Все не так - Александра Маринина

– Описать картину. Дана хочет быть искусствоведом, и Муза понемногу приобщает ее к профессии.

Володя налил мне чай, как и в прошлый раз, в красивую чашку, сам же прихлебывал давно остывшее пойло из огромной керамической бадьи. Странные все-таки у него привычки.

– Как дела у Даны? Есть успехи?

Успехи, безусловно, были, и я с удовольствием о них поведал. Володя внимательно слушал, кивал и то и дело вставлял:

– Ну да, ну да, Дана мне говорила.

Я не понимал, зачем он у меня спрашивает, если Дана и так все ему рассказывает. В какой-то момент я не выдержал и сердито спросил:

– Чего ты спрашиваешь, если сам все знаешь?

– У Даны свой взгляд, у тебя – свой. Она не может быть объективной.

– А я, выходит, могу?

– И ты не можешь. И я не могу. Мы все смотрим на ситуацию с разных сторон. Но если соединить три наших взгляда, то получится более или менее приближенная к истине картина.

– А сколько взглядов нужно, чтобы полностью приблизиться к этой самой истине? – пошутил я.

Он удивленно посмотрел на меня.

– Нисколько. Истина недостижима в принципе, если говорить об истине в полном объеме. К ней можно только приблизиться. Ты что, не проходил этого в школе?

– Скорее, это в школе прошло мимо меня. Ну и что ты понял, соединив три наших взгляда?

– Что Дане повезло с тобой, – улыбнулся Володя. – Я только не понял, три с половиной килограмма за месяц – это много или мало?

– Вообще-то мало, могло бы быть и больше.

– Тогда почему не больше? Дана что-то нарушает? Или тебе что-то мешает?

– Если терять вес слишком быстро, это опасно для здоровья. Например, почка может опуститься, сердце засбоит от нагрузок, и вообще всякие неприятности начнутся. В принципе я элементарно мог бы сделать килограммов шесть в минусе, но, если здоровье Даны пострадает, меня уволят. В общем, я пока побаиваюсь рисковать. Дальше посмотрим, как будет. Чтобы сжигать жир, нужно набирать объем нагрузок, а Дана совсем нетренированная, и я боюсь ее нагружать, мы входим в режим постепенно, медленно. Например, она двадцать минут ходит, потом десять минут отдыхает, потом снова ходит. И на велоэргометре так же, с перерывами. В общем, если мы занимаемся два часа, то не надо думать, что все два часа она работает как лошадь. Половину времени она отдыхает, чтобы пульс и давление пришли в норму, иначе рискованно.

– Нет-нет, – он замахал руками, – рисковать не надо ни в коем случае, здоровье дороже. Скажи мне, сколько, по твоим расчетам, тебе придется заниматься с ней? Год? Два?

– Не знаю, как фишка ляжет. Смотря каких кондиций она хочет достичь. Лично я считаю, что ей вполне достаточно сбросить килограммов двадцать пять, на это и года хватит. Но она же вбила себе в голову, что хочет быть, как Юля! А это может вообще никогда не получиться. У них разное сложение, разный тип. У Юли высокий рост, тонкая кость, узкие бедра, она весит килограммов, наверное, пятьдесят. Чтобы стать такой, как она, Дане нужно избавиться от сорока пяти килограммов, то есть фактически вдвое уменьшить свой вес. Это очень трудно. А в ее возрасте – даже опасно, если стараться уложиться в сжатые сроки.

– Я понял, – кивнул Владимир. – Знаешь, я хотел сказать тебе «спасибо» за твой разговор с Даной.

– Какой? – удивился я.

– Когда вы смотрели, как девочка на лошади катается. Не удивляйся ты так, – он лучезарно улыбнулся, – Дана мне все рассказывает, так что я полностью в курсе. Ты совершенно прав, нужно пресекать ее стремление быть «как кто-то», в данном случае – как Юля или еще какая-нибудь стройная красавица. Быть на кого-то похожим означает пожертвовать своей индивидуальностью, неповторимостью. Это глупо и неправильно, это полное неуважение к себе, пренебрежение к собственной личности, а мы с тобой договорились, что Дане, наоборот, нужно прививать чувство любви и уважения к себе самой, к такой, какая она есть. Потому что на самом деле она чудесная. Правда?

– Ну да, – неуверенно согласился я.

Володю опять понесло в дебри туманной зауми, и я не очень отчетливо понимал, чего он хочет и о чем говорит. Видимо, выражение тупой скуки проступило на моей роже, потому что он вдруг запнулся и внимательно посмотрел на меня.

– Тебе непонятно то, о чем я говорю?

– Если честно, то нет, – признался я.

– Но ведь ты все делаешь в точном соответствии с моими словами. Ты все делаешь правильно, умно. Я был уверен, что ты все понимаешь.

– Да нет, – рассмеялся я, – наверное, это чисто интуитивно получается. Ну, просто я так чувствую.

– Поня-ятно, – задумчиво протянул он. – Ты случаем не голоден? Может, поедим чего-нибудь? Муза еще не скоро вернется, давай сами сообразим перекусить. Ты как?

Насчет перекусить я всегда с удовольствием, на аппетит не жалуюсь. Мы вдвоем быстренько соорудили нехитрый ужин, состоящий из разжаренной на сковороде отварной картошки, залитой яйцами. Момент показался мне благоприятным, и, хотя Нана Ким к тому времени почти окончательно отстала от меня, поняв, что толку от моих изысканий все равно никакого нет, я все-таки решил завести разговор на интересующую меня тему.

– Володя, а почему твой брат живет в городе? Люди с такими деньгами обычно строятся в Подмосковье, особняками обзаводятся.

– Потому что жизнь за городом ведет к неправильному воспитанию детей, – спокойно ответил Володя.

Вот это завороты! В первый раз слышу такую бредятину.

– Это почему же?

– Да потому, что в Подмосковье инфраструктура пока не развита, и вся жизнь все равно протекает в городе. Гимназия, в которой учился Тарас, – в Москве, гимназия Даны – тоже, работа Михаила, Юлькин институт, салоны, в которые без конца ездит Лариса, всякие там косметологи и фитнесы, мамины театры и концерты – все в Москве. Это означает, что всех нужно обеспечить машинами и водителями. Ну, мама и Лариса – ладно, это святое, но дети? И Тарас, пока в Англию не уехал, и Дануська, когда еще выходила из дома, оба ездили в свои школы на метро. И Юлька в институт на метро ездит. И это правильно. Они пока еще ничего не сделали в жизни такого, чтобы разъезжать на машинах с водителями. Они эти машины не заработали и не заслужили. Человек должен с детства точно понимать свое место в социальной иерархии и принципы построения этой самой иерархии, потому как неточное или неправильное понимание впоследствии помешает его адекватной адаптации в социуме.

Ну вот, начиналось все так хорошо, все слова были понятны, а теперь его снова занесло. Однако общий смысл я все-таки уловил и немало подивился тому, что, оказывается, папаня – человек с педагогическими понятиями. А не скажешь… Скорее всего, это бабкины идеи, она же школами руководила. Подумать только, такой крутой бизнесмен – и полностью у старой матери под каблуком. Обхохочешься! Наверное, поэтому Лариса так не любит свою свекровь. Я не великий человековед, но даже мне это заметно.

– Мне показалось, что Лариса Анатольевна этим не очень довольна, – осторожно поделился я своими наблюдениями.

– Конечно, – усмехнулся Володя. – Не очень – это еще мягко сказано. Она же прекрасно знает, сколько денег у ее мужа, и хочет жить так же, как все богатые дамы. Большой дом с бассейном, участок с садом, прислуги немерено и так далее. А у нее городская квартира и одна домработница. Фи!

Он смешно наморщил нос и фыркнул.

– Лариса моего брата постоянно за это пилит, – продолжал он, – а мама его защищает, она полностью разделяет его позицию.

– Наверное, Лариса Анатольевна вашу мать за это не любит?

– Терпеть не может, – весело согласился он. – И Мишка это прекрасно знает. Вот и мечется между матерью и женой. Но сделал все равно так, как хотела мать, а не так, как хочет Лариса. Знаешь, что забавно? Большинство наших проблем выросло из совковой жизни. Улавливаешь?

– Нет. «Совок»-то тут при чем? И вообще, это когда было? Сто лет назад.

– И даже больше, – кивнул Володя. – Еще Булгаков в тридцатые годы написал, что нас квартирный вопрос испортил. Ни в одной приличной стране не существует проблемы выбора между родителями и супругами. То есть эта проблема может иметь место в единичном случае, а у нас-то она была массовой. И осталась таковой. На Западе человек оканчивает школу, уезжает учиться дальше или работать – и все, он больше никогда не живет с родителями, он живет один или делит жилье с друзьями, потом обзаводится собственной семьей и, выбирая мужа или жену, никогда не думает о том, как его избранник или избранница уживется с его родителями на одной кухне. Они просто никогда не окажутся на одной кухне в качестве двух равноправных хозяев. Или неравноправных. Они будут ездить друг к другу в гости, но жить вместе не будут никогда. А у нас что происходило? Чтобы отделиться от родителей, надо было иметь огромные связи и возможности, молодые супруги вынуждены были жить с родителями, и крайне редко получалось, чтобы зять с тещей или невестка со свекровью жили душа в душу. Эксклюзивные случаи. Чаще всего начинались трения, взаимное недовольство, вот тебе и необходимость выбора. Мужик должен постоянно думать, на чью сторону встать, кого от кого защищать, жену от мамы или наоборот. И женщины тоже все время выбирали между мамочкой и мужем. А на них, бедных, со всех сторон наседают: «Или я, или он! Или я – или она!» Совковой жизни давно уже нет, а проблема осталась. И мой брат имеет эту проблему по полной программе. Никому даже в голову не приходит вся абсурдность ситуации, никто не пытается с этим бороться. Все привыкли, что проблема есть, и считают ее совершенно естественной и мирятся с ней. А ведь ничего естественного в ней нет, она противна природе, она ненормальна.