Последний автобус домой - Лия Флеминг

Работа, конечно, будет не из легких и далека от мечты, но дома в Гримблтоне Роза уже постаралась все подать так, что для нее это будет отличной передышкой. И мама теперь носится по салону, рассказывая направо и налево, что ее дочь будет петь вместе с самой Сейди Лейн. Уф, а что, если она все-таки завалит прослушивание?

Послышалось визгливое тявканье, и в зал влетели два пуделя. Один тут же задрал лапу на позолоченный стул и оросил пол. За пуделями вошел мистер Битва за Британию в форменных саржевых брюках, твидовом пиджаке, лицо его украшали небольшие усики. Едва взглянув на него, Роза вспомнила знаменитую стряпуху Фанни Крэдок[43] и ее мужа Джонни.

Сейди появилась по-королевски: в норковом палантине, небрежно наброшенном поверх платья из серебристой парчи, в неописуемой красоты туфлях, подчеркивавших ее все еще стройные икры и щиколотки. Однако вот все остальные формы… определенно выходят за нужные размеры, намертво затянуты корсетом, чтобы хоть как-то обозначить талию и подчеркнуть грудь. Последнее удалось особенно: ложбинка посредине выглядит так, что если уж в нее упадет бисквит, крошек не удастся найти никогда… Крашеные светлые волосы взбиты так пышно, что больше напоминают гнездо. Макияж толщиной в палец. Настоящая звезда, королева-мать, акула в пруду с мелкой рыбешкой…

Вжавшись в спинку стула, Роза поежилась. И кого же Сейди намерена проглотить?

– У Сейди такая огромная голова, могу поспорить, на одной лестнице с ней не разойтись… – шепнула ей на ухо сидящая рядом девочка в черном. – Тебя тоже мисс Шерман прислала? – хихикнула она, окинув Розу взглядом.

– Как ты догадалась? – согласно хмыкнула Роза. – Я Роза Сантини.

– А я Мелани Даймонд… Ни пуха.

– К черту. И тебе, – улыбнулась Роза.

Мисс Лейн восседала на троне, а девочкам, выстроив их на сцене в линию, знаками подавала сигналы, кому куда встать. Никто не произнес и тем более не пропел пока ни единого слова.

– Ну, что скажешь, Регги?

Он пожал плечами и решать предоставил ей. Половина девочек постепенно отсеялась.

– Мне нужны только три из вас! – рявкнула она, вышагивая вдоль ряда и сверля глазами оставшуюся десятку.

– Ты. – Она ткнула пальцем в Розу, та сделала шаг вперед.

– Ты, которая рядом. – К Розе присоединилась Мелани.

– И ты, вон там… Как твое имя?

Пухловатая девушка вспыхнула.

– Габриэлла Бленкинсон.

– Можно сократить до Габби. А теперь попробуйте спеть вот эту мелодию. Мне нужна энергичность и чувство ритма.

Она дала им ноты новой песенки «Сколько стоит вон та собачка в окне?», и они послушно запели, стараясь держаться вместе. У Габби оказался хороший голос, и она хорошо уравновешивала голоса Розы и Мелани.

– Стоп! Достаточно, Регги, – скомандовала мисс Лейн мужу, аккомпанировавшему на пианино. – Я вас беру. Все темноволосые, одного роста, хорошо сочетаетесь друг с другом. Придумаем вам имя. Кто ваш агент?

– Мисс Шерман, – ответила Роза, две другие претендентки кивнули.

– Да, она понимает, что мне надо. Тогда я утрясу с ней детали.

Вот и все: никакого пожатия рук, никакого даже самого формального приветствия, скорее похоже на окрик «Р-разойдись!». И в завершение – приказ явиться утром в понедельник в ее студию в Манчестере. Значит, Розе надо быстренько съездить снова на север, уложить вещи и направляться к дому. Мама наверняка захочет прийти на ее представление, позовет подружек, разоденутся в пух и прах… Пожалуй, пока лучше ничего не рассказывать.

– А я должна быть в школе… – проговорила пухлая Габби. Ей совсем не требовалось подкладывать вату в лифчик.

– Это работа. Мы участвуем в шоу. Как знать, что подвернется потом? Будет весело! – подстегнула их Мелани.

– С этим-то чудищем? – хихикнула Роза, и они дружно расхохотались.

– Добро пожаловать в сумасшедший дом. Все, дайте я сниму это обмундирование, вся вспотела, – с этими словами Мелани вытащила поролон из бюстгалтера.

– И я. Как же мы это вынесем еще и при свете прожекторов?

– А у меня настоящие… – вздохнула Габби.

– Не бойся, она нас так заставит побегать, что пот все сгонит. Но давайте все-таки сначала подпишем контракт, а уж потом раскроем ей правду. Мы должны сделать так, чтобы она выглядела роскошно и не старше тридцати, – ответила Мелани, взглянув на часы.

– Тридцати! Да ей почти пятьдесят. Ничем не примечательная, жирная, да еще старая! Что же нам-то это даст?! – простонала Роза.

– Работу! – рассмеялась Мелани. – Сможем наедаться от души раз в неделю, платить за квартиру, покупать колготки. И что с того, что она похожа на мешок с мукой? Нам-то не все ли равно?

– Мне – нет. Я надеялась попасть в группу вроде «Девчонки Вернон» или «Сестры Беверли». Мама думает, что я буду получать долю от прибыли… – вздохнула Роза. Маме так важно думать, что ее дочь звезда!

– Ну и не говори ничего. Просто делай свою работу, а она пусть думает, как ей больше нравится. Да нас никто и не узнает в этих нарядах! Страшно представить, во что она нас упакует. Какое-нибудь рубище цвета асфальта… Скорбные балахоны… Чтобы оттенять ее блестки. Мы станем частью задней кулисы, – всласть поерничала Мелани, и ее черные глаза озорно блеснули.

– Вот как раз ей-то и стоит одеться в черное! – не упустила момента отвести душу Габби.

– Мне передать ей твой совет или ты сама это сделаешь? – кротко уточнила Роза, и все три снова прыснули. – Ну вот как мне сохранять хорошую мину, наблюдая, как ее пышный зад колышется на ветру?

– Мы профессионалы и будем делать то, что от нас требуется, чего бы нам это ни стоило. Ну а будет вести себя совсем невыносимо, найдем, как отомстить! – шепнула Мелани.

– Как?! – немедленно оживилась Габби.

– Пока не знаю, но мы наверняка что-нибудь уж придумаем!

– Договорились! Значит, увидимся в понедельник! Мне пора отчаливать, – и Роза помахала им рукой.

Времени оставалось как раз впритык, чтобы успеть на поезд до Йорка и оттуда в Скарборо, а до того заскочить к мисс Шерман и подписать бумаги, позвонить в салон и рассказать маме хорошие новости. Ну или как минимум их более гладкую версию, которую мама сможет тиснуть в «Меркьюри».

Глава шестнадцатая

Блюз о детях войны

Весь июнь группа провела в Лондоне в надежде заключить хоть какой-нибудь контракт. Они не планировали так долго здесь задерживаться, так что в конце концов пришлось побираться по друзьям, а когда деньги закончились – стали петь в метро и подземных переходах, в парках, пока их не прогоняли оттуда.

Конни съездила навестить тетю Диану, давнюю мамину подругу, которая теперь работала в больнице Святого Томаса и жила неподалеку от больницы вместе со своей подругой Хейзел. Обе они были чрезвычайно добры к Конни, пригласили ее и ее друзей поесть, помыться как следует и вообще привести себя в порядок.

Ох, и неловко же было Конни за их замазанную и засаленную одежду, лохматые грязные волосы, но Диану, похоже, это ничуть не смутило. Какое же это счастье – наконец почувствовать себя чистой и опрятной, есть нормальную еду за столом, а не пихать в рот что-то второпях в первой попавшейся забегаловке!

– Да уж, должна сказать, что вы, молодежь, все делаете иначе! – заявила им Диана роскошным грудным голосом. – Единственное, о чем я прошу тебя, – и она наклонилась к Конни поближе, – это не терять связи с семьей. Сьюзан беспокоится. Она попросила меня приглядывать за тобой. Знаю, ты и на пороге моем не появилась бы, знай ты это заранее, но ты тоже должна быть справедливой к своей семье.

«И это далеко не все, что Диана могла бы сказать мне», – подумала Конни, но предпочла не переходить границ принятой сдержанности.

Диана была одним из первых членов клуба «Оливковое масло», она приезжала на мамины похороны и пообещала, что двери ее всегда будут открыты, если когда-нибудь Конни захочет о чем-либо поговорить. Держалась Диана безупречно, и это произвело впечатление: все участники группы ходили на цыпочках и выстроились в линеечку, как новобранцы перед капралом.

А для Конни она служила напоминанием о доме и о жизни, которой она пожертвовала ради этого веселого приключения. До чего же страшно петь с Марти в подземных переходах в чужом городе! Но Конни была слишком без ума от него и слишком хотела ему угодить.

Однажды ночью она сидела возле фургона под июльскими звездами и перелистывала черновики своей самой первой баллады, написанной сто лет назад, еще в школьной тетрадке.

– Цвета моей любви как радуга на небе, цвета моей любви тебе дарю, ночную синь и звездный свет в твоих глазах я вижу… цвета моей любви тебе дарю… – Слова сами легли на мелодию, но она никому об этом не рассказывала, такие коротенькие песенки то и дело вспыхивали в ее голове, толкая ее ночью и заставляя броситься к тетрадке записать их, пока они не позабылись.

Обычно Конни просто переворачивалась на другой бок, не желая никого беспокоить, и к утру слова действительно почти все улетучивались, оставалась лишь какая-нибудь назойливая строчка, все утро свербящая в голове.