Абрам Ганнибал: Черный предок Пушкина - Дьёдонне Гнамманку

И действительно, Ганнибал получил шесть указов: от 22 января, 23 февраля, 18 и 29 июня, 6 и 22 июля 1742 года, которые повелевают «здешнюю ревелскую крепость и артилерию совсем исправить и в безопасную от неприятеля оборону привести…»{139} И работы проводятся, несмотря на то, что горожане не хотят работать в крепости, а город отказывается давать деньги на эти работы.

Отсутствие барона Левендаля позволяет Петрову крестнику развернуться в полную силу. Он показывает себя ярым защитником интересов Российской империи и императрицы, верным и бдительным стражем российских рубежей.

Ганнибал прекрасно отдает себе отчет в том, что сопротивление знатных горожан — это не только нежелание расставаться с дармовой рабочей силой и деньгами. Причина глубже: в нежелании бюргерства признавать над собой российскую власть, особенно в той форме, в какой она доходила до них через генерал-майора и обер-коменданта. Здесь всегда преобладали прошведские настроения, так что местная знать вовсе не стремилась помогать укреплению российской крепости. Вот мнение Георга Лееца: «Обстановка, в которой Ганнибалу пришлось работать в те годы, была сложная… Высшие административные посты на местах занимали лица иностранного происхождения, в армии на командных должностях было много прибалтийских немцев. Все они заботились главным образом о своей служебной карьере и имущественных интересах. Прежний губернатор Эстляндии, граф Г. Дуглас, швед по национальности, был в 1740 году предан суду за изменническую переписку со Швецией. Его заменил датский барон фон Левендаль…»

В одном из писем Ивану Черкасову, датированном июнем 1742 года, то есть в самый разгар войны, Абрам рассказывает, что местная знать под разными предлогами отказывается давать деньги на работы в крепости: «по присланному из фортификационной конторы указу, в котором объявлен Правительствующего Сената Указ, чтоб ревелскому магистрату в Ревеле го-родовую работу исправлять из собираемых по привилегиям порторных доходов по прежнему…[59] оной магистрат отговариваетца тем, что того им исправлять за городскою бедностию и немощию невозможно; к тому ж де в заготовлении инструментов и протчаго у них не имеется… а понеже как город Ревель взят под Высочайшую Его Императорского Величества блаженой и вечно достойный памяти Государя Императора Петра Великаго державу, чему 32 года, и как уповательно хотя Его Императорское Величество из своего отеческого милосердия здешний город от строения уволить соизволил и срок тогда был дан на некоторое время, но токмо для их тогдашнего разорения; а они после того завсегда о том… сроки переспрашивали и им такие неоднократные сроки даваны были… срок минует сего 1742 июня 23 дня… что видя и нынеж тако ж они проискивают… дабы их от того уволить — отправлены депутаты со всеподданнейшим прошением…»{140}

И позже, 29 июля: «…а при швецком владении то они все не толико фортецию но и артилерию исправляли и содержали… теми собираемыми денгами себе ползу сыскивают и куда им надобно употребляют, а в прошениях своих объявляют, якобы они разорены от прежней войны, и ныне не в состоянии; а им в 32 года разорения не бывало, и теми собираемыми денгами по их привилегиям как город с Ея артилериею, так и крепостные работы содержать возможно»{141}.

Интриги, видимо, возобновились, так как в том же письме от 29 июля Ганнибал просит Черкасова, чтобы он постарался «ежели где случай допустит об оном представить кому следует…», но «до времени сие мое приношение о моем имени было б скрыть и шло мимо, ибо и до меня о выше писанном от некоторой здесь персоны было предложение, но токмо через их интриги и дети в немалое его несчастие они провели…»{142}

Ничто не заставит Ганнибала отступить от выполнения возложенных на него обязанностей. Несмотря на нескончаемые конфликты с начальством и городской знатью, ему все же удалось привести в подобающий вид крепостные укрепления и, что было особенно важно, дозорные башни, которые давали возможность вести наблюдение за вражеским флотом. Он посылал регулярные донесения в Тайную экспедицию Сената. Так, например, 18 июня Сенат заслушал рапорт о «видимых в море швецких кораблях» с приложенной к нему копией допроса прибывшего того же числа в ревельскую гавань на любекском галиоте шкипера о том, «сколко в Любеке и в Гамбурге с весны навербовано солдат и рекрут в швецкую армию и что в ту армию хлеб достают из Курляндии, городов Либау, Виндау и из волнаго города Данцига и разных прусских городов»{143}. Ганнибал докладывал и об обнаруженных шведских резидентах и их пособниках.

Благодаря его донесениям Военная коллегия всегда была в курсе событий на Балтике. Именно через Ганнибала Адмиралтейская коллегия поддерживала связь с командующим эскадрой Балтийского флота вице-адмиралом Мишуковым.

В это время русские части одерживают решающую победу над шведами. Почти не встречая сопротивления, пехотные части во главе с фельдмаршалом Ласси, без поддержки с моря, занимают большую часть Финляндии. Занят Гельсингфорс, финская столица Або также отрезана русскими войсками. В такой ситуации шведскому правительству не оставалось ничего иного, как предложить начать мирные переговоры. Переговоры продлятся почти год и завершатся лишь 16 июля 1743 года подписанием в Або мирного договора.

Но мы забежали несколько вперед.

В октябре 1742 года в Ревель возвращается законный губернатор Эстляндии. Он выслушивает доклады о том, что же натворил заместитель за время его отсутствия. Порядки, заведенные Ганнибалом, не радуют его. И снова начинаются трения и конфликты между этими людьми, невзлюбившими друг друга с первых дней совместной деятельности.

И вот очередное письмо Ганнибала И. А. Черкасову:

Милостивый Государь мой и древний патрон Иван Антонович!

Вашему превосходителству Милостивому Государю моему в покорности через сие доношу: сего октября 1 дня господин генерал Эстляндии губернатор и кавалер граф Левендаль в Ревель сюда из Гельсинфорса водою прибыл и 2 числа ордером ко мне предложил, что по высочайшей от Ея Императорского Величества апробации определено ему быть в Эстляндии при губернском правлении и над стоящими в Эстляндии полками полевыми и гарнизонными команду иметь, и для того о состоянии моей команды о гарнизонных полках репортовать, и что до резолюции касатца будет, к нему представлять; и в силе того ордера 3 числа по полуночи в девятом часу пришел я к нему по команде, яко к главному командиру, репортовать о состоянии команды моей о ревелском гарнизоне, и со мною при том же случае тогда были штаб- и обер-офицеры; и как пришел я в дом его, то, не впуская меня в переднюю палату, отказали: якобы его, губернатора, нет дома; то я, не видя его, губернатора, возвратился; и того ж часу пришел ко мне в квартиру с ним, губернатором, прибывший из Финляндии капитан и для свидетелства присланы при том ревелскаго гарнизона полковник Луцевин, подполковник фон Руден, при которых и объявил мне оной капитан, что прислан он от губернатора и сказал приказом его, чтоб я к нему впред не ходил, понеже он, губернатор, со мною быть на одной команде не желает, а чего ради оной губернатор не хочет меня иметь в своей команде, того он мне не объявил.