Все не так - Александра Маринина

Сейчас уже неважно, что и как я делал. Просто поясню: то, что Валентина с дочерью живут у Михаила, – моя работа. И Лену с ребенком я тоже туда воткнул. Кстати, перестань ревновать ее ко мне, отец Костика – мой брат, и Лариса об этом знает. Еще одно поленце в адском огне… Муза тоже знает. Больше никто. Надеюсь на твою деликатность. И даже поэтические сборники, которые финансирует Миша, – моих рук дело. Мама, между прочим, очень этим гордится и всем знакомым рассказывает, какой ее сын тонкий ценитель прекрасного и щедрый меценат. А Лариса просто задыхается от злости, подсчитывая, сколько платьев она купила бы себе на эти деньги.

Когда я понял, что пора, я стал планировать свой уход так, чтобы от него тоже была какая-то польза. Например, умереть в день своего рождения. Я не люблю ходить на кладбище, и мне очень не нравится, когда кого-то заставляют это делать. Могилы принято посещать как минимум дважды в году: в день рождения и в день поминовения. По крайней мере ко мне нужно будет ездить не два раза в год, а только один. Кто-нибудь когда-нибудь скажет мне за это спасибо.

Но мне хотелось нанести последний удар, самый сильный. Я решил уйти так, чтобы они со своими правилами и дешевым лицемерием оказались в полной заднице. Ведь если жить по их правилам, демонстративно любить родных и уважать старших, то невозможно честно сказать близкому человеку: я тебя подозреваю в убийстве. А они будут вынуждены друг друга подозревать, у них просто не останется другого выхода.

Я все продумал. И травму свою придумал, и лангету, слава богу, знакомые врачи есть. Предварительно стащил у мамы таблетки. Я знал, что даже небольшая их передозировка может привести к очень тяжелым последствиям. Я так радовался, что день рождения выпал на воскресенье и можно будет уберечь Дануську, вывести ее из-под удара.

И вот настал этот день, и с самого утра они стали приходить с поздравлениями и подарками. Первым – Мишка, он ранняя пташка, даже в выходные поднимается ни свет ни заря, за ним – мама, потом Лариса, потом Валя с Юлькой, потом Леночка. Я уже давно пишу это письмо, вторую неделю. Сейчас я его наконец допишу, потом высыплю таблетки в кружку с чаем и выпью. А конволюту тщательно протру салфеткой и только после этого выброшу в мусорное ведро. Я сделаю все для того, чтобы моя смерть была похожа на умышленное убийство. Но я установил срок – два месяца. Им хватит. Через два месяца Муза отдаст тебе это письмо.

Муза все время стоит рядом, положив руку на мое плечо. Ты даже представить себе не можешь, сколько сил и мужества у этой женщины…

Не хочу, чтобы у тебя были лишние проблемы, поэтому избавлю от необходимости объясняться со следователем и моей родней. Я написал еще одно письмо, очень короткое, которое Муза тоже «найдет» через два месяца и передаст в следственные органы. В нем я признаюсь в самоубийстве и рассказываю, как все было (то есть будет). Дело закроют.

Обнимаю тебя.

В.Р.

P.S. Вот сейчас, когда таблетки уже высыпаны в чай и мне остается только сделать несколько глотков, я вдруг подумал, что все в этой жизни, наверное, не так просто и однозначно, как мне бы хотелось. И дело не в «правилах» и лицемерии, а в чем-то другом. На самом деле все намного сложнее и тоньше, чем я себе представлял. Все не так».

Я перечитал письмо дважды, не веря собственным глазам. Потом зажмурился, посидел несколько минут, открыл глаза и перечитал в третий раз. Ничего не изменилось, все слова оставались теми же.

Честно признаться, я понял далеко не все. Насчет его болезни, решения уйти из жизни и насчет того, как он это все устроил, – тут мне было ясно. Но вот причин я так и не понял. Как-то невнятно он их изложил. Почему у него все так сложно? Проще надо жить, проще.

Я завел двигатель и поехал на свидание с Олей.

Сентябрь 2006 – январь 2007

Notes