петр I основал город на болоте. За свое недолгое существование Санкт-Петербург успел стать центром истории, город был столицей Российской империи вплоть до кровавой революции 1917 года, точки обратного отсчета от империи к стране второго мира.

Для миллионов туристов северная Венеция была романтическим воспоминанием, медовым месяцем, дешевой альтернативой западной Европы. Ежегодно тысячи предложений руки и сердца звучали со ступеней Исаакиевского собора и брусчатки Дворцовой площади, замки любви защелкивались на перилах мостов в знак вечной преданности. Зимний дворец принимал гостей со всех уголков земли и окунал в атмосферу девятнадцатого века. От возможности сфотографироваться с царем или поцеловать ручку императрицы отказывались редкие туристы. Переодетые актеры не оставляли им шанса своей настойчивостью. Роскошные кареты, запряженные лошадьми, кучера, рассказывающие городские легенды, цены, взвинченные до предела – отлаженный механизм работал как часы.

Бессонный месяц июнь лихорадило. Вечер перетекал в утро, не давая сомкнуть веки. Алкоголь поддерживал вечный огонь, помогал забрать от жизни каждую минуту, которых, казалось, было больше именно в это время.

Терри ласкал нежное тело Моники. Девушка лежала на его коленях, плавные черты извивались от шеи до кончиков пальцев, напоминая русло горной реки, пленяющее своими формами и вдохновляющее темпераментом холодных вод. Они были вдвоем, одни во всем мире.

Глядя в распахнутое окно, влюбленные изучали черты ночи. Удивительное природное явление. Солнце плавает на горизонте несколько часов, а затем снова поднимается на купол неба.

С улицы слышались пьяные выкрики, звон разбившихся бутылок – атмосфера белых ночей. Терри дотрагивался до кожи Моники, изучая каждый изгиб. Он запоминал повороты и знаки, словно изучая карту, дорогу, которая должна привести его к счастью. Терри Коул чувствовал, что оно в его руках.

– Нет ничего прекраснее лета, – сказала Моника.

– Нет ничего прекраснее тебя, – парировал Терри.

Они долго смотрели друг на друга, так долго, будто пытаясь сосчитать секунды, проведенные вместе.

Когда Моника улыбалась, перед ней расступались моря и скалы, юная русская девушка поражала естественной красотой, она была частью природы, ее волосы развевались на ветру подобно кроне деревьев, а с глаз стекал березовый сок слез. Модель с обложки природы.

Видеть улыбку на лице Моники было для Терри тем смыслом, какой он искал в алкоголе. Девушка была крепче виски, крепче всех напитков, известных иностранцу. Он опускался к ней, чтобы прикоснуться губами к меткам солнца, веснушкам на переносице Моники. Целованная солнцем.

– Мы сможем остаться вместе навсегда? – спросил Терри.

– Конечно, надо лишь…

– Тсс, – прервал ее иностранец. – Я знаю. Я буду ждать столько, сколько скажешь. Мы уедем в любой момент, куда пожелаем.

Девушка помолчала некоторое время и разрезала тишину своим голосом:

– Я всегда мечтала о горах. Мама рассказывала о них как о великанах, стоящих на защите планеты. «Самые высокие горы могут видеть друг друга, – говорила мама. – Они переглядываются и в случае опасности предупреждают людей, чтобы те успели спрятаться». Забавно, правда?

Терри обнял ее крепче, он знал, как глубоко в Монике лежали чувства к матери. Это Моника спрятала их так глубоко, чтобы никто не посмел ее ранить.

Глядя на обнаженное тело Моники, Терри не оставляла мысль о том, что рядом с ним находится маленькая девочка, та, что до сих пор смотрит в мамины глаза и видит в них жизнь. В груди сжимало едкое чувство несправедливости. Почему ее судьба надломилась? Неужели она успела сделать нечто ужасное, будучи ребенком? Это вечное: почему она?

Тело возлюбленной освещалось горящей ночью. Моника была искренней с Терри, доверяла мечты, воспоминания о матери, детство. Она делилась всем, что волновало юную душу. Они чувствовали, что их судьбы сплелись.

Белая ночь, хотя и горела необыкновенным светом, забирала силы и укладывала спать. Шум за окном стихал, приближался рассвет. Терри Коул посмотрел на девушку, прижавшуюся к нему горячим телом. Моника засыпала. Никогда еще она не была столь умиротворенной, как на руках Терри.

Иностранец приблизился к девушке и прошептал, укладывая в постель:

– Мы будем жить с видом на горы.

Оставшись в одиночестве, Терри вспомнил свое детство. И по телу тут же побежали мурашки. Грудь наполнялась воспоминаниями, словно оттуда, сверху, ему подсказывал голос матери. Хелена. Серо-голубое небо горело так же, как ее глаза. Глаза Хелены Коул. Такие глубокие, что в них можно утонуть.

Терри смотрел, не отрывая взгляд, пока небо не покрылось лазурью. Наступило утро. Хелена поцеловала своего мальчика на ночь и ушла. Он еще долго искал похожие на глаза матери оттенки, но поднимающееся солнце растопило их в свете.

Когда официант поставил стаканчик с кофе на стол, Терри вздрогнул. Мужчина сидел в уютной булочной битый час, заказывая черный кофе без сахара и молока. Иностранец за козырьком кепки «I love SPB» с сердечком вместо слова опустошал картонные стаканчики и смотрел в окно, не отрываясь.

– За счет заведения! – сказал парень, улыбнувшись.

Терри Коул кивнул и выплеснул в себя кофе, не обратив внимания на улыбчивого официанта. Ему было не до малолетки, пытающейся срубить хорошие чаевые на иностранце. Терри опрокинул стаканчик. В нем было уже пусто. Пора нести следующий.

Мозг отказывался думать, подменяя картинки, транслировавшиеся в мозг с сетчатки глаз, на воспоминания об избитом прошлом, о Терри, избитым этим прошлым. Кожа под рукавами пальто гудела так, что сдерживаться, чтобы не разорвать ее до