Эволюция эстетических взглядов Варлама Шаламова и русский литературный процесс 1950 – 1970-х годов - Ксения Филимонова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выразительно описание типичной лагерной провокации, которая не миновала порядочного человека доктора Пескова (169). Карцер и начальник карцера Жуков описаны в высшей степени правдиво.
Поистине каждая страница повести – это одна из сторон жизни лагеря. Врач женского лагеря, разумеется, не мог не рассказать о лагерной любви. Все описание (175–176) грустно, трагично, но все это – действительность, и честь и хвала доктору Пескову, что он смог запомнить, оценить и рассказать обо всем этом.
Всякому запомнятся (или вспомнятся) танцы и бледные тусклые лица танцоров и вся эта мрачная и в то же время трогательная картина.
Уродство лагерной любви (182–183) – все достоверно, все так и было. Великолепна лекция Пескова о вреде абортов с цитатой из Эдмонда Ростана. Нужно было быть очень точным, чтобы не перешагнуть границы трагедии в изложении этой юмористической по существу ситуации из «Шантклера» с цитатой из Эдмонда Ростана, истолкованного Песковым в высшей степени произвольно, но тем лучше, тем правдивее (186).
Беременность в лагере. Тьма ужасная. Темень еще не бедствия. Песков не может пройти мимо этих печальных картин (158).
Аресты в лагере. Садист Агаманов (20) – вполне рядовая, типичная фигура лагерного начальства, карцер, другой садист Быков. Провокация с побоями и премиями – одна из миллионов подобных провокаций в те годы.
Очень реальна страница-картина обыска, которую делает Быков в карцере из-за украденного у него лично сала (213).
На 214 странице рассказано о хулиганстве – и это правомерно и необходимо – без этих картин понять лагеря нельзя.
Правдиво описано окончание войны, надежды, странная амнистия, которая никого, кроме уголовников, не касается (226–228).
Увольнение начальника – садиста Чернековского за самоснабжение. Дети в лагере. Грудные дети. Тоже тема исключительной остроты, исключительной печали.
Выразительное кормление ребенка начальника Бичевского (236) одно чего стоит.
Кровавым анекдотом веет от приговора врача Блонской (237), получившей 8 лет за то, что увидела Сталина во сне. Увы, случай с Блонской – не единичный.
«Лагерь – это пробуждение после сна о Сталине» – выразительно говорит з/к Блонская.
Сердечно и тепло описана блатарка Клава, ее материнство, ее возвращение в семью людей, все доброе в ее жизни разбужено родами, материнством, ребенком. Эти подспудные душевные силы человеческого организма очень верно изображены доктором Песковым (241).
Начальник Драборенко очередной садист, заболел туберкулезом неизлечимо и удивительным образом незадолго до смерти превратился в человека. На 252 странице изложена одна из лучших, самых трагических сцен – отправка детей. Трудно сказать, что лучше, что хуже – отправить ребенка или оставить здесь.
Оскорбления в адрес начальника Бычевского, ребенок которого пожирает все лагерное молоко, сражение Вязовой в лагере за своего ребенка – выигранное сражение. Здесь превосходная, полная глубокого смысла, многоговорящая сцена.
О женщинах з/к, о матерях доктор Песков рассказал много важного.
Правдиво и грустно говорится о лекции, которой заслушивались люди. Лекция кончилась, а с нею и иллюзия.
Так лаконично и точно записывает в свой «журнал» доктор Песков.
Страница о том, как поправился безнадежный больной Мюльц, до конца хранивший верность и интерес к книге (257).
Столь же лаконично записывается на 263 стр.:
Хоронили в гробах.
И Песков вспоминает лазарет, где он был в начале заключения (265)
«В лазарете за пайкой хлеба агонизирующего могла протянуться рука вора-рецидивиста и рука профессора».
Все в этой повести верно. Цитаты из Сталина висели на всех лагерных воротах. Очевидно, это были «централизованные» лозунги.
Чего стоит и такая запись: «Заключенных с тяжелыми статьями и большими сроками отправили в далекий этап» (283).
Тяжелые статьи – это 58 статья (все пункты, кроме 10, по которому и был осужден Песков), по которой маленьких сроков не давали. Практически это была изоляция на смерть всей 58 статьи.
О впечатлении, произведенном заявлением Вышинского на Генеральной ассамблее, рассказывают воры (295). Именно так и реагировал з/к на это газетное сообщение.
Третья часть, хоть и меньше других по объему, не менее интересна. Содержание ее составляют тщетные попытки освобожденного из заключения кандидата наук доктора Пескова устроиться на работу. Все описанное в этой части правдиво столь же, как все, что есть в повести А. Чигарина.
Переписка с ВАК – это быт того времени.
Повесть «Всюду жизнь» – это правдивый рассказ о «подземном мире», своего рода «история болезни», заполненная рукой вдумчивого врача. В повести очень хорошо обрисован и ее герой – рассказчик. Доктор Песков из тех людей, для которых арест открыл неожиданную страшную сторону жизни, о которой раньше он не думал или не хотел думать. Это показано очень правдиво. Вместе с Песковым эти люди думали, что лагеря – это порождение войны, тогда как в действительности время войны в лагерях – самое легкое время. Ни режим, ни быт не идет ни в какой сравнение с тем, что было ДО войны или ПОСЛЕ войны. Притом «военным временем» легче маскировался произвол. Следует отметить и то, что лагерь из повести «Всюду жизнь» – это лагерь «легкий», один из самых благополучных – общие работы здесь: заготовка лозы, режим здесь слабый, лагерь расположен на Волге, в тридцати километрах друг от друга, родные ездят на свидание. Наконец – это лагерь женский, где «нагрузки» гораздо меньше, чем у мужчин. И сам доктор Песков с исключительно «счастливой» судьбой. Он ни одного дня не работал «на общих работах» – все десять лет по специальности. Все это, конечно, и сам доктор Песков понимает отлично.
Единственный просчет повести – это суждения доктора Пескова о блатарях, о «преступном мире». Это просчет невольный. Доктор Песков мало имел дела с блатарями, знает их только из рассказов (хотя бы и самих блатарей). Этот серьезный вопрос не понят героем повести. Суждения доктора Пескова о ворах-рецидивистах наивны и не поднимаются выше уровня «Старого знакомого» или «Аристократов» Погодина, где блатной мир изображен слишком легкомысленно. Сцена с возвращением очков наивна. Святость «тюремной пайки» – легенда, блатарская легенда. Но эти незначительные просчеты – пустяки по сравнению с большим достоинством повести.
Повесть очень правдива. В ней нет ни одной ложной нотки, ни одной натяжки. Переживания доктора Пескова, его душевные и физические страдания, его сомнения, надежды и наблюдения изображены с полнотой правды, без недомолвок и без сглаживания острых углов. Главное достоинство повести именно в том, что «Всюду жизнь» – как бы свидетельское показание, данное со всей ответственностью человеком, хорошим и неглупым,
